Лаура даже дышать перестала, когда Адам подкатил по извилистой дорожке к дому Джеффри Эллмана, да и было отчего задохнуться: это был поразительной красоты особняк из стекла и кедрового бруса с великолепным видом на Скалистые горы.
— Что, впечатляет? — улыбнулся Адам.
— Потрясающе! — выпалила Лаура. — Невероятно! — И внимательно посмотрела на Адама. — Вы все воспринимаете как само собой разумеющееся.
Адам выключил зажигание и повернулся к ней:
— Что я воспринимаю как само собой разумеющееся?
Она сделала неопределенное движение головой.
— У вас не такая жизнь, как у всех. Вы с пеленок купаетесь в роскоши и славе, у вас прекрасное поместье, состояние... Вы живете как у Христа за пазухой — никаких забот и сложностей. Все как манна с небес.
— Послушать вас, Лаура, я — совсем пустое место.
— Да нет, я не то имела в виду. Просто, может... мне немного завидно. И не по себе. Наверное, я боюсь, что, когда память вернется, я узнаю, что в реальной жизни я обыкновенная заурядная женщина, просиживающая в какой-нибудь нудной конторе день-деньской, а вечерами... — Она отвернулась.
— С мужем? И... семьей?
Лаура не откликнулась.
— Я так не думаю, — горячо возразил Адам. — Тогда что-нибудь появилось бы в газетах. Сплошные заголовки: «Жена... мать пропала без вести». Сообщения по телевизору...
Лаура не сводила глаз с дома Эллмана.
— Может, вечера я коротала в одиночестве, забившись с книжкой на диван, жевала попкорн и ждала, не зазвонит ли телефон.
— В это тоже трудно поверить, — бросил Адам.
Лаура повернулась к нему:
— Думаете, трудно?
Адам был ошеломлен, увидев слезы в ее глазах. Он порывисто потянулся к ней, но она поспешно открыла дверцу машины и выскользнула на дорожку.
В дверях появился, приветствуя их, сам Джеффри Эллман. Хозяин дома совсем не соответствовал привычному образу художника. Кругленький, подвижный, лысеющий человек средних лет, которого вполне можно было бы принять за коммивояжера или страхового агента.
— Добро пожаловать в Каса Эллмана. Или в «Придурь Джеффри», как говорит моя мамаша. — Улыбка у него была радушной и добросердечной. — Но, по мне, это гораздо милее, чем кишащий тараканами чердак в Сохо. — Он дружески обнял Лауру. — Можете считать его своим домом или чем угодно.
И хозяин, и дом понравились Лауре с первого взгляда. Адаму, кажется, тоже.
— Обалдеть можно, правда? — со смехом спрашивал Джеффри, видя, с каким благоговением рассматривает Лаура атриум. — Здесь я и обитаю — прямо на крыше мира.
— С ума сойти! — воскликнула Лаура. — Как же вы себя здесь чувствуете...
Не успела она закончить фразу, как раздался смешок хозяина, и он погладил себя по округлому брюшку.
— Пустым внутри и не совсем на своем месте. — Он наклонился к ней. — Словом, шарлатаном.
— Вы хотите сказать, что печете эти холсты как блины? — подхватила Лаура.
Джеффри осклабился и обнял ее.
— Мне нравится эта девушка, Форчэн. Где вы ее откопали? Не можете и мне такую найти?
— Увы, Эллман, такие попадаются в одном-единственном экземпляре, — улыбнулся Адам.
Джеффри бросил на Лауру заговорщицкий взгляд.
— Скажу вам одно: вы совсем из другой глины, чем обычно подруги Адама. Я это понял, как только увидел вас.
— Что же вы такое увидели? — поинтересовалась Лаура, не столько из любопытства, сколько из-за некоторого беспокойства.
Джеффри уставился на нее с серьезным видом.
— Что я такое увидел? — нараспев повторил он, изучая ее взглядом художника. — Красоту, ум, храбрость, страстность и... страдание.
Лаура чувствовала, как под взглядом Джеффри лицо ее начинает гореть. Адам рассматривал их обоих. Наступило молчание. Первым его нарушил Джеффри:
— Это комплимент. — В голосе его чувствовалась теплота. — Я и сам того же поля ягода. Только что не по части красоты, — ухмыльнулся он. — А вот уж насчет страдания — это точно. Только оно меня и вело. Только потому я и добился всего. Всего, чего хотел.
— Ну, лично я в данный момент не знаю чего хочу, — тихим голосом произнесла Лаура и направилась к стене, заставленной холстами, такими яркими, словно на них выплеснули взбесившиеся радуги.
— Здорово, правда? — заметил Адам, подходя к ней.
Лаура посмотрела через плечо сначала на Адама, затем на Джеффри, стоящего немного в стороне.
— Все они сумасбродные, безудержные, абсурдные и мятежные, — подмигнула она художнику. — Это комплимент.
Джеффри и Адам так и покатились со смеху.
На обратном пути в Денвер Лаура чувствовала себя немного утомленной.
— Вы довольны, что поехали со мной? — спросил Адам.
— Мне понравился Джеффри, — откликнулась она. — Совсем не такой, как я ожидала.
— Его потряс ваш выбор. Он считает, что это лучшая картина из трех. — Адам задумчиво посмотрел на Лауру. — А может, вы работали в галерее? Что, если нам обойти все денверские художественные галереи? Хотите?
Лаура ответила не сразу:
— Да. Пожалуй, неплохая идея. — Но в голосе ее не чувствовалось особого энтузиазма.
— Впрочем, может, не стоит торопиться. Не горит...
— Адам, я ухожу, — вдруг резко заявила она, и на сей раз голос ее был тверд.
— Уходите? Что вы говорите?
— Завтра утром. Я не могу висеть на шее у вас и у всей вашей семьи. Так не должно быть. Я чувствую себя какой-то... нахлебницей.
— Господи, Лаура, прошло всего несколько дней.
— Еще хуже. Я начинаю привыкать... мне нравится, — призналась она.
— Но что в этом плохого? Мне хочется, чтобы вам понравилось... нам всем этого хочется.
Однако по сжатым губам Лауры он понял, что не смог ее переубедить.
— Вы можете мне кое-что пообещать, Лаура?
— Что именно?
Он оторвал руку от руля и легко коснулся ее бедра. Буквально на секунду. Но ее как током ударило. Насколько проницателен оказался Джеффри — во всяком случае, когда говорил о страстности и страдании. Она с беспокойством взглянула на Адама. Успел ли он заметить, как сильно на нее подействовало это мимолетное прикосновение?
К счастью, в данный момент Адам был слишком поглощен собственными переживаниями, чтобы что- то заметить. Его словно под вздох ударили: только подумать, что Лаура может уйти из его жизни завтра утром!..
— Обещайте, что вы ничего не предпримете еще несколько дней. Да и куда вы пойдете? Что будете делать?
— Найду работу, сниму комнату, постараюсь как-то примириться с действительностью — какова бы эта действительность ни была.
На следующее утро ровно в четверть восьмого Адам вошел в столовую, насвистывая «Я работал на железной дороге».
