ни единому движению, точно панцирь укрывала его. И я почти физически ощущал железное кольцо этой воли.
Девушка чаще всего взглядывала на него. Казалось, в е„ представлении нет места мысли, что она женщина, что вокруг не„ сидят мужчины. Она, точно реб„нок, выражала все свои чувства прямо, легко и радостно.
Несколько раз я уловил взгляд обожания, который она посылала брату; но это было опять-таки обожание реб„нка, в котором чистая любовь лишена малейших женских чувств.
Я понял вдруг огромную драму этих двух сердец, раздел„нных предрассудками воспитания, религии, обычаев…
Али старший взглянул на меня, и в его, таких добрых сейчас, глазах я увидел мудрость старца, точно он хотел мне сказать:
«Видишь, друг, как прекрасна жизнь! Как легко должны бы жить люди, любя друг друга; и как горестно разделяют их предрассудки. И во что выливается религия, зовя к Богу, а на деле разрывая скорбью, мукой и даже смертью жизни любящих людей».
В мо„м сердце раскрылось вдруг понимание свободы и независимости человека. Мне стало жаль, так глубоко жаль брата и Наль! Я увидел, как безнад„жна была бы их борьба за любовь! И оценил волю брата, не дававшего пробиться ни единому живому слову, но державшемуся в рамках почтительного рыцарского воспитания в сво„м разговоре с Наль.
Вначале такая детски вес„лая, девушка становилась заметно грустней, и е„ глаза вс„ чаще смотрели на дядю с мольбой и недоумением.
Али старший взял е„ ручку в свою длинную, тонкую и что-то спросил, чего я расслышать не смог. Но из жеста девушки, каким она быстро вырвала свою руку, поднесла розы к зардевшемуся лицу, я понял, что вопрос был о цветке.
Али снова ей что-то сказало и девушка, вся пунцовая, сияя своими огромными зел„ными глазами, поднесла одну из роз к губам и сердцу и протянула е„ моему брату.
– Возьми, – сказал Али так четко, что я вс„ расслышал. – В день совершеннолетия женщина нашей страны да„т цветок самому близкому и дорогому другу. Брат взял цветок и пожал протянувшую его ручку. Али молодой вскочил, как тигр, со своего места. Из глаз его буквально посыпались искры. Казалось, что он тут же бросится на брата и задушит его.
Али старший только взглянул на него и пров„л указательным пальцем сверху вниз, – и Али молодой сел со вздохом на прежнее место, словно вконец обессилев.
Девушка побледнела. Брови е„ сморщились, и вс„ лицо отразило душевную муку, почти физическую боль. Е„ глаза скорбно смотрели то в глаза дяди, то на опустившего голову двоюродного брата.
Али Мохаммед снова взял е„ руку, ласково погладил по голове, потом взял руку моего брата, соединил их вместе, и сказал:
– Сегодня тебе 16 лет. По восточным понятиям ты уже старушка. По европейским – ты дитя. По моим же понятиям ты уже человек и должна вступить в жизнь. Не бывать дикому сговору, который так глупо затеяла твоя т„тка. Ты хорошо образованна. Ты поедешь в Париж, там будешь учиться, а когда окончишь медицинский факультет, поедешь со мной в Индию, в мо„ поместье. Там, доктором, ты будешь служить человечеству лучше, чем выйдя замуж за здешнего фанатика.
Мой и твой друг, капитан Т.. не откажет нам в своей рыцарской помощи и поможет тебе бежать отсюда. Обменяйся с ним кольцами, как христиане меняются крестами.
Мне было странно, что, не разбирая ни одного слова девушки, я четко слышал каждое слово Али.
На мизинце брат носил кольцо нашей матери, которой я совсем не помнил. Старинное кольцо и» золота и синей эмали с крупным алмазом, тонкой, изящной работы.
Ни мгновения не раздумывая, брат снял сво„ кольцо и надел его на средний палец правой руки Наль. Она же, в свою очередь, сняла с висевшей у пояса цепочки перстень-змею, в открытой пасти которой покоился мутный, бесцветный камень, и надела его на безымянный палец левой руки брата.
Не успел я подумать: «Какой безобразный! Такой же урод, как и держащая его в пасти толстая змея», – как вдруг едва не вскрикнул от изумления: камень, похожий на стекляшку, вдруг засверкал всеми цветами радуги. Никогда, ни один бриллиант самой чудесной воды и огранки не мог бросать таких длинных радужных лучей, сверкавших как луч солнца, преломленный в хрустальной пирамиде.
У Али молодого вырвался стон, почти крик. И снова взгляд дяди заставил его успокоиться, снова он опустил голову на грудь.
– Это камень жизни, – сказал Али старший. – Он оживает, принимая в себя электричество из организма человека. Ты, друг Николай, сейчас в полном расцвете сил и сердце тво„ чисто. Вот камень и сверкает ослепительно. Чем старше ты будешь становиться, тем тусклее будут лучи камня, если только мудрость и сила духа не придут к тебе на смену физических сил. Ты отдал моей племяннице самое дорогое, что имел, – любовь матери, закованную в это кольцо. Наль отдала тебе дар мудрецапрадеда, завещавшего ей передать кольцо тому, кого будет любить так сильно и верно, что и на смерть пойд„т за него.
Я нечаянно взглянул на молодого Махмуда. Не цветущий юноша сидел напротив меня. Сидело привидение с прозрачным мертвенным лицом, с тусклыми, ничего не видящими глазами. Я подумал, что он в обмороке и только держится в сидячем положении, случайно найдя устойчивую позу.
– Сегодня, – продолжал Али Мохаммед, – должна совершиться та великая перемена в твоей жизни, о которой я тебе говорил месяц назад, моя Наль, и к которой я готовил тебя более пяти лет. Капитан Т. отвед„т тебя и двух твоих преданных слуг к себе домой. Али же пойд„т с тобой. Там ты найд„шь европейское платье для себя и слуг, переоденешься, отдашь свой халат и покрывало Али, и вместе с капитаном Т. вы все уедете на станцию железной дороги. Али же верн„тся сюда. Доверься чести и любви капитана. Он отвез„т тебя в такой город и в такое место, где ты будешь в полной безопасности ждать меня или моего посла. Ни о ч„м не беспокойся. Храни только верность единственному закону, закону мира. Будь мужественна и жди меня без страха и волнений. Раньше или позже, – но я приеду. Повинуйся во вс„м капитану Т. и не бойся оставаться без него. Если он временно тебя покинет, – значит, так будет необходимо. Но он оставит тебя под охраной верных друзей, если бы случилась такая необходимость. А теперь выйдем в сад все вместе.
Мы вышли в сад. Али молодой подал мне руку, чтобы помочь сойти со ступенек террасы. Внезапно весь дом погрузился во тьму, где-то перегорели пробки.
Пользуясь полным мраком, брат, Наль, Али и ещ„ две фигуры тихо вышли из сада через калитку. Али старший что-то шепнул племяннику, и тот Согласно кивнул головой.
В темноте бегали какие-то фигуры, слуги зажгли кое-где свечи, отчего тьма показалась ещ„ гуще. Так прошло с четверть часа. Мне померещилось, что я снова увидел Наль в том же розовом халате, с опущенным на лицо покрывалом. Как будто даже Али Мохаммед обнял е„ за плечи; но среди п„стрых впечатлений этого дня я уже не мог отдать себе ясный отч„т ни в чем и подумал, что мне просто привиделась та, красота которой точно врезалась в мо„ сознание.
Между тем свет вдруг ярко вспыхнул, ещ„ три раза мигнул и полился ровно.
– Настал час съезда, – четко сказал Али Мохаммед, и я опять его понимал.
– Не забудьте – вы хромаете на левую ногу, вы глухи и немы. Вам будут много и почтительно кланяться. Не отвечайте никому на поклоны, только мулле едва кивн„те. Не ешьте ничего с общего стола. Кушайте только то, что вам будет подано с моего. К концу ужина настанет час выхода Наль. Она будет укутана в драгоценные покрывала. Всеобщее внимание будет приковано к условному похищению Наль женихом. К вам подойд„т мой друг и провед„т вас к задней калитке сада. Там будет стоять сторож. Вы ему покажете кольцо, что я вам дал, вас выпустят, и вы пройд„те другой дорогой к себе домой. Дома вы найд„те письмо брата. Вы снимете свою одежду, спрячете вс„, как вам будет сказано в письме. Придется вам немало поработать, чтобы привести в порядок дом. Надо, чтобы денщик ничего особенного не обнаружил, когда станет убирать комнаты.
С этими словами Али оставил меня и пош„л навстречу группе гостей; им открыли калитку возле ворот, которой я раньше не заметил.
Высокая фигура хозяина выделялась на целую голову над п„строй группой гостей. Некоторым он важно отвечал на поклон, и они проходили дальше. Другие задерживались подле, и он жал им по-европейски руки.
Гости вс„ подходили, и вскоре вся аллея и веранда были густо усеяны живописными фигурами. Говор, смех и напряж„нное ожидание вкусного угощения, какие-то, очевидно вес„лые рассказы – вс„ создавало приподнятое настроение.
Но, приглядываясь, я заметил, что гости держатся обособленными кучками. Те, что были одеты не совсем по-азиатски, держались особняком. А остальные вс„ поглядывали на муллу, как музыканты на дириж„ра.
Я поневоле пристально присматривался ко всем, думая обнаружить, не загримированы ли чьи-либо лица подобно моему, искусственную бороду на котором я так важно поглаживал.
Время незаметно шло, гости входили теперь реже, где-то заиграла восточная музыка, и из дома вышло несколько слуг, приглашая гостей в зал.
В самой глубине зала, у дверей в соседнюю комнату стоял Али Мохаммед с ещ„ не виденным мною очень высоким человеком в белой одежде и такой же чалме. Золотистая борода, огромные т„мно-зел„ные прекрасные глаза, слегка загорелое лицо. Очень стройный, человек этот был молод, лет 28-30, и бросался в глаза своей незаурядной красотой. Ростом он был чуть ниже Али, но много шире в плечах, необычайно пропорционален, – настоящий средневековый рыцарь. Я невольно представил его себе в одеждах Лоэнгрина.
Хозяин приветствовал входивших в зал глубоким поклоном. Гости рассаживались на диваны и пуфы, соблюдая вс„ тот же порядок и держась отдельными кучками.
Прибывшие оставляли туфли или кожаные калоши у входа, где их подбирали слуги и ставили на полки. Среди гостей не было ни одной женщины.
Я стоял, наблюдая, как проходят и усаживаются гости, и не представлял, куда я могу сесть. Я уже хотел было скрыться в сад, как почувствовал на себе взгляд Али. Он сказал что-то мальчику-слуге, и тот быстро направился ко мне. Почтительно поклонившись, он пригласил меня следовать за собой и пов„л к столу, находившемуся неподал„ку от стола хозяина.
За этим столом уже сидело двое мужчин средних лет в цветных чалмах и п„стрых халатах. Они сидели по-европейски, обуты были в европейскую обувь, а сверх европейских костюмов имели только по одному ш„лковому халату. Они почтительно поклонились мне глубоким восточным поклоном. Я же, помня наставление Али, даже не кивнул им, а просто сел на указанное мне место.
Только когда все гости расселись, заняли свои места Али и высокий красавец. Музыка заиграла ближе и громче, и одновременно слуги стали вносить дымящиеся блюда. Мальчики разносили фарфоровые китайские пиалы и серебряные ложки, подавая их каждому гостю.
Но не все гости накладывали жирный, дымящийся плов, в пиалы и ели его ложками. Большинство запускали руки прямо в общее блюдо и ели плов руками, что вызывало во мне чувство отвращения, близкое к тошноте. Хотелось убежать, хотя никогда прежде не виденная мною толпа представляла зрелище красок и нравов чрезвычайно интересное.
На наш стол тоже подали блюдо плова, но я не прикасался к нему, помня наставление Али и ожидая специального кушанья. И действительно, от его стола отделилась высокая фигура поразившего меня красавца, и он подал мне серебряную пиалу с небольшой золотой ложкой.
Очевидно, честь, оказанная мне, считалась по здешним обычаям очень высокой, потому что на мгновение в зале умолк говор и шум, и вслед за наставшей тишиной пронеслись удивл „нные восклицания.
Гости, судя по жестам и мимике, спрашивали друг друга, кто я такой. Многие очень серь„зно поглядывали на меня, что-то говорили своим соседям, и те удовлетвор„нно кивали головой. Но в это мгновение внесли новые ароматные блюда, и всеобщее внимание отвлеклось от меня.
Я невольно встал перед державшим мою чашу красавцем. Он улыбнулся мне, поставил пиалу на стол и поклонился по-восточному. От его улыбки, от добрых его глаз, от какой-то чистоты, которой веяло от него, меня наполнила такая радость, как будто я увидел старого, верного друга. Я отдал ему глубокий восточный поклон.
Мои соседи по столу задавали мне какие-то вопросы, которых я не понял и не расслышал, а видел только их шевелящиеся губы и вопрошающие глаза. Меня выручил мальчик, сказавший им что-то, показывая на рот и уши. Сотрапезники мои покачали головами и, сострадательно поглядев на меня, принялись кушать с аппетитом свой плов, слава Богу, накладывая его ложками в пиалы. Я поглядел на содержимое моей серебряной пиалы и несказанно удивился. Там, по виду, был компот из фруктов, а у меня уже разыгрался аппетит, и я с удовольствием поел бы чего-нибудь более существенного.
Я разочарованно взглянул на Али Мохаммеда, он встретил мой взгляд, как бы зная заранее, что я буду разочарован.
В его руках была точно такая же пиала, как моя, он е„ приподнял, словно желая чокнуться со мной, и ласково улыбнулся. Чтобы не показаться невежливым и невоспитанным гостем, я взял и проглотил небольшой кусочек неизвестного мне плода, плавающего в соку, напоминавшем красное вино.
И в тот же миг улетучилось вс„ желание более основательной пищи. Чудесный вкус, аромат, вроде ананаса, и сок, бодрящий, прохлаждающий. Я ел с таким удовольствием, что даже перестал наблюдать за происходящим. А между тем, наблюдать было что.
Оба моих соседа сняли свои халаты и пиджаки и остались в одних ш„лковых рубашках и широких ч„рных поясах, заменявших жилеты. Влияние жары и на других более европеизированных гостей также ощущалось.
