опасно.
— Ты думаешь, мы находимся в опасном положении?
— Я не трус, чтобы так думать, — ответил Гоша.
Мы опять замолчали, прислушиваясь к безостановочному движению лифта, который давным-давно миновал все этажи и поднимался неизвестно где и по какой причине.
Молчали мы долго, потом я не вытерпел и спросил Гошу:
— Может, всего этого нет? Может, это только мне снится?
— Чокнутый, — возразил Гоша. — Не может тебе и мне сразу сниться один и тот же сон.
— А все-таки лучше, если бы это был сон, — продолжал настаивать я.
— Ты не умеешь глядеть в глаза правде, — сказал Гоша Сингапуров.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что мы столкнулись с загадкой, с неизвестностью. И надо вести себя мужественно, надо ждать, когда лифт остановится. Не может же он вечно двигаться!
— А вдруг может?
Гоша Сингапуров посмотрел на меня и покачал головой.
— Есть же явления, которые еще не объяснила наука, — настаивал я. — Вот ты попытайся объяснить, почему и где движется лифт, когда все этажи остались внизу?
— Это противоречит законам физики, — сказал Гоша и посмотрел на часы.
Я тоже посмотрел на часы. Прошло уже около двух часов с той минуты, когда Гоша нажал кнопку и лифт начал подыматься.
Гоша, по-видимому, надеялся, что мы опоздаем к Володьке всего на два часа, он рассчитывал на то, что лифт наконец остановится. Но лифт не остановился, а продолжал свое движение неизвестно куда и почему.
Мне стало немножко страшновато, но Гоша теперь уже не показывал и вида, что чего-то боится. Он делал вид, что все идет вполне нормально, давным-давно заведенным порядком и что надо терпеливо ждать, когда лифт остановят.
«Из Сингапурова, наверно, выйдет хороший космонавт, — подумал я, — а из меня не выйдет, потому что я боюсь. А бояться стыдно».
Действительно, было стыдно, но я ничего не мог поделать с собой и все смотрел на минутную стрелку часов.
Гоша развернул журнал (это был последний номер «Искателя») и стал спокойно читать, как в парикмахерской, когда ждешь своей очереди.
Я взял газету «Смена» и тоже попробовал читать, но почему-то не мог понять смысла тех строчек, которые прочли глаза, словно между глазами, строчками и мною оборвался привычный контакт.
Я посмотрел на Гошу. Гошино лицо не выражало ничего, кроме интереса, очевидно вызванного тем рассказом, который он в эти минуты читал.
Гоша сказал:
— Здорово! Ух, и интересно же! Понимаешь, двое оказались в космосе далеко от Земли, а в космолете не то испортились двигатели, не то кончилось атомное горючее. Мне так стало жалко этих двух, которые навечно остались запертыми в тесном, неизвестно куда двигающемся аппарате. Понимаешь?
— Не понимаю! — сказал я сердито.
— Почему? — спросил Гоша.
— Да потому, что какое мне дело до тех двоих! Мы тоже застряли в тесном пространстве аппарата и двигаемся неизвестно куда.
— Только без паники, — насторожился Гоша. — Лифт рано или поздно остановится. А те двое…
И Сингапуров опять стал рассказывать о тех двоих и об ожидающих их страданиях, а также о том, как ему их жалко.
Я уже пришел почти в полное отчаяние, как вдруг услышал мелодичный женский голос. Этот красивый мягкий голос сказал:
— Ну что, мальчики? Вам надоело? Не беспокойтесь, вы здесь не одни. Я тоже поднимаюсь с вами.
— А кто вы? — спросил Гоша.
— Дверь. На вопросы я не отвечаю. Я не лектор. А рассказываю сказки тем, кому очень скучно.
— Нам не скучно, — сказал Гоша. — Даже наоборот. И мы давно вышли из того возраста, когда любят сказки. Вы лучше ответьте на вопрос, где мы сейчас находимся?
— В другом измерении, — ответила дверь красивым женским голосом, полным нежности и почти материнской ласки.
— В другом измерении? А что это означает? — спросил Гоша.
— Я сама плохо разбираюсь в науке и технике, — ответила нежно и ласково дверь. — Я лучше вам почитаю. Если не хотите сказку, я прочту научно-фантастический рассказ.
И дверь очень мелодичным голосом стала читать рассказ про тех двух, которые летели в космосе, где в космолете не хватило атомного горючего.
Я стал слушать. Гоша тоже слушал. Он очень любил фантастику и даже сам, кажется, писал научно- фантастические рассказы, но пока никому не показывал.
— Здорово! — сказал Гоша, когда дверь кончила читать.
И затем, обратись ко мне и к двери, спросил:
— А что потом было? В рассказе не хватает конца.
— Я на вопросы не отвечаю, — сказала дверь.
Мы замолчали. Дверь тоже молчала. Потом, укачанный беспрерывным движением, Гоша уснул. Я тоже уснул.
Нас разбудил красивый женский голос.
— Вставайте, мальчики, — сказала дверь. — Вы поднялись на шестьдесят второй этаж.
Затем дверь открылась, и мы вышли из лифта. Прежде чем позвонить в квартиру Шестиноговых, Гоша посмотрел на ручные часы. У него были часы «Восток», и они показывали не только который час, но и какое число.
— Ровно на сутки опаздываем, — сказал Гоша, — а Шестиногов любит точность.
Потом он позвонил. Дверь открыл сам Володька.
— Вот молодцы, — сказал он обрадованным голосом, — пришли ровно в семь.
— Разве мы не опоздали? — спросил я.
— Нисколько.
Я посмотрел на Гошу, Гоша посмотрел на меня и незаметно для Шестиногова подмигнул. Я догадался сразу: рассказывать о том, как мы провели целые сутки в лифте, нельзя. Нужно ждать, пока Шестиногов сам не проговорится и не расскажет нам об этом странном лифте и почему в нем время течет не так, как везде.
Геннадий Гор
АППАРАТ АРИСТОТЕЛЯ
Аристотель?
Я долго не мог привыкнуть к этому знаменитому имени, глядя на того, кто его носит.
Настоящая его фамилия был а Аристо. Частицу «тель» добавили насмешливо приятели, и она приросла к его имени, как прирастает живая ветка к чужому дереву.
Мы проходили аспирантуру в Институте ультрасовременных проблем. Жили в одном и том же этаже аспирантского общежития. Тогда мы виделись часто, пути наши пересекались ежедневно, и мы
