Еще один адресат поэта — Сатана, Дьявол. Какое место он занимает в поэтической иерархии Влодова? Оказывается, поэт относится к нему с гораздо большим уважением, нежели к Христу или даже к самому Богу-Отцу. Для Влодова Сатана выше, значительнее Христа хотя бы потому, что является более древним персонажем и, если можно так выразиться, старше Христа, — и даже только в силу старшинства по времени появления Влодов не может для себя признать равными Сатану и Христа, а уж тем более, поставить Христа выше Сатаны. Христос для него всего лишь жертва в руках более могущественных сил: Бога-Отца и Сатаны. Влодов даже не до конца уверен в божественном происхождении Христа.
Но даже если он и Сын Божий, то для Влодова из всей этой божественной троицы, включая Сатану, — Христос стоит на самой низшей ступени.
Сатана для поэта фигура куда более значительная, потому что является воплощением Высшей Силы, и ничего человеческого, земного в нем нет изначально, а стало быть, это персона другой, более высокой ипостаси.
Конечно, Влодов не ставит Сатану выше Бога-Отца, Бога-Творца, но в своем внутреннем, поэтическом мире он гораздо больше уважает Сатану, чем Бога. И не только уважает, но и сочувствует ему как жертве, как пострадавшему от произвола другой, более могущественной сущности — Бога-Отца. Влодова в первую очередь притягивает венец страданий, мученичества на главе Сатаны, так же, как и на евангельском персонаже — Иуде. Он готов защищать страдальцев, готов им сочувствовать. А безвинно они пострадали или по заслугам — не имеет для него большого значения.
Возможно, Влодов в какой-то степени отождествлял себя с ними, видел в их страданиях, гонениях прообраз собственных мучений и гонений, поэтому именно жертвы, страдальцы, особенно страдальцы непокорные, были ему ближе. Бог-Отец для него в таком случае хуже Сатаны, потому что он имеет возможность судить и карать, а сам никакому суду неподвластен.
К Богу, как и к любому другому власть имущему, поэт относится плохо, не доверяет ему, предъявляет претензии как к любой официальной власти. Но иногда он все-таки нисходит до сочувствия и к Богу, потому что начинает понимать, насколько тяжела она, шапка Мономаха. Но сочувствие к Богу возникает у Влодова только тогда, когда сам он окажется в похожем положении, в роли некоего поэтического бога, которому нет равных. Он — на вершине, как поэт всего достиг, но взамен приобрел только вселенское одиночество, такое же, как у Бога.
Что до отношения к Иуде, то Иуду Влодов жалеет, сочувствует ему, в первую очередь как жертве, как мученику.
Поэт считает, что Иуда пострадал гораздо больше Христа. Исус всего лишь день промучился на кресте до своей земной смерти. А Иуда обречен на вечные муки, и не только на земле, где к нему после смерти прилепилось позорное клеймо «предатель», но и там, за пределами жизни, он обречен на вечные адские муки. Что может быть ужаснее? А так ли уж велико преступление Иуды по сравнению с его наказанием? Наказание явно неадекватно содеянному.
Но Влодов в этом вопросе идет дальше. Он не только считает, что наказание Иуды чрезмерно, он даже высказывает предположение, что тот вообще ни в чем не виноват. И развивает эту мысль в двух направлениях. Во-первых, если даже Иуда и предал Христа, то есть сдал властям, то поступил правильно, так как Христос, по тогдашним законам Иудеи, — смутьян и безбожник, а Иуда как законопослушный гражданин сделал то, что должен был сделать любой на его месте: указать, где скрывается преступник. Он просто исполнил завет своего истинного Бога Яхве.
Таким образом, по законам древней Иудеи обвинять Иуду не в чем, он не только не совершил предательства, а наоборот, сделал богоугодное дело. А по другой версии, которую рассматривает Влодов, Иуда обязан был предать Христа, не мог он его не предать, потому что так было предопределено Богом. Развитие событий с предательством и казнью было предрешено, каждому в этой истории была отведена своя роль, и никто ничего не мог изменить. Иуда оказался всего лишь игрушкой в руках Высших Сил. Вот на что уговаривает его сам Христос:
