— Нет, — вздохнул Эдельман, — не нанесем… Какие они ни будь, эти чертовы генералы из иракской армии, но они действуют. Вон, сорвали операцию своих политиков. А мы пока пройдем все слушания в конгрессе, да комиссии в госдепе… — бригадный генерал обреченно махнул рукой. — Короче: я отдаю приказ об отмене готовности номер один…
Сразу же после встречи с Джабром Мохаммедом аль-Темими Копернику предстоял еще один неприятный разговор — с начальником отдела специальных мероприятий управления полковником Голубковым. Через полчаса Коперник уже сидел в знакомой нам переговорной комнате в резидентуре Российского посольства. Глядя на телефонный аппарат в ожидании соединения с Москвой, он набрасывал в уме основные моменты предстоящего разговора.
Наконец телефон издал короткий звонок, и Коперник взял трубку.
— Рад слышать вас, Константин Дмитриевич. Хотя новости у меня дурные.
— Оставьте ваши любезности, Коперник. Что произошло? — сердито ответил Голубков.
— Операция сорвана.
— Это я уже понял. Говорите толком, что произошло? Что вы заставляете меня клещами из вас тащить подробности?
— Ну так выслушайте меня, — обиженно ответил Коперник, хотя лицо его осталось совершенно спокойным. Наоборот, он с удобством развалился на стуле и даже закурил сигарету. — Пастуха с приступом боли в желудке увезла «скорая». Это произошло по пути во Дворец. Соответственно операция оказалась сорванной.
— Ваши версии, — деловито спросил Голубков. — Только не говорите, что Пастух съел что-то острое на ужин.
— Объективности ради надо заметить, что и этот вариант нельзя отбрасывать, — спокойно заметил Коперник. — Но у меня, Константин Дмитриевич, другое мнение.
— Ну так давайте выкладывайте его!
— Я уже докладывал вам, что решение правительства Ирака вернуть нам контейнер с бактериологическими штаммами вызывает активное сопротивление со стороны армейских кругов. Конкретно можно назвать фигуру начальника армейской разведки генерала Камаля Абделя аль-Вади. Именно его люди охраняли кортеж с делегацией. Более того, под предлогом терактов со стороны курдских экстремистов он накануне прилета делегации ввел в Багдад войска.
— Почему я об этом узнаю только сейчас?
— Константин Дмитриевич, — ответил Коперник. — Я не обязан докладывать вам оперативную информацию. Для этого существует резидентура внешней разведки.
Возьмите их сводки и почитайте. Мы проводим совместную, подчеркиваю, совместную операцию, и моих полномочий, данных мне руководством ГРУ, вполне хватает для принятия любых решений.
— И тем не менее у вас на глазах Пастуха отравили, и он исчез в неизвестном направлении, — уже спокойнее заметил Голубков.
— Не мне вам рассказывать, Константин Дмитриевич, — спокойно продолжил Коперник, — что если отравили именно Пастуха, то, значит, была утечка информации. В конце концов, там ведь было еще десять человек. Я только что встречался с нашими иракскими партнерами. Они сообщили, что их человек, видевший Пастуха и передавший ему, как это и было предусмотрено, чемодан, сразу же после этого был убит. Есть все основания предполагать, что это дело рук людей генерала аль-Вади. Его почерк.
— Хорошо, — оборвал его Голубков. — Что вам известно о Пастухе?
— Пока ничего, кроме того, что я вам уже сообщил. Я сейчас этим занимаюсь.
Наш партнер из иракского правительства обещал приложить максимум усилий для поиска Пастуха. Учитывая характер работы армейской разведки, можно предположить два исхода дела. Первый. Пастух уже умер под ножом хирурга. Второй. Он завтра же будет доставлен целым и невредимым к трапу отлетающего самолета.
— Вы так просто об этом говорите, — проворчал Голубков.
— Я профессионал, Константин Дмитриевич, — пояснил Коперник. — Эмоции оставляю на потом. Вот вернусь в Москву, сядем мы с вами на дачке и поговорим по душам. А сейчас нужно работать.
— К какому варианту вы сами склоняетесь?
— Генералу аль-Вади нет необходимости узнавать все военные тайны России.
Его задача предельно проста — не допустить вывоз контейнера. Поэтому, полагаю, у него нет необходимости в устранении нашего человека. Он уже и так выведен из игры. Поэтому можно надеяться увидеть завтра чудесно исцелившегося Пастуха в аэропорту.
— Будем считать, что вы правы, — произнес Голубков. — Держите меня в курсе, Коперник.
— Договорились, Константин Дмитриевич. — С этими словами Коперник повесил трубку. Пока все шло как следует.
Коперник вышел из кабины и на ходу затушил сигарету в большой чугунной пепельнице, стоявшей на столе у дежурного. Тот проводил посетителя недобрым взглядом и отправился выбрасывать пепел.
Коперник уверенно прошел по длинным посольским коридорам и в конце концов оказался в приемной посла. Там он плюхнулся на диван для посетителей и спросил секретаря, молодого подтянутого выпускника МГИМО:
— Посол у себя?
Секретарь с сомнением посмотрел на нахального посетителя и строго ответил:
— Посол только что вернулся с приема и просил его не беспокоить.
— Придется побеспокоить, — твердо произнес Коперник. — Передайте, что мне нужно срочно с ним переговорить.
Секретарь нахмурился и терпеливо повторил:
— Посол занят.
— Доложите, доложите, — махнул рукой Копер-118 ник и вытер рукой пот со лба. — Вы бы хоть изучили местные обычаи. В любой лавке сразу же предложат чего-нибудь холодненького выпить. В такую-то жару. А вот в приемной посла не дождешься.
— Но позвольте… — молодой человек начал терять терпение.
— Доложите. — Теперь настала очередь Коперника придавать своему голосу строгость. — Будет хуже, если я сам войду.
Секретарь с ненавистью взглянул на посетителя, но поднялся из-за стола.
— Как доложить? — холодно спросил он.
— Скажите, Захаров. Он поймет.
Посол действительно только что вернулся с приема во Дворце в честь прибытия российской делегации и теперь отдыхал от общения с депутатами. Здесь, в Ираке, официальные приемы были настоящей мукой, учитывая местный климат. Этикет обязывал посла надевать строгий темный костюм, а организм яростно протестовал против такого безумия. В течение всего приема посол с завистью смотрел на Владимира Вольфовича, дефилировавшего вопреки всему этикету в легком белом костюме. И потому, вернувшись в свой кабинет, посол первым делом сменил одежду и теперь лежал на диване в комнате отдыха и с наслаждением вкушал прелести современных систем кондиционирования.
Его покой был внезапно нарушен появлением секретаря.
— Иван Сергеевич, к вам посетитель, — доложил молодой человек.
— Вадим, я же просил… — простонал посол.
— Он настаивает. Его фамилия Захаров.
— О, только не это. — Посол сел и просунул ноги в легкие туфли. — Черт с ним. Зови.
Как опытный мидовский работник, начинавший службу таким же секретарем, как и Вадим, Иван Сергеевич какой-то генетической памятью вспомнил то подзабытое уже ощущение от общения с представителями разведки. Эти шпионы всегда были костью в горле или занозой в заду, если угодно, для любого дипломата. Если только дипломат сам не шпионил потихоньку. Шпионы не признавали внутренних негласных правил, считая, что они писаны не для них. Резидент мог ворваться в кабинет посла в любой момент и основательно испортить настроение. И ничего с этим поделать было нельзя. Никогда не знаешь, что именно пишет этот чекист в своем очередном донесении. Испортишь с ним отношения, а он наваляет такое, что в двадцать четыре часа на родину. Этот страх перед возвращением домой прочно сидел в душе
