Постояв в тишине военного кладбища минут 15, премьер, его министры, дипломаты и журналисты заторопились по машинам. Перед этим, утром, в лесу под Таллинном они возложили цветы к мемориалу жертвам холокоста, а теперь собирались в Маарьямяги — туда, где похоронены воевавшие в Эстонии солдаты вермахта. Кстати, в российском посольстве факт посещения Маарьямяги также отметили как одну из причин своего неучастия в траурной церемонии. По словам российских дипломатов, они чтят память только солдат, воевавших в антигитлеровской коалиции. После возложения венков министр обороны подошел к журналистам. Так вышло, что разговаривать пришлось через надгробную плиту — журналистов выстроили как раз за ней, так что министру пришлось использовать ее в качестве трибуны.
— Я надеюсь, что после трудных лет, которые Эстония провела под оккупациями, немецкой и советской, Бронзовый солдат наконец нашел свое последнее — я надеюсь — место отдыха и скорби по тем, кто погиб в войне против фашизма. Возложив к нему цветы, мы почтили память всех павших, — министр говорил медленно и громко, прямо ему в лицо дул сильный ветер с залива. — Теперь он стоит на военном кладбище, я бы сказал, в солидном окружении — среди эстонцев и русских, англичан, евреев, немцев и финнов, похороненных там. Это хорошее место и правильно отражает трагическую историю эстонского народа. Надеюсь, что люди понимают это решение правительства.
Иностранные журналисты не поняли, что он сказал, и попросили повторить по-английски. Я спросил министра, что он думает об отсутствии на церемонии российских дипломатов. Министр обороны ответил дипломатично:
— Мы знаем, что Россия, так же как и Советский Союз, исторически празднует конец Второй мировой войны — или Великой Отечественной, как ее называют в России, — 9 мая. Мы чтим их традицию. Мы бы, конечно, хотели, чтобы они пришли сюда и сегодня тоже. Но если они придут возлагать цветы 9 мая — вопросов не будет. Я не вижу в этом никакой провокации.
— То есть вы уверены, что завтра провокаций не будет? — подхватила корреспондентка российского телеканала.
— Я очень на это надеюсь. Однако мы готовимся.
Я спросил, откроют ли 9 мая для свободного доступа людей площадь Тынисмяги.
— Соображения безопасности заставляют нас сохранить ограждение на площади, — ответил он уже вконец охрипшим на ветру голосом.
День цветов
Утром 9 мая вышло солнце. На военное кладбище, такое пустынное еще накануне, подходили люди. По дороге они жаловались друг другу, что с трудом его нашли — и это при том, что находится кладбище совсем недалеко от центра, в десяти минутах езды от прежнего местонахождения памятника, сразу за автовокзалом. Треугольная площадка (порядка двух квадратных метров) прямо перед Бронзовым солдатом производила колоссальное впечатление. Уже к девяти утра она была укрыта толстым слоем алых гвоздик. Люди подходили постоянно. Неорганизованно. С разных сторон. Каждую секунду по трое или пятеро. Молодые люди в дорогих костюмах. Бедно одетые старушки с палочками и в сломанных очках. Длинноволосые парни в косухах. Девушки в дизайнерских очках и сапогах на высоченных каблуках. Крашенные в блондинок женщины за 50. Школьники в полосатых свитерах. Никогда я не видел такой разношерстной толпы. Но у всех были алые гвоздики. Они молча клали их к памятнику, стояли минут пять и уходили.
В 10 часов появился российский посол Николай Успенский. Его венок цвета российского флага был огромным, а выражение лица — растерянным. Его моментально обступили западные журналисты, кричавшие ему вопросы, кажется, на всех языках.
— Посол сегодня не дает комментариев, — крикнул в ответ пресс-атташе, но сам посол был так растерян, что начал вдруг отвечать на вопросы. Он простодушно говорил, что у него праздничное настроение и он рад хорошей погоде.
— 9 мая — это наш праздник. И мне очень приятно, что этот наш праздник чтят и помнят здесь, в Эстонии. Я очень рад тому, что тут так много ветеранов. Сейчас мы вместе с ними на кладбище, а днем проведем для них концерт!
Посла увели, а распаленные западные журналисты продолжили брать интервью у журналистки канала «Россия». Тут к памятнику подошел худенький и сгорбленный ветеран, увешанный орденами, с букетом. Примерно 20 камер ринулось к нему.
— Вот дед сейчас станет ньюсмейкером! — радостно воскликнула стоявшая рядом со мной его внучка. Ветеран действительно начал говорить. Внучка заволновалась:
— Ох, не то говорит. Он же глухой почти. Они спрашивают его, как он относится к переносу памятника, а он им начинает рассказывать свою биографию: как воевал, где служил.
Внучка попыталась было увести деда, но он не дался — да и журналисты ее не подпустили. Деда отвели чуть в сторону — туда, где накануне стоял премьер Ансип, — и начали обстоятельную пресс- конференцию.
— Что вы думаете, зачем русские хотят, чтобы памятник оставался там, в центре города? — спрашивала на ломаном русском немецкая журналистка.
— Я хочу, чтобы мои дети жили мирно. И внуки, и правнуки. У меня уже правнуков семь штук. У меня внук футболист — он даже в Россию ездит все время, — гордо отвечал ветеран.
Цветы, которые клали перед памятником, возвышались уже сантиметров на 30. На входе на кладбище образовалась очередь.
День песен
Площадь Тынисмяги, как и обещал министр обороны, не открыли. Там весь день продолжались работы по озеленению — за забором два десятка крепких женщин с лопатами сажали кустики календулы, анютиных глазок и еще каких-то ярких цветов. Они не обращали никакого внимания на то, что происходило снаружи, а по другую сторону металлической ограды люди вплетали в нее гвоздики. На противоположной стороне дороги стояли полицейские в ярко-желтых жилетах и вежливо просили людей, чтобы те, если хотят оставить у ограды цветы, подходили к ней именно по пешеходному переходу. Машины, проезжающие по улице, всем переходящим с цветами к решетке уступали дорогу. Люди тоже шли сплошным потоком — всовывали гвоздики меж прутьев, а потом возвращались назад и вставали вдоль стены.
— Ну что, будем орать? — спросила у стоящих явно подвыпившая женщина. — Позор! Позор! Позор!
Ее немедленно вытолкали. Стоящие вдоль стены начали раздавать георгиевские ленточки, и, кажется, за какие-то полчаса их надело полгорода. Георгиевскими ленточками оказались украшены почти все проезжающие мимо машины и все случайные прохожие. Потом появилась еще символика — к металлической ограде стали привязывать белые воздушные шарики с изображением Бронзового солдата и надписью «Я помню, я горжусь». В толпе появился неугомонный борец за права русских Дмитрий Кленский, который немедленно стал давать интервью корреспондентам каких-то радиостанций.
— Если бы я был Россией, — скромно говорил активист, — я бы вообще никак не реагировал на действия эстонских властей. Ну или бы сразу ввел войска. Одно из двух.
— Дмитрий Кириллович, о чем вы говорите? — замахали на него руками женщины.
— Да! А почему Америке можно вводить войска в Ирак, а России нельзя? — спросил он.
Подошла группа немолодых женщин со стопкой распечатанных текстов военных песен.
— Давайте петь! Эстонцы любят, когда поют. У них ведь даже была поющая революция! Они поймут нас, если мы будем протестовать и петь!
Женщины нестройно, но задушевно спели «День Победы», «Синий платочек» и «Катюшу». Полицейские улыбались и даже сдержанно хлопали.
