были.
в Англию Гарольд вернулся, видимо, осенью 1064 года, когда над Нортумбрией сгущались тучи. Тостиг приговорил К смерти двоих местных танов, заподозрив их в измене, а на Рождество по его наущению был убит последний эрл из числа местной знати. В октябре 1065 года восстание охватило весь север Англии. Двести нортумбрийских танов, воспользовавшись отсутствием Тостига, который охотился вместе с королем в Хэмпшире, двинулись на Йорк и там на проведенной по их инициативе ассамблее объявили Тостига низложенным и провозгласили своим эрлом Моркара — внука Леофрика, который был эрлом Мерсии.
Пока на улицах Йорка продолжалась резня сторонников Тостига, Моркар во главе большого отряда двинулся на юг, чтобы добиться от короля признания свершившихся фактов. Навстречу ему вышел Тостиг с требованиями короля: мятежники должны незамедлительно сложить оружие, после чего высказать свои жалобы. Моркар отверг ультиматум и продолжил движение в направлении Оксфорда, который и занял. Король Эдуард был вынужден собрать своих придворных советников, которые не рекомендовали ему вступать в борьбу, ибо приближалась зима. Раздавались и голоса тех, кто полунамеками обвинял Гарольда, что все это он устроил, чтобы погубить своего брата. В этот момент Эдуарда свалила болезнь, а медлить было нельзя. Со всех концов королевства в Лондон стали съезжаться лорды, поддержкой которых Гарольду удалось заручиться. Он лично встретился с Моркаром и поспешил заключить с ним соглашение: Тостиг подвергался изгнанию, Моркар признавался эрлом Нортумбрии, а Вальтеоф, сын Сиварда, становился эрлом на территории, включавшей в себя шайры Нортгемптон, Хантингдон, Бедфорд и Кембридж. Таким образом, вся северная половина королевства вновь оказалась в руках представителей старинных местных родов, которые издавна правили там и успели пустить глубокие корни. Последующее крушение англосаксонской монархии и уничтожение клана Годвина лишь косвенным и слабым образом затронули север, чем объяснялось большинство просчетов и обманутых надежд, кои довелось испытать Вильгельму Завоевателю начиная с 1067 года.
В начале декабря, когда Тостиг, переправившись через Ла-Манш, нашел прибежище в монастыре Сент-Омер, Гарольд возвратился в Лондон. Эдуард не шел на поправку. Его уже не заботили дела своего королевства. Единственное, что еще занимало его, было строительство церкви для бенедиктинского аббатства в Вестминстере, рядом с его дворцом, возводившейся в прекрасном романском стиле, заимствованном из Франции[26]. Эдуард вступил на трон, когда герцог Нормандии Вильгельм только достиг совершеннолетия. В Англии двадцать лет его правления ознаменовались глубоким упадком центральной власти и обретением эрлами практически полной самостоятельности. В Нормандии же все было наоборот. Деградация политической власти в Англии сопровождалась культурным застоем. В то время как континентальная Европа изобиловала новыми начинаниями и идеями, там не наметилось ни одного крупного духовного движения, страна словно бы отошла от европейской жизни. Это большое изможденное тело не находило в самом себе сил для возрождения. Будто в кельтской мифологии, сама земля, казалось, страдала от бессилия своего короля. Говорили, что Эдуард с согласия своей супруги вел, на манер святого Алексея, целомудренную жизнь. Именно это целомудрие, ставшее главной темой агиографического сочинения «Житие короля Эдуарда», даже если оно просто маскировало обыкновенную импотенцию, частично послужило причиной последующих бедствий, постигших Британию. Не имея законного наследника, Эдуард поставил лицом к лицу претендентов на трон, обладавших одинаково спорными правами: Эдгара, хотя и потомка Этельреда, но еще малолетнего; Вильгельма Нормандского, пусть и своего кузена, однако правителя иностранного и к тому же недружественного государства; Гарольда, нового человека, хотя и бесспорно обладавшего качествами правителя, к тому же в течение последних двенадцати лет фактически державшего в своих руках власть; Тостига и Харальда Хардраду, хотя и пытавшихся ловить рыбку в мутной воде, однако не проявлявших должной настойчивости. Англосаксонское обычное право не давало возможности сделать среди них выбор, поскольку оно не регулировало права наследования и даже не включало в себя понятия легитимности. Большинство склонялось к мнению, что наследник престола должен происходить из королевского рода — отдаленный отголосок времен, когда короля рассматривали как потомка богов. И тем не менее решающими факторами на деле скорее были личный престиж, популярность и, не в последнюю очередь, те уловки, к которым прибегают, совершая выбор.
Двадцать восьмого декабря 1065 года освящали церковь Вестминстерского аббатства. Эдуард, слишком ослабевший, не мог присутствовать на церемонии. Не прошло и недели, как у него началась предсмертная агония.
Пятого января 1066 года, накануне Богоявления, король Эдуард, содрогнувшись в последний раз, вытянулся на своей кровати. Он настолько ослабел, что слуге приходилось поддерживать его, подложив руку под затылок. На голове умирающего красовалась корона. С какой торжественной прощальной речью обращался он к своим подданным? Его изможденное лицо уже отрешилось от всего земного. Скорой кончины короля ждали присутствующие — эрлы, прелаты и женщины, среди которых, несомненно, была и королева Эдит, раздраженная постоянным присутствием своего брата Гарольда, поведение которого она (если верить Гильому из Пуатье) решительно осуждала. Голос Эдуарда был столь слаб, что присутствовавшим приходилось наклоняться к изголовью, чтобы разобрать его слова[27]. Что говорил он? Этого мы не знаем, и потому от нас скрыта подоплека последующих событий. В развернувшейся затем борьбе каждый на свой манер толковал последние слова Эдуарда. Одно представляется бесспорным: умиравший поручил заботам Гарольда свое королевство и свою супругу. Однако на каких условиях? И что подразумевала эта «забота»?
Безжизненное тело короля откинулось на ложе. С головы его сняли корону, закрыли ему глаза и в молитве опустились на колени.
С этого момента в ближайшие двадцать четыре часа события будут развиваться с поразительной, почти подозрительной быстротой. Ночь прошла в тайных совещаниях. На рассвете 6 января, когда весть о кончине короля еще не распространилась за пределы Лондона, его тело положили на носилки и кортеж направился к Вестминстеру: за бесценным грузом, лежавшим на плечах восьмерых носильщиков, шагала светская и духовная знать, и звон похоронных колокольчиков вдоль всей процессии (нормандский по своему происхождению обычай) сопровождал короля в последний путь. На всем не очень продолжительном пути следования жители Лондона прощались со своим королем, которого любили и уже успели прославить святым[28]. Но едва лишь покойного накрыла могильная плита на хорах собора Святого Петра, как присутствовавшая на его похоронах знать собралась на витенагемот и избрала Гарольда королем Англии. Тут же его короновали и помазали. Отлученный от церкви архиепископ Кентерберийский Стиганд провел обряд совместно с архиепископом Йоркским Элдредом, чтобы никто не смог оспорить правомочность церемонии. Затем Гарольд взошел на трон, с короной на голове, облаченный в тунику и мантию, с державой и скипетром в руках. В народе не замечалось ни малейшего волнения, поскольку Лондон располагался в той части королевства, которая с давних пор находилась под влиянием клана Годвина.
На всё про всё потребовалось лишь полдня. Смена власти свершилась без сучка и задоринки, и в этом чувствовались тщательно продуманный план и твердая воля одного человека — Гарольда. Однако так ли уж хорошо взвесил он свои шансы? Вот он стал королем, которого избрала знать и благословило высшее духовенство, но реальное значение этого титула зависело от того, как прореагируют на происшедшее эрлы севера и иностранные дворы. Словно бы желая юридически закрепить за собой вновь обретенное
