ладони девушки, блуждавшие по самым укромным уголкам моего тела.
– Еще пара минут, – сказала она, – и ты словишь настоящий кайф. Расслабься. Не думай ни о чем. Мы все время будем рядом с тобой.
Между тем и молодой человек уже начал поглаживать меня по ногам и вскоре ладони обоих оказались внутри моих брюк. И именно в этот миг я отключился. Весь следующий промежуток времени – сколько он длился: десять минут, десять часов или десять дней? – я провел в состоянии блаженства, не походившего ни на что из когда-либо мной испытанного, ни на что, о чем я когда-либо читал или мечтал. Самые разные образы, краски, настроения омывали меня шелковистым, медовым потоком. Эти образы обращались ко мне с прекраснейшими на свете словами. Я беседовал с прекрасными красками. Впрочем, я и по сей день не знаю, что говорили мне и те, и другие. Знаю только, что слова их были сладки, как любовь.
А между тем, в сознании моем вспыхивали сексуальные фантазии и каждая из них мгновенно осуществлялась. И пока они осуществлялись, тела и лица моих юных сообщников преображались – то был фильм о любовных наслаждениях, в котором я играл главную роль. Эти двое обращались то в прекрасных любовников, то в тени с едва различимыми поблескивающими глазами. В какие-то мгновения я входил в их тела. Не знаю, как, но я проникал в обоих – порою одновременно. А затем меня стремительно засасывала космическая черная дыра. Я сокращался в размерах и, безумно кружа, летел куда-то. Ощущения чуда и счастья сменялись леденящим ужасом, после которого я погружался в мир и покой. Краски завивались в спирали и пританцовывали. И мне казалось, что теперь не я лечу сквозь пространство, но пространство пролетает сквозь меня. И все это время меня ласкали двое нежных спутников, с которыми я странствовал по вселенной. Страх и ощущение чуда наполняли меня.
Думаю, этот трип продолжалось несколько часов. Но под конец его я вдруг обнаружил, что разговариваю с моими попутчиками. Они учили меня концентрироваться на моем дыхании и произносить некие заклинания, которые защитят меня, когда действие наркотика начнет ослабевать. А под конец, рассказали мне о невероятном сексуальном переживании, в котором слились и я, и они, мы трое. Они назвали это совместным сексуальным путешествием. И научили меня новым заклинаниям, которые, по их словам, смогут защищать и направлять меня в моей будущей жизни.
Большая часть того, что я помню о нашем сексуальном путешествии, сводится к прикосновениям и словам любви, которые расточали мне эти двое. До того дня секс был для меня подобием буйного помешательства. И этот род любодеяния – только такое название и удалось мне подыскать для того, что я пережил, – не походил ни на что, из когда-либо мной испытанного.
Таким стало первое мое знакомство с ЛСД.
Когда ощущение реальности начало понемногу возвращаться ко мне, я еще плавал в густом тумане, – впрочем, кто-то и как-то доставил меня обратно в «Эль-Монако» с его безумно вращавшимся калейдоскопом событий. Там папа и мама отвечали на телефонные звонки, отбивались от всегдашнего потока требований и жалоб. Мне каким-то образом удалось запрыгнуть на эту карусель – возможно, я перестлал несколько постелей, принял и зарегистрировал одного-двух постояльцев, однако ни единой подробности того дня я не помню. Ближе к вечеру я повалился на мою кровать и проспал до следующего утра.
В пятницу, в день открытия фестиваля, шел дождь, но и он не остановил тех, кто устремлялся к Вудстоку. Плотность потока машин, достигшая пика в понедельник, не уменьшалась. Как сказал тележурналист, магистраль 17Б обратилась в автостоянку. Люди, желавшие попасть на концерт, просто бросали машины и шли к ферме Ясгура на своих двоих, обратив большую часть 17Б в пешеходную панель.
Около дюжины верных своему слову членов городского совета Бетела и некоторое число их приспешников, вышли вместе со своими женами на дорогу, чтобы образовать живую баррикаду, которая преградила бы путь десяткам тысяч стремившихся попасть на фестиваль людей. Попытка во всех отношениях настолько же трогательная, насколько и бессмысленная.
Мужчины, образовавшие этот живой заслон, были одеты в клетчатые брюки и леденцовых цветов рубашки, женщины – в платья с длинными рукавами. В руках они держали изготовленные из белой бумаги плакатики, гласившие: «Фестиваль отменяется по распоряжению городского совета Уайт-Лейка. Немедленно покиньте Уайт-Лейк.» Хиппи, молодые и старые, просто обходили этот заслон стороной – распоряжение городского совета никакого впечатления на них не производило. Все, что говорили члены совета, представлялось им невразумительной белибердой.
Заслон этот стал, причем самым неожиданным образом, доказательством того, что поколение, принимавшее расизм и сексуальную дискриминацию как нечто само собой разумеющееся, поколение, подарившее нам атомную бомбу и войну во Вьетнаме, настолько привыкло соглашаться с установленным порядком вещей, что оказалось неспособным организовать хоть сколько-нибудь действенный протест против чего бы то ни было. Я мог бы посмеяться над их усилиями, если бы таковые не казались мне до жути печальными и – да, пожалуй даже жалкими. При всем обилии ужасов, творившихся в мире, эти люди направили свои силы на то, чтобы помешать совершиться трем дням музыки, мира и любви.
