Тут, к счастью, добрая судьба, та самая, что день и ночь печется о чистых сердцах, вывела им навстречу чудо-птицу.
— Глянь-ка, глянь, зяблик! — воскликнул дед.
А тем временем, пока знаменитый Верецкий перевал превращался в лесную птаху, путники вышли на берег тихо лопочущего крохотного ручейка, со смиренным упорством пробивающего себе путь в снегу.
— Передохнем, что ли, маленько, — молвил старик, собираясь испить родниковой водицы.
Оставив салазки на тропе, они прошли по бережку чуть глубже в лес и в удобном месте утолили жажду. Свежей и приятной на вкус оказалась вода, но и глазам нашлась отрада в том удивительном лесу: с обоих своих берегов ручеек смыл снег и лед, а на их месте развел мох и нежно-зеленую травку. Глянув вдоль изумрудно сверкающей ленты, они заметили вдруг косулю, так же, как и люди, пришедшую на водопой. Напившись, она посмотрела на пришельцев, удивляясь, зачем понадобилось им вторгаться в ее мирные владения, но было видно, что людей она не боится.
— Почему она не испугалась, дедушка?
На лицо старика, прежде чем он ответил, опустился какой-то особенный покой.
— Запомни: косуля волка, а народ душегуба издали чует.
И после таких дедовых слов они вернулись к своим саням, впряглись и спокойно, не спеша тронулись в путь. Солнце сменило уже свой серебряный свет на золотой и стало пуще пригревать, да и дорога пусть тихонечко, плавно, но все же пошла в гору. Так шагали они по белоснежному склону под ласковыми золотыми лучами, а у Дюрки из головы все не выходила мысль о том, до чего же у него отец храбрый воин!
— А вы, дедушка, были солдатом? — вдруг спросил мальчик.
Старик, прищурившись, глядел в ясное небо.
— Я больше чем солдатом был!
— Больше?
— Да, больше. Потому что от моих дел захлопал бы себя по коленке не то что Франц Йошка — сам Лайош Кошут, а то и великий Ференц Ракоци!
И Дюрка увидал, как дед его сейчас, в зимнюю пору своей жизни, весь как бы засветился удивительным светом.
— От каких таких дел? — не давал покоя внук.
— Да от таких… — Лучистые глаза деда становились все теплее. — Был я в ту пору молодым парнем, ум мой быстро летал, высоко-высоко мог подняться, и потому в одно воскресное утро глянул я на все, что делается кругом, во всем мире. И увидал, как несметное множество народа в бедности жизнь влачит, и решил тому горю помочь.
— И помогли, дедушка?
— Да, Дюрка, помог. Самых лучших людей собрал я вместе, сам вышел вперед и такие слова сказал: взгляните, как плохо все в мире устроено. Оттого плохо, что праведного человека угнетают лжецы, трудящего угнетает разбойник, а бедняка — богатей. Поклянемся же всю неправду стереть с лика земного, а на месте ее устроить мир справедливый. Вперед, высокую нашу клятву умом и верою сердца скрепив, на правое дело!..
— Ну а потом?! — не терпелось мальчику.
— А потом я стал во главе бесконечного войска, и мы единою волей свершили все, о чем я сказал перед боем.
Дюрка восхищенно следил за рассказом деда, но под конец вдруг насторожился, боясь высказать закравшееся в его душу сомнение. Потом все же решился:
— Но, дедушка, ведь мир не такой!
— Такой он, внучок, только мы еще про то не ведаем.
И вот, пока, заглядывая в грядущее время, старый Эхеди говорил такие слова, они достигли перевала, за которым начинался далекий и долгий спуск. На самой вершине остановились. Отерли выступившие на лбу бусинки пота, и Дюрка спросил:
— А награда вам, дедушка, за такое дело досталась?
— Досталась, как же без награды, — гордо ответил старик. — Даже вдвойне, потому что, во-первых, тогда получил я в жены твою бабушку, а во-вторых, в сердце моем поселился счастливый будущий мир.
Земля вокруг сияла белизной, и солнце сияло золотом.
— А теперь в путь! — воскликнул старик.
С тем оба уселись поверх сухих веток, и старый Эхеди приладил под каждую руку по крепкой коряге, чтобы в пути ими, как веслами, направление задавать. Только слегка коснулся он теми рычагами земли, и тронулись салазки, все ускоряя скольженье.
Может, и не домой спешили они, а летели по золотым лучам над бескрайним заснеженным морем на крыльях бедности в будущее.
