чтобы, воротившись в Москву, забраться в свою холостяцкую берлогу и смотреть, сколько влезет, «Броненосец Потёмкин».
— Я хотел сказать вам, что мы достанем Виктора, Ридзик.
Ридзик продолжал писать.
— Ясное дело. Я как раз подхожу сейчас к той части — она называется «Советские методы», — где эта девчонка возвращается и решает прокинуть Виктора, а не меня.
— Ключ. У нас же остался ключ.
— Ага, — пробормотал Ридзик. — Я это тоже сюда запишу. Да мы ведь этого засранца просто в угол зажали, — он поднял сердитый взгляд. — Я вам начистоту скажу, Данко: мой послужной список и так выглядит не больно здорово. А теперь, когда мы с вами поработали вместе, то глядишь, меня и вовсе отправят на улицу регулировщиком — (Ридзик не догадывался, что даже этот скромный пост будет закрыт для него.) — Не знаю, может, Галлахер был прав, может, я и не хочу возвращаться.
— Возвращаться откуда? Ридзик отмахнулся:
— Черт с ним. Забудем об этом. Данко отодвинулся:
— Понимаю. Не моё это дело, верно?
— Верно, — Ридзик снова взял ручку, но вместо того чтобы писать, стал играть ею, вертя между пальцев. — Что за дерьмо, — сказал он, наконец, — все остальные знают, могу и вам рассказать — только не сообщайте об этом в «Правду».
— Что случилось?
— У меня сейчас в отделении испытательный срок. Я должен следить за своей задницей на каждом шагу, иначе меня пошлют на хрен. Три месяца мне нужно быть помесью Бетмена и матушки Терезы. Но, как видите, начало вышло не больно замечательное, — он снова отпил глоток кофе.
— И как это произошло?
— Просто. Шесть недель я занимался слежкой за какими-то дерьмовыми ворами. Один парень тащил телевизоры с большим экраном из винного магазина на Южной Стороне.
Данко недоуменно глазел на него:
— У вас в России есть телевидение?
— Две программы.
— Грандиозно. Ну так вот, торчу я один в машине шесть недель подряд. Ничего не происходит. Этот долбоголовый, которого мы подозревали за телевизоры, просто торгует себе спиртным.
— Арестовали бы его по подозрению, — предложил Данко.
— Этого делать нельзя.
— Рассказали бы ему про Миранду — и потом арестовали по подозрению.
— Это тоже не выйдет.
— Арестовали бы за спиртное.
— Так он торговал легально.
— А…
— Ну и вот, как-то на сорок четвёртый день почувствовал я себя малость одиноко, — теперь, оглядываясь назад, он признал, что поступил весьма глупо. — И я пригласил свою подружку меня навестить. Лежим мы с нею, значит, на заднем сиденье и я аккурат учу её искусству любви, когда подымается буча. Не на сорок третий день, не на сорок пятый — не-е-ет, как раз на сорок четвёртый в 3 часа 45 минут дня. Наряд в формах налетает с переднего входа, а вся малина линяет с заднего — прямиком мимо меня.
— И что случилось? Даже в Советском Союзе коллега-милиционер не донёс бы о вашей этой… деятельности.
— И даже в Соединённых Штатах, Данко. Только дежурным следователем был тогда сержант Неллиган — вы знаете Неллигана. Ну, он и донёс на меня «за пренебрежение служебными обязанностями». На месяц меня отстранили от работы без оплаты, и вот теперь три месяца испытательного. Господи! — он допил свой кофе.
— А они поймали того долбоголового? — спросил Данко. Слово «долбоголовый» он собирался запомнить и потом посмотреть его в словаре.
— Ага. Парочку долбоголовых, — Ридзик помахал официантке пустой чашкой. — Эй, сладкощекая!
Официантка, не слишком восхищённая таким зовом, принесла кофе и наполнила чашку.
— Не переусердствуйте с дозаправкой, милая. Она поставила кофейник и вытащила счёт жестом полисмена, радостно выписывающего штраф за неверную парковку «феррари».
— Это все, сэр?
— Не знаю. Как вы, Данко?
— Я бы выпил чаю, пожалуйста.
— В стакане, — сказал Ридзик, — и с лимоном. Я прав? Данко кивнул, явно удивлённый, откуда это Ридзику известно, как русские предпочитают пить чай. Ридзик пожал плечами:
— Я смотрел «Доктора Живаго».
К рассвету пошёл сильный беспрерывный ливень. Казалось, что прошло уже несколько дней с тех пор, как они в последний раз были в «Гарвине». Туда захотел отправиться Данко, и Ридзик не мог винить его за это. Даже Ивану Грозному нужно немного поспать. Он притормозил у тротуара.
— Встретимся через пару часов, — сказал Ридзик.
— Хорошо.
Ридзика подобная роскошь в ближайшее время не ожидала. Он двинулся к центру города, моля Бога, чтобы удалось уговорить одного из ночных дежурных напечатать ему отчёт.
Портье в «Гарвине», спавший уткнувшись носом в стол, поднял голову, когда вошёл Данко, и обратил на него свой туманный взор.
— Сообщения есть? — спросил Данко.
Портье зевнул и потянулся. Стоя в нескольких шагах от него, Данко вдыхал запах его пота и застоявшуюся вонь сигаретного дыма.
— Ну, через полчаса мы выключаем горячую воду, если это вас волнует.
— Сообщения по телефону.
Клерк пошарил в ящике для ключей от номера Данко:
— Ага, есть вам послание. От какой-то юбки. Уверяла, что это срочно.
Он перебросил Данко смятый клочок бумаги. Данко схватил телефонную трубку и немедленно стал набирать номер.
— Будьте как дома, можете пользоваться телефоном, если это, конечно, местный…
На звонок ответила Кэт. Говорила она медленно и устало. Ещё один участник пьесы, не спавший всю ночь.
— Очень вовремя, — сказала она.
— Вы что хотели?
Кэт нервно облизала губы и попыталась собраться с мыслями. Оставался только один выход — продать все это дело русским.
— Слушайте, я не могу в этом участвовать, — страх прорывался в её словах, путая тщательно подготовленные фразы. — Если Виктор узнает… Вы обещаете, что…
— Что вы хотите? — прервал её Данко, отчётливо выговаривая каждое слово. Кэт сделала глубокий вдох:
— Я могу выдать вам Виктора, если вы пообещаете отпустить меня, когда все это кончится. Свободной и чистой. И без «может быть» или «посмотрим».
— Я не понимаю. Голос Кэт стал жёстким:
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы получаете Виктора, а я — свободу. Понятно? Свободу.
Данко на секунду задумался. Это дело. И если он не согласится, то потеряет эту девчонку, а как следствие, и свою последнюю связь с Виктором. Но, с другой стороны, он не мог говорить от имени американцев — и не мог обещать женщине свободу в обмен на Виктора. Впервые за все то время, что он провёл в Америке, Данко хотел, чтобы рядом оказался Ридзик.
