В Неаполе, пожалуй, даже еще в большей мере, чем в Бергене, Нансен горячо отдавался науке. В то же время он не отказывался от улыбок жизни. Еще бы! Веселый Неаполь, в котором по-южному ключом била жизнь, нельзя было сравнить с суровым северным городком. Прогулки при лунном свете в Сан- Себастиано, поездки на лодках к острову Капри или в Сорренто, дружеские ьстречи и пирушки были часты в разноплеменной среде ученых, собравшихся в Неаполе.
Нансен стал душой этого общества. «Он не сторонился радостей жизни и был прекрасным танцором», — отзывался Антон Дорн о своем норвежском сотруднике. А вот что рассказывает о нем один венгерский ученый, также работавший в Неаполе. «Нансен много способствовал общему оживлению, и случалось, что мы, серьезные ученые, так, бывало, разойдемся от музыки и вина, что начнем отплясывать кадриль, причем дирижером всегда бывал Нансен.
Однажды мы поехали в Сорренто через Кастелламаре. По пути нас нагнал экипаж с двумя дамами. Подсмеиваясь над нами, они устроили гонки и оказались далеко впереди. Тогда Нансен спрыгнул на землю, догнал насмешниц и пробежал рядом с их экипажем изрядное расстояние, чем вызвал всеобщий шумный восторг».
Но случались минуты, когда Нансен вдруг становился необычайно молчаливым и необщительным. Тот же венгерский ученый вспоминает, как у подножия Везувия «Нансен сидел на глыбе лавы несколько часов кряду, не шевелясь и вперив взор в пространство. Как я ни старался вывести его из задумчивости, звал его, он не двигался. И даже на обратном пути, идя со мной под руку, он, несмотря на все мои старания, оставался таким же молчаливым».
Сложная борьба происходила в душе Нансена. После бурных приступов веселья в кругу друзей он впадал в глубокую задумчивость, полностью отрешаясь от окружающего мира. Мысли его летели в безграничные дали. Он был накануне великих свершений…
ВЕЛИКИЙ ПОХОД
Сначала неприветлива, молчалива, непонятна земля,
Но иди, не унывая, вперед, дивные сокрыты там вещи.
Король норманнов Эрик Рыжий, совершив убийство в Исландии, бежал куда-то на север. Несколько лет пропадал он без вести, но в 985 году, на горе своим подданным, вернулся обратно. Древняя сага сообщает, что преступный король совершил новое злодеяние: рассказал людям о будто бы открытой им чудесной Зеленой Стране — Гренландии. Хорошее имя, данное стране вечных льдов, рассказывает сага, привлекло многих исландцев. На поиски обетованных земель отправилось двадцать пять кораблей. Половина из них погибла в пути, а остальные достигли цели, лишь чтобы убедиться в обмане короля.
Величайший остров на земле — Гренландия — долгое время оставался загадочным. Сведения о нем были скудные. Ледяной колпак, толщина которого достигает двух и более километров, почти сплошь покрывает гренландскую землю.
«Арктическая Сахара» издавна привлекала взоры ученых. И это понятно. В истории образования нашей планеты и развития на ней органической жизни ледниковый период играет важнейшую роль. «Белый саван», окутывавший когда-то значительную часть Европы и Азии, ныне сохранился лишь в Гренландии. Страна эта — современный прообраз Земли ледникового периода. Изучение ее имеет широкий научный интерес.
Датчанин Далагер в 1752 году первый попытался проникнуть в глубь загадочной страны, однако сумел пройти через ледяные барьеры только тринадцать километров.
Через сто с лишним лет американский полярный исследователь Хейс одолел девяносто, километров. Известный шведский ученый А. Норденшельд в 1883 году прошел уже сто семнадцать километров по ледяному куполу. Наконец в 1886 году американец Роберт Пири установил своего рода рекорд, проникнув в глубь материкового льда на сто шестьдесят километров.
Все эти экспедиции дали обильный научный материал, но главная задача все же оставалась невыполненной, так как никому не удалось пересечь оледенелый остров или хотя бы достичь его центральной части.
Эскимосы, жившие на гренландском побережье, утверждали, что их страна скована сплошным ледяным панцирем, над которым витают страшные духи. А. Норденшельд выдвинул гипотезу, что внутри Гренландии мягкий климат и даже есть места, покрытые лесом. Мнение шведского ученого оставалось практически не проверенным.
Лаборант Бергенского музея был взбудоражен уже первыми сообщениями газет об экспедиции Норденшельда в Гренландию. С тех пор в душе его зрел план о лыжном походе через всю эту страну.
Ни в письмах, ни в дневниках Нансена нигде нет упоминания, что побудило его так рьяно взяться за осуществление своего замысла именно в 1887 году. Все же можно разгадать причины, побудившие его к быстрым и решительным действиям. Это вести об успехах американской экспедиции Роберта Пири, которые появились в печати как раз в 1887 году. И, конечно, они-то и вызвали бурный отклик в душе человека, лелеявшего мечту о лыжном походе через «Арктическую Сахару».
Патриотические чувства, вероятно, тоже сыграли в этом немалую роль. Двадцатишестилетний Нансен в ту пору особенно горячо переживал зависимое положение своей родины от Швеции. И, как большинство норвежцев, прилагал все усилия для достижения национальной свободы. Что же могло быть лучше, чем подвиг во славу и честь родины!
Современники ярко описывают состояние Нансена перед отправлением в Гренландскую экспедицию. Вот непосредственный рассказ его бергенского друга доктора Грига:
«Однажды вечером, зимой 1887 года, сижу я в своей комнате за работой. Вдруг дверь отворяется настежь и входит Нансен со своей длинношерстной, плохо дрессированной собакой Дженной. Не выдавая себя за специалиста по этой части, я все-таки могу сказать, что Нансен слишком рассеян, чтобы дрессировать охотничьих собак.
Вечер был такой холодный, что даже Нансен накинул на свои плечи плед. Он уселся против меня на диване. С виду гость мой был спокоен, тщательно взвешивал в разговоре каждое слово, но я не мог не заметить, что он был чем-то очень захвачен.
— Хочу попытаться перейти через Гренландское плато… — сказал Нансен и пояснил свой план с помощью моей старой географической карты, ставшей с того вечера достопримечательностью.
По речам его видно было, что он не льстил себя надеждой на легкий успех; напротив, он сам напрашивался на возражения. Я старался удовлетворить его желание насколько мог.
— Легче всего, — говорил он, — перейти Гренландию ближе к югу, где плато узкое, но очень важно показать свету, что плато можно перейти и гораздо севернее. — Нансен показал мне на карте предполагаемый маршрут.
Тогда ему не приходило в голову, что береговая полоса, которую он в тот вечер так свободно „переходил“ пальцем, станет для него впоследствии столь серьезным препятствием.
Узнав, что Нансен собирается ехать в Стокгольм, я спросил:
— Зачем?
— Отыскать Норденшельда и просить его рассмотреть мой план… Но сначала я сдам экзамен на доктора, а потом уже отправлюсь в Гренландию. Весна предстоит хлопотливая, ну да ничего, справлюсь!
Ко мне зашел товарищ, и мы втроем отправились гулять. Я и товарищ мой, по обыкновению будничных людей, хоть и слабо, продолжали оспаривать возможность подобного подвига, а Нансен все больше и больше горячился, подстрекаемый твердым убеждением в правильности своих предположений. Да, он решился поставить жизнь на карту, и вот увидите, дело пойдет как по маслу!
В те дни подобная готовность отдать жизнь за осуществление своей идеи явилась для меня каким-то откровением, и беседа этого вечера глубоко запала мне в душу».
