Бондой.
Голос пасторши дрожал и прерывался. Видно было, что это существо, вкусившее бездну отчаяния, хватается за лорда Бенедикта, видя в н„м единственный, чудом посланный ей якорь спасения.
– Мы приехали, леди Катарина. Закутайтесь в плащ, нас никто пока не увидит. Кроме того, без плаща вам трудно будет дышать в атмосфере моего дома. Сейчас Алисы вы не увидите, а завтра ни одним словом не обмолвитесь ей о пережитом за эти дни. Я провожу вас в комнату, где вы будете в полной безопасности и куда к вам никто из ваших преследователей не сможет проникнуть.
Лорд Бенедикт помог своей спутнице выйти из экипажа и через сад пров„л е„ наверх. Здесь, в небольшой, прекрасной комнате горел огонь, было тепло, уютно, мирно. Флорентиец усадил леди Катарину в глубокое кресло у камина и приказал слуге позвать Дорию. Вошедшей через несколько минут девушке он сказал:
– Дория, мой друг. Я прив„з жену моего умершего друга, лорда Уодсворда. Она больна, а ты любила пастора. Во имя любви к совсем ещ„ недавно беседовавшему с тобою пастору проведи эту ночь с больной. Вот лекарство. Прикажи приготовить ванну и после ужина дашь второе лекарство. Уложив спать леди Катарину, останься при ней, пока я не подымусь сюда.
Повторяю вам, леди Катарина, ничего не бойтесь. Как только примете лекарство, вам станет лучше и вы перестанете дрожать. Ни о ч„м не думайте, спите спокойно. Завтра я скажу, как вам действовать. Вы ведь сами чувствуете, что вам гораздо лучше и спина ваша больше не болит.
Лорд Бенедикт спустился вниз, чем обрадовал соскучившуюся без него семью, и весело попросил его накормить. После ужина, собрав всех в сво„м кабинете, он напомнил о завтрашнем визите в судебную контору. Николай и Наль должны будут остаться дома. Шайка т„мных бандитов, преследовавших Левушку ещ„ в К., появилась в Константинополе, но там потеряла его след. Сейчас его ищут в Лондоне. Но о присутствии здесь Николая и Наль никто не догадывается. Им и не надо видеть беглецов. Но шайка многочисленна. Пустой дом тоже будет небезопасен, злодеи будут пытаться ворваться. Сегодня ночью приедут сэр Ут-Уоми и дядя Ананды. Кто-нибудь из них останется дома вместе со своими людьми. Они-то и охранят Наль и Николая.
Ананда повез„т одного из важных и необходимых свидетелей в отдельной карете, а остальные поедут с лордом Бенедиктом и сэром Уоми. В конторе каждому будет указано его место, но Генри, Алиса и леди Цецилия не должны выпускать рук лорда и сэра Уоми и отходить от них ни на шаг.
Простившись со всеми своими домочадцами, каждый из которых был взволнован на свой лад. Флорентиец вместе с Анандой поднялся наверх, к Дории и леди Катарине.
Пасторша уже крепко спала, сверх обыкновения не наполняя комнату своим могучим храпом. Подойдя к постели, Ананда взял е„ руку. Флорентиец – вторую, положив на е„ лоб другую свою руку. Он тихо и внятно сказал:
– Ужасную клятву, данную вами когда-то элодею не понимая е„ смысла, – я разрываю.
По всему телу пасторши прошла судорога. Из е„ рта вырвался стон и вышла слюна, окрашенная кровью. Но глаз она не открыла, казалось, что она даже не проснулась.
– Ваша измена светлым силам покрыта сегодня вашей мольбой к Милосердию и порывом самоотверженной любви, которую вы нашли в сво„м сердце. Любовь, которую дали вы вашей младшей дочери, преследуемой вами много лет, и мольба о е„ спасении принесла вам помощь и прощение Тех, кого умолил ваш муж спасти вас.
Тв„рдо стойте теперь на сво„м новом пути, его вы сумели вымолить. Забудьте вс„, что когда-либо обещали Браццано или Бонде. Помните только, что надо спасти Алису, что спасти е„ вы хотите, что спасение е„ и ваше зависит от вашей верности при исполнении того, что будет говорить вам Ананда.
Передав Дории распоряжение не покидать леди Катарину ни ночью, ни утром и найти среди своего гардероба какое-нибудь приличное платье и шляпу для пасторши, оба друга снова спустились вниз и стали ждать сэра Уоми и дядю Ананды в кабинете.
Как только Дженни, надев подвенечное платье, украсив голову прелестным веночком из фл„р-д-оранжа и приколов жениху и шаферам такие же букетики к петлицам, покинула дом, где родилась, е„ бурное настроение упало. Возбужд„нная с утра ядовитой папиросой Бонды и выпившая за завтраком несколько бокалов вина, Дженни вс„ же была не так пьяна, как сопровождавшие е„ мужчины. Их языки развязались, они сыпали сальные шуточки и нам„ки, и девушка, никогда прежде не слыхавшая ни одного пошлого анекдота, стала испытывать нечто вроде страха. Она много бы дала, чтобы подле была теперь е„ мать.
– Почему мама не села в мою карету? – спросила она у жениха.
Хохоча и отпуская мало понятные Дженни каламбуры, ей ответил вес„лый Марто. Кривляясь и подмигивая, он уверил Дженни, что Бонда вез„т е„ мать в своей карете. Что им не скучно, а будет ещ„ веселее. Всю дорогу е„ жених, не стесняясь присутствием товарищей, обнимал и прижимал к себе Дженни, пытаясь поцеловать е„ в губы, и бедняжка изо всех сил отбивалась, что потешало всех присутствующих.
– Тебе придется, вероятно, звать сегодня друзей на помощь, Армандо, – нагло хохотал Мартин Дордье. – Можешь на меня рассчитывать.
Экипаж остановился, и чья-то рука раздраж„нно рванула к себе дверцу. У кареты стоял хмурый Бонда и зло смотрел на вес„лую компанию своими шарящими глазами.
– Что это вы все, с цепи сорвались, что ли, – шипя от злобы, крикнул он, просовывая голову внутрь кареты. – Ведь не банду же прив„з я к знаменитому нотариусу. Обещал ведь вам вес„ленькую ночь в гостинице. А вы подождать не можете, вед„те себя, как пьяные матросы. Да и барышня, даром что из хорошей семьи и приличного общества, тоже хороша. Не умеете себя вести средь бела дня. Вам здесь не спальня. Вот проучит вас Браццано разок-другой пл„ткой, – мигом научитесь быть воспитанной. Живо вылезайте и примите вид культурных людей, а не разнузданных животных.
Не дожидаясь, что скажут его опешившие приятели. Бонда повернулся спиной к карете, вош„л в калитку и немедленно ударил молотком во входную дверь. И тогда сидевшие в карете стали приходить в себя от изумления и бешенства.
– Не обращайте внимания, милая моя ж„нушка. Манера выражаться у этого джентльмена чрезвычайно оригинальна. Но человек он неплохой. Друг он верный, и вы будете не раз иметь возможность убедиться в истинности моих слов.
Дженни, бешенство которой достигло своего апогея и глаза пылали, как угли, не могла выговорить ни слова. У не„ вырвался только хриплый ш„пот: – Идя венчаться с вами, я клянусь ему отомстить. Дженни была так страшна, лицо е„, искаж„нное и перекошенное судорогой, так ужасно, что не только жених, но все мужчины сразу отрезвели.
– Дженни, совладайте с собой, выкурите папироску. Нельзя же показаться людям в подвенечном платье с этаким лицом, – суя Дженни в губы дымившуюся папироску, снова сказал Армандо. – Неужели у вашей сестры такой же характер?
– вырвалось у него.
Дженни ответить не успела. К воротам уже бежал слуга, чтобы пропустить во двор карету. Это нотариус, полагая, что невесте трудно пройти через палисадник в сво„м пышном туалете, приказал открыть ворота. И Дженни овладела собой. Яд папиросы, приведший девушку в вес„лое настроение, и яд оскорбления, ненависти и мести, бушевавший в е„ собственной крови, слились в такую упорную и злую волю, что Дженни вошла к нотариусу внешне совершенно спокойной. Она сумела скрыть даже от глаз Бонды испепелявший е„ огонь. Уроки лицемерия, преподанные ей пасторшей, помогли. Любезнейшим образом она улыбалась нотариусу и клеркам и разыграла роль счастливой невесты, одурачив даже Бонду. Старый пройдоха был удивл„н поведением Дженни и не замедлил похвалить себя за тонкое искусство перевоспитывать людей. Он решил, что главным лекарством для Дженни оказался страх перед пл„ткой, и проницательно поздравил себя ещ„ раз с умением воспитывать девиц.
Когда были соблюдены формальности и весь кодекс покупаемых за деньги приличий, с шампанским от лица нотариуса, Дженни с женихом, воспользовавшись тем, что Бонда задержался, расплачиваясь, уселись в его двухместный экипаж, предоставив ему ехать в общей карете. Жених, злившийся не меньше невесты на своего мнимого дядюшку, зная, что в отеле их уже ждут к свадебному обеду, где – стараниями Мартина – будет несколько его приятелей с дамами, и в каком бы настроении ни явился Бонда, он не осмелится сделать сцену, поддержал эту затею. Бешенство Дженни, е„ ненависть к Бонде и вс„ е„ поведение показали Армандо, что если он не найд„т в жене верности и преданности, то уж во всяком случае обрет„т в ней верного союзника.
В отеле они действительно застали большое общество, шумно их приветствовавшее. Дженни овладела собой окончательно, сразу взяла тон влюбл„нной жены, очаровательной кошечки и любезной хозяйки, конфузящейся новой, непривычной роли. Привлекая всеобщее внимание своей красотой, Дженни решила играть сегодня первую скрипку и не уступать ни в ч „м Бонде, но… прикинуться очень внимательной и покорной племянницей. Бонда спрятал временно сво„ раздражение, которое грызло его с момента отъезда из дома невесты, и тоже играл роль счастливейшего дядюшки, стараясь поддерживать великосветскую беседу с самым беспечным видом. Но на душе у него было неспокойно. Мысли его вертелись вокруг пасторши, которой он не надел браслета, нарушив приказ. Он говорил себе, что, кажется, свалял дурака, не привезя сюда пасторшу. Было бы спокойнее за завтрашний день. Но Бонда боялся, что невыдержанная женщина оскорбится тем, в какое общество он вв„л в первый же день е„ дочь, и поднимется скандал. Бонда обв„л взглядом стол, и зловещая улыбка искривила его губы. Общество было подходящим для пасторской дочки. Испитые, побл„кшие и подкрашенные лица. Много видел Бонда падших людей, но редко приходилось ему наблюдать лица такие беспокойные, с полным отсутствием нам„ка на счастье и удовлетворение. Они ели и пили жадно, стремясь изобразить людей из общества, общества аристократического. На самом же деле Бонда читал вс„ убожество их мыслей, жажду богатства и наслаждений. Он отлично понимал, что весельчак Марто собрал нынче кучку людей, которая ни перед чем не остановится, если труды будут хорошо оплачены. А денег у него пока много, ими снабдили его в достаточной степени для успеха дела, в котором был заинтересован сам магистр их ордена. И Бонда ещ„ раз самодовольно улыбнулся, чувствуя себя неким царьком.
Обед ш„л своим чередом, по мере возлияния Бахусу превращаясь в оргию. Одна Дженни старалась пить как можно меньше и удерживала в границах приличия своего мужа. Опьян „нный новыми, открывшимися ему сегодня качествами Дженни, Армандо был ей пока послушен. В н„м даже просыпалось какое-то уважение к ней, он хотел быть джентльменом. И пытавшийся было снова приняться за грязные каламбуры Мартин встречал такой мрачный и бешеный взгляд обоих новобрачных, что прикусил, наконец, язык, недоумевая, какая муха укусила Армандо. К концу обеда Бонда устал от бестолкового и глупого веселья своих гостей. Ему захотелось остаться одному и выпить вволю своего любимого вина, которое было слишком дорого, чтобы угощать им такую ватагу, да и любил Бонда пьянствовать в одиночку, на свободе обдумывая планы дел и делишек, ему поручавшихся.
Сам не понимая почему, сегодня Бонда чувствовал себя особенно плохо. У него трещала голова, и непреклонная его воля не собиралась в н„м в реальную силу, а мысли рассеивались. Нет-нет да и мелькн„т в его мозгу образ пасторши, как будто от больной, старой и закоснелой во зле и раздражении женщины можно ожидать что-то по-настоящему опасное. Удивляясь себе. Бонда мысленно пожимал плечами и гнал прочь навязчивый образ, считая, что подле него вь„тся злоба пасторши за то одиночество, на которое он е„ обрек. Наконец, ему удалось отправить в танцевальный зал всех гостей и новобрачных, а самому пройти к себе. Тут он удобно уселся в кресло и поставил перед собой любимое вино.
Бутылка исчезала за бутылкой, сигара за сигарой, и Бонда дош„л до высшей точки своего скотского наслаждения и стал дремать, вс„ ещ„ потягивая изредка рубиновую влагу. Поглотив ещ„ одну бутылку, он положил ноги на реш„тку камина и сладко заснул. Тот, кто увидел бы это лицо теперь, решил бы, что глаза обманывают его, что перед ним призрак в человеческом облике, что ходить по земле, дышать и действовать такая тварь не может. Бледно-зел„ный лоб, фиолетовые щеки и распухший красный нос, черноватые губы, из которых текла слюна, заливая чудесную сорочку с бриллиантовыми запонками, скрюченные, узловатые, безобразные руки с толстыми жилами, как у столетних старцев, с огромными плоскими ногтями. Раздвинутые губы обнажали ч„рные испорченные зубы и кривились в такую злобную усмешку, от которой содрогнулся бы и разбойник, приди он грабить спящего Бонду.
Вдруг мирный сон злодея прервался. Он почувствовал ужасную боль в сердце, в позвоночнике, в горле, вскочил, резко вскрикнул и стал осматривать комнату. Весь хмель выбила внезапная боль. Но понять, где он, что с ним, почему он проснулся, он никак не мог. И тут его настигла вторая волна боли. Несчастный не мог даже крикнуть, он как-то дико замычал и согнулся, точно его сложили пополам. Он почти лишился чувств.
Нескоро оправился Бонда от вторично ударившей его боли. Он вспомнил, как такими же необъяснимыми болями страдал в Константинополе Браццано, при котором он тогда играл роль доктора. Ужасная мысль мелькнула у него в голове, сковав его страхом. Холодный пот покрыл лоб, глаза расширились от ужаса. «Ананда», – мучило его одно это слово, лишая воли, не давая разогнуться. Осмотревшись, он увидел на столе свой портсигар и с большой осторожностью, стараясь не менять положения, дотянулся до него. Дрожащими руками он закурил. Правда, на его притупленные нервы папиросы с опием уже давно не воздействовали так, как это было с Дженни. Но вс„ же, покурив, Бонда стал менее похож на призрака. Он осмелел, попробовал шевельнуться, и это ему легко удалось. Постепенно он выпрямился, встал с кресла и удивл„нно себя спросил, чего, собственно, он так испугался. Решив, что просто перебрал вина, он собрался перейти в спальню и вдруг снова почувствовал боль, на этот раз такую сильную, что еле устоял на ногах.
