действовал механически — выбросил ногу в тяжелом ботинке, он легко откинул к стене чье-то тело, а в следующую секунду выстрелил из пистолета туда, где шмякнулось тело врага.
Тело рухнуло с шумом.
— Аня, — позвал Боцман, — ты где?
Тишина.
Он зажег фонарь — Аня с простреленной грудью лежала у стены.
Боцман наклонился.
Лицо Ани исказила предсмертная злоба. Оно было некрасивым.
В руках у нее поблескивало лезвие тонкого стилета. Этим лезвием был убит когда-то человек с тяжелым затылком, допрашивавший в машине ученого. Этим лезвием был убит Кожевников.
Этим лезвием были убиты солдаты в подземном бункере, охранявшие суперсейсмограф. Это лезвие не смогло убить только солдат удачи, а ведь было так близко.
Через четыре минуты все трое — Боцман, Муха и Артист — уже были наверху, бежали от саманного домика, а еще через полминуты из-под земли раздался оглушительный гул, и саманный домик словно надулся изнутри, а потом лопнул пыльным облаком.
Проект тектонического оружия был уничтожен.
Впрочем, ни Боцман, ни Артист, ни Муха так и не узнали до конца жизни: то, ради чего они рисковали жизнью, то, ради чего бандиты положили стольких людей, то, что солдаты удачи наконец уничтожили, — было ли это настоящим оружием или только огромным блефом...
Глава восемьдесят четвертая
20 февраля. Новая американская администрация отправила в конгресс запрос о повышении ассигнований на разработку новых видов вооружения американской армии. Судя по просочившимся в прессу сведениям, это сумма в несколько десятков миллиардов долларов (Рейтер).
В Москве как-то резко похолодало. Но Голубков и Пастух словно бы не замечали этого. Они сидели на скамейке в сквере возле управления. Разговор их носил личный характер, как просил Сергей, имея в виду, разумеется, чтобы их никто не подслушал. И полковник вывел Сергея в сквер, то ли действительно наивно полагая, что здесь нет чужих ушей, то ли делая вид.
Сергей подробно рассказал о последнем этапе операции, сообщил банковский счет, на который должны прийти деньги, о страшных потерях, которые понесли обе стороны. И закончил последним сообщением, которое получил уже час назад: сейсмограф был взорван.
— И похоже, это был самый грандиозный блеф, который когда-либо разыгрывался нашими спецслужбами.
— И когда же ты об этом догадался? — напрягся Голубков.
— Давно.
— А вот я до сих пор не сподобился, — признался полковник.
— Потому что вы так увлеклись грандиозностью поставленной задачи, что явно рассчитывали на заинтересованность в этом англичан, немцев, американцев, террористов, в конце концов, и не подумали о наших любителях политических игр. Вообще мне кажется, многое в системе взаимоотношений «великолепной семерки» и УПСМ должно подвергнуться корректировке.
— Даже так?
— Да, мы не работаем бесплатно. Что с того? Слишком много истрачено светлого в наших душах, а затем оплачено в лучшем случае равнодушием — это еще самое слабое определение. Я не о прошлых делах, я о людях, которые нами повелевали, направляли и были ответственны за состояние наших умов, кошельков, уважения.
Сергей сделал протестующий жест, заметив желание Голубкова что-то сказать.
— И пятьдесят тысяч — это предоплата, как говорят теперь. Лично против вас я ничего не имею, но покопайтесь среди окружения, взвесьте — кого мы ведем? Найдется ли на десяток кормчих хоть пара с «чистыми руками, холодным сердцем и...»? Вот видите, стало уже забываться... Если это грандиозный блеф, но блеф ради России, мы согласны, а так... не за понюшку табака... Круглов — мудак, но ведь таких еще в России миллионы, одураченных, униженных и все-таки надеющихся на что-то. И Круглов убит.
— Бунт на корабле? — неожиданно улыбнулся полковник.
Пастухов впервые увидел улыбку на его лице. Он считал вполне естественным ее всегдашнее отсутствие. Да, видимо, и сам Голубков уже разучился это делать.
— Ладно. Забудем. Это так... Это непрофессионально. Видимо, я начал уставать... Продолжим.
— Многое из того, что ты сказал, я передумал в твоем возрасте и теперь спрятал это внутри себя. Черт с ними, с кормчими. Кормчие приходят и уходят, а Россия остается всегда. Пусть другая, но — своя. Для нее и будем...
На скамейке по соседству какие-то мужики лили пиво, то и дело повторяя рекламный слоган — «надо чаще встречаться».
Ну хоть так, подумал Сергей.
— А вообще-то с некоторых пор меня не оставляет в покое нехорошее предчувствие.
— С каких пор, капитан, ты стал суеверным?
— Это не то, что вы думаете. — Сергей внимательно посмотрел на полковника, как бы взвешивая и решая, какая доля откровенности тут возможна. В свете последних событий он окончательно уверился в том, что Голубков ни сном ни духом не ведает о подозрениях группы относительно той роли, которую ей отвели в происшедших событиях.
Он не стал заходить издалека. Будучи человеком прямым, когда того требовали обстоятельства, Пастухов предпочитал играть с открытыми картами. И самым весомым аргументом в пользу именно такого решения было то, что Голубков ни разу не скрывал от него правды. Правда, дозировал он ее по своему усмотрению.
Сергей напомнил полковнику историю СОИ и наконец добрался до нынешней ситуации.
— Ты хочешь сказать, что все это грандиозный блеф на уровне государственной политики?
— А вы разве не сталкивались с подобными вещами раньше? Кому было нужно вводить президента в безвыходное положение? Кто больше всех кричал, что пора кончать с Чечней? Кто убеждал, что там хватит одного полка регулярных войск и батальона танков? Кто составлял ориентировки и подсовывал их во время утреннего доклада?.. Вопросов тьма. Виновных нет, так же как нет сейчас ответов.
— Это было бы слишком невероятно, чтобы быть правдой...
— Я вас очень ценю, товарищ полковник. Вас ценят и люди, находящиеся выше вас по служебной лестнице. При игре в шахматы иногда для достижения победы жертвуют ферзем. И делают это как можно более убедительно.
— Но Джеф, Олег Григорьевич, вся команда спецназа, Круглов... Особенно Круглов.
— Иногда мне становится страшно. Да. Страшно. Может быть, это кризис понимания собственной ненужности?
— Сережа, не мели чепухи. Такими людьми не бросаются. Вас осталось пятеро. Пятеро, которым УПСМ доверяет безгранично.
— УПСМ? Да не УПСМ, а вы лично. И в этой глобальной игре, где на карту поставлены даже не миллионы, а миллиарды бюджетных средств... Да что там бюджет. Безопасность державы. Неужели вы думаете, что наши жизни, сама постановка вопроса, берутся во внимание? Я согласен не просто рискнуть своей шкурой, я поведу за собой ребят. Помните, как Луспекаев сказал: ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО. Так вот, нам уже давно за державу обидно.
— Ребята в курсе того, что ты мне сейчас сказал?
— В курсе.
— Ну и?..
— Может быть, мы замызгали многие слова, но слово Родина не вытирается, сколь бы часто его ни трепали. Есть понятия растяжимые. Их каждый трактует в силу собственного разумения. Но есть понятия вечные. К ним я отношу слово «Родина». И мои ребята тоже...
— Ну спасибо, ну утешил. Ты хоть понимаешь, что ты мне сейчас сказал? С таким настроением нельзя заканчивать операцию.
— Именно с таким и нужно. Когда человек решает стать военным, он должен себе отдавать отчет в том,
