— Ференц Колокан!
— Секретарь по животноводству, — придя в себя, уточнил рассыльный.
Тези прищурилась, взгляд ее стал колючим.
— А невеста? — спросила она.
— Каталина Чюди, — ответил посланник.
Глаза Тези еще сильнее сощурились, и она медленно, как крадущийся хищник, потянулась руками к обоим украшенным цветами и лентами жезлам; затем молниеносным движением вырвала их у парней, с хрустом переломила о колено и швырнула на пол.
— Вот и проваливайте к своей Чюди!
Старый Тима подобрал обломки, сунул парням в руки и жестом показал, чтобы вышли. Когда дверь за ними закрылась, он ласково обнял девушку за плечи, отвел в горницу и, остановившись перед диваном, мягко сказал:
— Ты приляг, внученька.
Глаза у него при этом были похожи на лесные орехи росистым утром.
— И успокойся, я скоро вернусь, — добавил он.
Выйдя из дому, он торопливо заковылял по снежной дороге и, вскоре нагнав парней, пошел между ними.
— Ничего вы не видели, ребята, понятно? — сказал он.
— Да и не поверит никто, — уныло заметил рассыльный.
— Это верно, — согласился стажер.
— Ну вот и ладно, — сказал старик. — Сделаю вам другие палки, лучше прежних будут, на них ваши ленточки-цветочки и перевесим.
Парни хмыкнули: мол, неплохо бы, да где найдешь подходящее дерево. Они шли напрямик по глубокому снегу, под которым лежала дорога. Местами, где особенно припекало солнце, снег уже превратился в кашицу, в тени же по-прежнему сиял нетронутой белизной. Теплый южный ветерок старательно помогал солнцу на открытом пространстве, но стоило ему отклониться в чужие владения, заглянуть в перелесок или густые заросли кустарника, те мигом охлаждали его пыл, оберегая девственность снега.
— А ну-ка постойте, — вдруг сказал старый Тима.
Парни послушно остановились, глядя на него вопросительно и уныло. Похоже, выпили они много, и, хотя сцена с Тези на какое-то время их отрезвила, вино теперь опять забродило в них.
— Чем, по-вашему, хороша кошка? — спросил старик.
— Тем, что мышей… — начал было рассыльный, но старый Тима отрицательно закачал головой.
— Нет, не то.
Веснушчатый, который пел во дворе частушку, догадавшись, заулыбался.
— Киска краше всех зверят! — отчеканил он.
— А Катюша? — продолжал старик.
— Всех девчат!
— Просто чу-удо! — подхватил рассыльный.
Веселье вновь заиграло в них, и, когда старик убедился, что теперь с ними можно и кашу варить, и лыко вязать, повел их к ветвистому, узловатому дереву, где снег еще не подтаял. И пока парни, взвизгивая от удовольствия, терли себе снегом щеки и сыпали его Друг другу за шиворот, старый Тима ловко срезал с орешника пару подходящих сучьев.
— Ну, пошли, — сказал он.
Снег взбодрил ребят, и они уже на ходу перевесили на новые жезлы ленты и искусственные цветы. Вскоре добрались до деревни, что лежала в получасе ходьбы, то есть в трех с небольшим километрах от лесного хутора.
Направились прямиком в сельсовет. Судя по тому, насколько уверенно шагали ребята, они ничуть не сомневались, что застанут там Ференца Колокана, хотя день был субботний. Старый Тима по-прежнему ковылял между ними, будто усталый олень, которого отловили в зимнем лесу эти парни с украшенными цветами и лентами палками и которого ведут теперь в сельсовет. Так вошли они в распахнутые ворота. Колокан, очевидно, ждал возвращения свадебных зазывал, но, когда увидел между ними старика, тотчас забыл о них.
— Ба! — всплеснул он руками.
Старый Тима сказал спокойно и просто:
— Добрый день, сынок.
Пожали друг другу руки; Колокан, продолжая улыбаться, спросил парней:
— Все в порядке?
— Пока.
Подмигнув, он кивнул в сторону старика.
— И Тимотеуса Байко с семьей пригласили?
— Да-да, пригласили!
На этом он отпустил ребят и с улыбкой взглянул на старого Тиму. Однако трудно было понять: всегда и веем ли он так улыбается или только сейчас, ему; обычное это для него дело или такое же редкое, как пуговицы из перламутра на полотняной рубахе? Вполне могло статься, что и обычное: уж больно игривые у него глаза — как у полного сил молодого пса, который вроде и вырос, а все озорует. Кудрявые его волосы, аккуратно подстриженные, были густы, что звериная шерсть, а длинные сильные ноги, казалось, так и носили бы его без конца по оврагам да через кусты напролом. Ладони огромные, прямо лопаты; скулы выступали чуть больше, чем надо, а подбородок, наоборот, меньше. Богатырская сила, добродушная неуклюжесть излучали покой, как излучает его природа, но ведь и в природе покой — не всегда благодать.
— Присаживайтесь, дядюшка Тима! — сказал он.
— Благодарствую, разве что ненадолго, — ответил старик, опускаясь на стул.
С того момента, когда открылась дверь и вошел старик, Колокан только и думал что о Тези; а перед глазами у Тимотеуса стояла корова, тощавшая не по дням, а по часам и вот-вот готовая отдать богу душу.
— Давненько мы с вами не виделись, — задумчиво произнес Колокан.
— Ровно год и неделю.
— Да, бежит время!
— Бежит. И не устает.
Ференц Колокан подумал, что так разговор может продолжаться очень и очень долго, как осенью диалог двух орешников: то с одного упадет на землю орех, то с другого.
— Так вот, значит, жду вас, дядюшка Тима, с внучкой на свадьбу.
— Когда свадьба?
— Разве эти бездельники вам не сказали?
— В старое решето что насыпалось, то и просыпалось.
— В субботу, через неделю.
— Стало быть, есть еще время.
Колокан понял, что для старика эта тема — как облако, только свет заслоняет. Что-то гложет его, отвлекает все мысли; мало ли что, может, кто-нибудь к внучке его подбирается, паутину плетет, вот старик и затосковал, вот и ноет у него сердце. Но Колокан тотчас устыдил себя за такие мысли: хватит голову ерундой забивать, все-таки свадьба через неделю.
— Может, звезда какая над домом зажглась? — все же спросил он.
Было ясно, что не о святой душе говорит Фирко Колокан, а имеет в виду какого-нибудь ухажера. Однако, как и обещал, старый Тима сделал вид, будто не понял намека.
— Как не зажечься, коли завтра Крещение, — сказал он.
Колокан отметил про себя, с какой ловкостью перевел старик разговор со звезды любви, о которой его спросили, на звезду библейскую, за которой следовали волхвы. Ох, и хитер этот Тимотеус: в лесу-то как дома, сквозь непролазные дебри уйдет, да так, что листик не шелохнется. Ловок, как леший, и скрытен, как
