— Тоже дело, -согласился я, хотя мне совсем не улыбалось весь вечер выслушивать басни потенциальных неудачников. Трудновато было после моих великих соседей перестроиться на совсем другую волну.
«Наверное, они опять будут врать и рисоваться друг перед другом, -с тоской подумал я.-От них не дождёшься полезных советов и умных мыслей, а я так успел ко всему этому привыкнуть!».
— В пять часов мы собираемся у Тома, -сказал Тонита.-Если завеешься куда-то, не опаздывай.
Я никуда не завеялся, а так и просидел дома до половины пятого, мечтая об Элли. Она бы, без сомнения, высокомерно послала к чёрту такое недостойное её сборище и даже не глянула бы в сторону людей, не представляющих для неё никакого интереса. Она имела право так себя вести, судьба ограждала её от растрачивания себя, и её внимание надо было ещё заслужить. Вот бы когда-нибудь получить право вести себя точно так же! Интересно, где она пропадала вчера вечером?
В половине пятого мы с Тонитой вышли и пешком направились к Тому, который жил через три квартала от нас. По дороге мы оба молчали — я боролся с растущим во мне раздражением, а Тонита не мешала этой борьбе. Вы, наверное, спросите, зачем я вообще туда шёл? Из простого любопытства, а может, и из тайного желания почувствовать своё превосходство. Мне казалось, что я оторвался от них и улетел так далеко, что им уже до меня не добраться.
Мы явились к Тому не первыми — нас уже ждали Робин, Джесси, Питер и Джон. Мы долго обнимались, стоя в тесной прихожей, а девчонки восторженно щебетали. Всего нас было двенадцать, но двое сказали, что прийти не смогут. Остальные явились через несколько минут — Брик с Элен и Брюс с Викторией. Брик и Брюс были близнецами, и один Том различал их каким-то непостижимым образом.
Мы расселись на полу, и Том принёс чай в заляпанных стаканах. По традиции мы выпили первую чашку молча, собираясь с мыслями и настраиваясь друг на друга. Это нам здорово помогало, когда мы работали вместе, но я слабо представлял, чем это могло нам помочь сейчас.
— Ну, у кого есть хорошие новости?-Спросил Том, когда ритуальная чашка была допита.
Все рассмеялись. Это как будто подразумевалось — какие могут быть у нас хорошие новости, Том? Кто мы вообще такие? У нас нет ни денег, ни имени, ни славы, и единственная хорошая новость — это то, что мы по-прежнему всего этого хотим. Главным образом, потому что мы молоды и нам нечего делать.
— Что, ни у кого нет хороших новостей?-С наигранным удивлением переспросил Том.-И нечего даже соврать?
В этом месте надо было смеяться. Но мне до чёртиков надоело выражать свои эмоции в унисон со всеми. Когда мы были труппой, мы были одним целым, и такое неподчинение уставу было равноценно предательству. Но сейчас — увольте, я имел право реагировать, как мне вздумается, и больше не делать вид, что мне жутко весело от дурацких шуток Тома.
— Что-то наш Гэл сегодня невесел, -продолжал Том.-Не оправдываются надежды?
— Ничего не случается сразу, -ответил я.-У меня ещё все впереди.
— У нас всех всё впереди, -подхватила Робин, -правда, Том?
Том высокомерно кивнул, продолжая корчить из себя властителя Вселенной. Всегда находился тот, кто вовремя зализывал его задницу, — видать, Том вовремя сообразил, что для того, чтобы заставить людей делать вид, что они тебя уважают, надо всего-навсего назвать себя режиссёром.
Я хмыкнул. Никакой индивидуальности, культ Тома, объясняющего свою бездарность оригинальным восприятием действительности — это уже не по мне. И нет необходимости притворяться.
— Конечно, у всех всё впереди, -сказал я, -только у каждого своё.
Тонита толкнула меня локтем в бок.
— Гэл всегда вёл себя так, словно он пришелец из других миров, -язвительно сказала Робин.-Но мы терпели это, несмотря ни на что. На него обижаться просто грех.
Она обворожительно мне улыбнулась.
— Удивительно, что его внешность воздаёт такой барьер, -подхватила Джесси.-Я лично считаю, что критерием самомнения должен быть талант.
— Это что, камень в мой огород, Джесси?-Любезно поинтересовался я.-Когда ты не давала мне проходу два месяца, ты, кажется, считала иначе.
— Ты самовлюблённый идиот, Гэл Бронкс, -взорвалась Джесси, -ни во что ни ставящий людей и их чувства. Придурок, вечно летающий в облаках и считающий всех недостойными твоего внимания. Но придёт момент, когда ты увидишь, какая пропасть лежит у тебя под ногами, и тебе не останется ничего, кроме как туда прыгнуть, потому что некому будет подать тебе руку.
Я зааплодировал, остальные подхватили.
— Чудесная речь, Джесси, -похвалил Том, -но выяснять отношения сейчас не время. Девочки, будьте добры, удалитесь на кухню и приготовьте нам перекусить.
Тонита крепко сжала мою руку. Я был очень благодарен ей за это. Наверное, она понимала во мне гораздо больше, чем казалось на первый взгляд, и никогда не считала меня самовлюблённым идиотом. Ну чем, интересно, я был виноват, если и в самом деле чувствовал себя достойным большего? Почему этого никто не мог простить?
Мы остались в комнате мужской компанией. Не обращая на меня никакого внимания, мои коллеги стали перемывать косточки девчонкам, особо не стесняясь в выражениях. Я был для них плохим собеседником — уж слишком я был удачлив в этом вопросе, и зависть сильно мешала им принять меня за своего.
— Ты до сих пор с Тонитой, Гэл?-Наконец обратил на меня внимание Питер.-Не нашёл пока ничего получше?
Подразумевалось, что я должен был виновато улыбнуться, с досадой покачать головой, и, признавая своё невезение, стать на один уровень со всеми, и тем самым обеспечить себе их сочувствие и поддержку. Но снисходить до этих остолопов я не собирался.
— Слушай, Питер, я не нашёл ничего получше потому, что не искал, -ответил я.-А тебе впредь советую не лезть в мои дела грязными руками, которые ты только что вытащил из своих штанов.
Все рассмеялись, правда, весьма натянуто. Иллюзия дружеской беседы была сохранена.
Вернулись девчонки с бутербродами и чаем. После трапезы предполагалось говорить об искусстве, и я боялся, что этого уже не выдержу.
С трудом впихивая в себя варёные сосиски с чёрствым хлебом, я думал о том, почему не могу дать им всем достойный отпор. Чего я боялся, почему не мог заставить их себя уважать? Я был красивее и талантливее их всех, вместе взятых, а теперь, наверно, и умнее. Так почему же они всячески доставали меня и пытались доказать своё превосходство? Я был совершенно беззащитен перед ними, перед их завистью и скрытой злобой, я был хорошей мишенью для насмешек.
«Кто ты такой?-Как бы говорили они.-Один из нас, и мы с тобой на равных, как бы ты там не выделывался. Без нас ты вообще ничто».
Теперь я прекрасно понимал, почему мистер Джек и Кэмели Хьюгз были такого невысокого мнения о человечестве и не отождествляли себя с ним. Мне тоже следовало так поступать, чего бы на первых порах мне это не стоило.
Так я доразмышлялся до того, что стал казаться себе великомучеником, непризнанным гением, несчастным страдальцем, отданным на растерзание разъярённой толпе во имя её же блага. Это не уменьшило моего раздражения, но зато прибавило пафоса. Я героически жевал сухие бутерброды, запивая их слабым чаем, и витал в облаках, размышляя о своём предназначении.
И тут раздался звонок в дверь.
— Интересно, кто бы это мог быть?-Наигранно спросил Том, так, что все сразу поняли, что он знает ответ.
Том пошёл открывать и вернулся вместе с Диком, который придти вроде бы как не был должен. Все раскрыли рты и замерли, так сильно изменился Дик. Одет он был в новые джинсы чёрного цвета, должно быть, очень дорогие, и красивую стильную рубашку, через плечо небрежно перекинут новый пиджак, который он придерживал за петельку, в другой руке он держал солидный портфель, а на макушке красовались очки от солнца. По комнате разлился аромат дорогой туалетной воды.
Том и Дик остановились на пороге с торжественным видом, готовя какое-то важное сообщение. Я нутром почувствовал что-то недоброе. Мне всегда нравился Дик, единственный из всей нашей труппы, у кого никогда не возникало желания самоутвердиться за счёт кого-то другого. Он был всегда в хорошем
