предложила ей посещать специальную школу чайной церемонии.
— Вот красавчик, ага? Он внук директора школы. Ну, если точнее, он внук любовницы директора. Я тоже горячая его поклонница. Собственно говоря, я затем в эту школу и пошла, чтобы с ним познакомиться.
Старшая подруга сообщила Каёко, что ему девятнадцать лет и что после окончания школы он уже получил ранг «инструктора» и имел множество учениц и учеников. Каёко в то время лишь подумала: «Ах, он совсем из другого мира. Бывают же такие люди!» Тогда так все и закончилось, но затем...
Каёко стала проводить больше времени перед зеркалом всякий раз, как в школе проводился праздник с чайной церемонией или когда она знала, что он появится в ее классе в качестве гостя. Как подобало ее возрасту, Каёко не пользовалась косметикой, зато она безупречно носила традиционное кимоно и гребень в волосах, а также аккуратно вставляла туда свою любимую темно-синюю заколку. У девочки были изящно изогнутые брови, пусть не слишком большие, зато прекрасной формы глаза, пусть коротковатый, зато очень аккуратный носик, полные губы, превосходно очерченные... «Конечно, — думала Каёко, — ослепительной меня не назовешь, зато я выгляжу вполне взрослой...»
Причина, почему она так выкаблучивалась ради этого человека, обожаемого всеми от девочек- подростков до женщин средних лет, была, пожалуй, очень проста. В конце концов он был красив и умен, весел и тактичен — словом, он, казалось, являл собой идеал мужчины, в существование которого трудно было поверить. А самое главное — у него даже не было подружки.
У Каёко состоялись еще две важные встречи с этим человеком (хотя сторонний наблюдатель ничего такого важного вполне мог в них и не увидеть).
Первая встреча произошла на школьной демонстрации чайной церемонии той весной, когда Каёко стала ученицей второго класса младшей средней школы. Церемония проводилась в доме директора школы в Сидо-тё неподалеку от Сироива-тё. Почти сразу после начала демонстрации возникла проблема. Специальный гость, местный представитель центрального правительства, внезапно начал высказывать в связи с чайной церемонией какие-то жалобы. Такое было не в первый раз. Эти государственные чиновники заявляли о своей «полной лояльности в плане сохранения абсолютной национальной святыни», однако многие из них на деле злоупотребляли своей властью. Некоторые даже требовали взяток за содействие в увеличении финансирования традиционных искусств, давать которые директор школы вежливо отказывался. Создать проблему — вот способ расквитаться за подобные отказы.
Беда была в том, что директор школы тогда лежал в больнице и на демонстрации не присутствовал. Завуч, который заменял директора, и его заместитель так перепугались, что их некомпетентность могла привести к закрытию школы. Но девятнадцатилетний церемониймейстер спас положение. Он отвел воинственно настроенного чиновника в соседнее помещение, а затем вернулся оттуда один и сказал:
— Чиновник ушел. Судя по всему, он полностью удовлетворен. Никому нет нужды беспокоиться.
Больше он ничего не сказал, а присутствующие официальные представители школы от дальнейших расспросов воздержались. Тем не менее Каёко была встревожена. Зная этого человека, разумно было предположить, что он мог взять на себя полную ответственность, сказав что-то вроде: «Я отвечаю за проведение сегодняшней демонстрации». И если все было так, то чиновник мог в ответ, используя свое положение, обрушиться на него, состряпать донос и организовать его арест за оказание тлетворного влияния на граждан (а в результате отправить его в один из исправительно-трудовых лагерей).
После того как церемония закончилась, пройдя без сучка и задоринки, они стали прибирать помещение, и Каёко дождалась, пока церемониймейстер останется один. Когда он стал убирать подушки для гостей, она решила обратиться к нему.
— Господин...
Он остановился с подушками в руках и повернулся к Каёко. Его грустные глаза заставили сердце девочки учащенно забиться, и все же она продолжила:
— Все хорошо, господин?
Судя по всему, мужчина понял, на что она намекает, и тепло улыбнулся.
— Ценю ваше участие, — сказал он затем. — Тем не менее все хорошо.
Каёко испытывала эйфорию, впервые говоря с ним.
— Но этот государственный чиновник казался таким подлым, — продолжила она. — Что, если он?..
Однако церемониймейстер остановил ее, подняв руку, и произнес некую замысловатую речь, словно укоряя ее:
— Этот чиновник вовсе не обязательно получает удовольствие от исполнения своих обязанностей. Думаю, нечто подобное происходит по всему миру... но такова уж наша страна... что она действительно корежит людей... Предполагается, что мы стремимся к гармонии, а ведь именно достижению гармонии служит чайная церемония... но в нашей стране этого очень-очень трудно достичь. — Ближе к концу речи стало казаться, что мужчина разговаривает с самим собой. Однако затем он взглянул на Каеко и продолжил: — На самом деле чайная церемония бессильна. Но она не так уж плоха. Вам следует наслаждаться ею, пока вы можете. — Он по-доброму улыбнулся девочке и пошел к выходу.
Каёко была просто ошарашена и какое-то время стояла в полной неподвижности. Непринужденность, с которой он говорил, позволила ей в свою очередь почувствовать себя непринужденно... и пусть даже девочка не вполне поняла, о чем этот мужчина говорил, все это произвело на нее сильное впечатление. «Надо же, какой он взрослый», — подумала Каёко.
Так или иначе, она, судя по всему, произвела на него впечатление, и со времени того разговора церемониймейстер при каждой встрече одаривал девочку теплой улыбкой.
Решающая встреча произошла зимой ее второго года обучения в младшей средней школе. После очередной чайной церемонии Каёко вышла в храмовый сад и стала любоваться там цветками камелии. (На самом же деле она снова думала о нем.) Внезапно девочка услышала, как кто-то у нее за спиной произносит: «Да, они поистине прекрасны». Этот чистый и ясный голос был ей теперь слишком хорошо знаком. Поначалу Каёко подумала, что ей послышалось, но когда она обернулась, то просто не поверила, что он рядом... и что он ей улыбается.
И у них состоялся разговор.
— Значит, чайная церемония все-таки вас интересует?
— Да, я ее обожаю. Но я еще не очень хорошо ею владею.
— В самом деле? Меня поразила ваша превосходная поза во время приготовления чая. И дело не просто в вашей блестящей осанке. Во всем этом есть некая глубина.
— Ах, нет, я вовсе не так хороша...
Засунув руки в карманы, церемониймейстер по-прежнему улыбался и смотрел на цветок камелии.
Конечно, она была еще ребенком, и он мог просто делать комплимент дилетантке, весьма поверхностно изучающей в школе все тонкости чайной церемонии. Но Каёко чрезвычайно разволновалась. «Вот так!» — подумала она и щелкнула пальцами (разумеется, уже потом, в ванной комнате).
После того разговора Каёко стала заниматься чайной церемонией с полной серьезностью. «Я могу этого добиться, — подумала она. — Конечно, я всего лишь ребенок, но когда мне стукнет восемнадцать, ему будет двадцать четыре. И все у нас прекрасно получится...»
Вот о чем вспомнила сейчас Каёко.
Девочка зарылась лицом во влажную юбку. Теплая влага, но вовсе не дождевые капли, намочила ткань, обтянувшую ее колени. Каёко поняла, что она горько плачет. Пистолет у нее в руке дрожал. Как же все могло так глупо получиться?
Каёко ужасно хотела сейчас увидеть того человека. Конечно, она все еще была ребенком. Но по-своему, как подросток, она по-настоящему его любила. И такое серьезное чувство Каёко испытывала впервые. Ей хотелось побыть с ним хотя бы одно мгновение, чтобы об этом сказать. Каёко всего лишь хотела сказать этому человеку, достаточно доброму, чтобы назвать ее «красивой», пусть даже это относилось лишь к тому, как она проводит чайную церемонию: «Я все еще ребенок, и я могу не знать точно, что значит любить. Но я думаю, что я вас люблю. Я правда вас люблю». Что-то вроде того.
Каёко внезапно услышала шорох в кустах и подняла голову. Левой рукой она вытерла глаза и встала. Машинально девочка сделала шаг назад от источника звука.
