– Я вас в последний раз спрашиваю: пойд„те вы пут„м любви и милосердия? Или… нам здесь больше делать нечего, – сказал Ананда.
– Даже если бы я и не хотела благотворительствовать, вс„ равно ничего не могу поделать, – эти проклятые тут. Я согласна ехать. Но вдруг они побегут за мной? – с ужасом осматриваясь по сторонам, ответила Ольга.
– Если увез„те отсюда ворованные вещи, – побегут, и бежать будут до тех пор, пока вы не возвратите похищенное. Если будете злы и раздражительны, недобры с детьми, – козлы появятся. И как только злые мысли или старые замашки будут тянуть вас к подлым людям и делам, – снова попад„те в круг ваших козлов, – тихо, тв„рдо прозвучал голос Ананды. – Идите, собирайтесь и помните, что я вам сказал о чужих вещах. Вечером уходит поезд. Мой знакомый едет в Петербург. Я попрошу его взять вас в качестве жены, чтобы не возиться с заграничным паспортом, что здесь довольно долго делается. Когда соберете вс„, – прид„те ко мне.
Ольга вышла. Мы проводили е„ по лестнице, но она вс„ ещ„ дрожала от страха и озиралась по сторонам, где ровно ничего, кроме обычных и знакомых ей предметов, не было.
Войдя к себе, Ананда написал записку Строганову и послал к нему одного из наших караульщиков.
Недолго мы оставались одни. К нам приш„л князь, извиняясь за вс„ причин„нное нам беспокойство и говоря, что Ольга категорически заявила о сво„м немедленном уходе, чем он поставлен в ужасное положение, так как е„ некем заменить.
Ананда его успокоил, сказав, что сейчас приедет Строганов, у которого в семье много приживалок. И найд„тся кому поухаживать за его женой, пока она сильно больна. А там видно будет.
Князь утешился, не зная как и благодарить Ананду, но вдруг схватился за голову.
– Господи, да ведь вы оба ещ„ ничего не ели! Да мне прощения нет!
– Не беспокойтесь, князь. Авось мы с Левушкой не умр„м, ещ„ часдва поголодав. Как только я переговорю со Строгановым, мы поедем обедать.
– Никогда я этого не допущу! Сию минуту вам сюда подадут завтрак, а обедать, я надеюсь, вы не откажетесь со мной вечером.
И не дожидаясь ответа, князь почти выбежал из комнаты. Ананда сел к столу, читая какое-то письмо; я же был так разбит, что не мог даже сидеть, лег на диван, чувствуя, что силы меня оставляют.
– Мой бедный мальчик, выпей эту воду, – услышал я нежный голос, до того мягкий, гармоничный и любящий, что я еле признал в н„м властный и металлический «звон мечей».
Вскоре мне стало лучше. Принес„нный завтрак подкрепил мои силы, о ч„м хлопотал сам князь, собственноручно подкладывая мне всякой всячины. Когда спустя некоторое время вош„л Борис Федорович, я уже и забыл, что едва спасся от обморока заботами Ананды.
Сиделка у Строганова, конечно, нашлась; и он же взялся отвезти Ольгу к знакомому Ананды, уезжавшему сегодня в Петербург. Ананда на словах просил Строганова передать уезжавшему купцу, что Ольга – горничная княгини, которую смерть сестры заставляет спешить к сиротам. Самому же Борису Федоровичу он рассказал обо вс„м, что случилось сегодня. Строганов долго молчал, потом тихо сказал:
– Я думал бы, что Анне необходимо навестить княгиню, когда ей станет немного лучше.
– Я не могу принять от нее этого подвига, – в раздумье отвечал Ананда.
– Нет, Анна уже не та. Теперь ей многое легко из того, что прежде стояло перед нею непреодолимой стеной. Думаю, она сама прид„т, лишь только узнает обо вс„м, – снова помолчав, сказал Строганов.
Вскоре он ушел от нас к купцу, и нам выпало, наконец, несколько мгновений отдыха и тишины. По задумчивому лицу Ананды, ставшему сейчас мягким и тихим, прошла неуловимая улыбка счастья. Точно он говорил с кем-то очень любимым, но дал„ким. Как много раз – при самых разнообразных обстоятельствах – я видел это прекрасное лицо и эти глаза-зв„зды и, казалось, знал их. А сейчас увидел какого-то нового человека, от которого вс„ вокруг наполнилось миром и блаженством. И я понял, что видел до сих пор только кусочки истинного огромного Ананды, как и сейчас вижу только маленький кусочек Ананды-мудреца. Но ещ„ никогда не видел я Ананды-принца. Каков же он, когда бывает принцем? Я тут же стал «Л „вушкой-лови ворон» и опомнился от смеха Ананды, который говорил, похлопывая меня по плечу:
– Решишь в Индии этот важный вопрос. Я тебя там встречу и спрошу, какой раджа показался тебе восхитительнее меня? А сейчас верн„тся Борис Федорович и прид„т Ольга. Передай ей это письмо и скажи, чтобы подождала Строганова и ехала вместе с ним к купцу. Там ей вс„ скажут и покажут. И о ч„м бы она тебя ни просила, – передай ей только то, что я тебе сказал.
Строганов вернулся и объявил Ананде, что купец был очень рад хоть чем-нибудь выразить ему свою признательность. Что касается сиделки, то е„ привез„т сюда, прямо к князю, старший сын Строганова.
Мо„ прощальное свидание с Ольгой происходило в присутствии Бориса Федоровича. Ей, видимо, хотелось видеть Ананду, чего она всячески добивалась. Ни на один е„ вопрос я не отвечал, говоря, что передаю только то, что мне поручено, и больше ничего не знаю.
После ухода Строганова и Ольги, вс„ остальное время, вплоть до обеда, Ананда диктовал мне письма и деловые ответы в какие-то банки и велел внести в большую книгу пачку адресов. Во все углы земного шара летели письма Ананды. – Целый адресный стол, – невольно сказал я. – А я у тебя спрошу через десяток лет твои гроссбухи, тогда и сравним наши адресные столы, – ответил, смеясь, Ананда.
Князь сам приш„л звать нас обедать. Я был рад, что кончается этот сумбурный день, и нетерпеливо ждал возвращения И.
– Не знаю, как я буду и жить без вас, без И., без Левушки, – говорил печально князь, когда мы вышли на балкон.
– Я бы на вашем месте ставил вопрос совсем иначе, князь, и говорил бы: «Как я счастлив, что вы останетесь здесь, со мною, мудрец и принц Ананда», – засмеявшись, сказал я.
– Как я счастлив, каверза-философ, что тебя сейчас проберет за дурное поведение твой воспитатель.
Не успел Ананда докончить своей фразы, как я увидел И., идущего от калитки по аллее. Я бросился со всех ног ему навстречу и через минуту висел у него на шее, забыв вообще вс„ на свете, не только внешние приличия.
ГЛАВА 26 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В КОНСТАНТИНОПОЛЕ Мой добрый и дорогой друг не сделал мне замечания за невыдержанность, напротив, он нежно прижал меня к себе, ласково погладил по голове и спросил, вс„ ли у нас благополучно.
Поспешившие навстречу Ананда и князь повели его прямо в комнаты Ананды. После первых же слов князя о жуликах и Ольге И. внимательно посмотрел на Ананду, потом на меня и, точно думая о ч„м-то другом, спросил князя: – А как сейчас княгиня?
Получив подробный отч„т о е„ состоянии от князя, И., как бы нехотя, сказал:
– Это, пожалуй, может нас задержать, а между тем уже время ехать.
От настойчивых предложений князя поесть И. отказался; и тот, побыв ещ„ немного с нами, уш„л к жене, заручившись обещанием навестить больную перед сном.
После ухода князя И. рассказал нам, как пытались ещ„ раз друзья Браццано проникнуть на пароход. Под разными предлогами, добираясь до Хавы и старшего турка, они пробовали и подкупить их, и застращать, но каждый раз были со срамом изгоняемы.
Что же касается самого злодея, то его психология, так резко изменившаяся при сэре Уоми, вернулась на круги своя, как только некоторые его уцелевшие приспешники насели на него, требуя возврата камня, составлявшего будто бы собственность не одного Браццано, но всей их т„мной шайки.
Браццано, бушуя, старался обратить на себя всеобщее внимание, надеясь, что, вызвав к себе сочувствие публики, он сможет ускользнуть. И. пришлось пробыть с ним в его каюте весь путь до первой остановки, так как злодей, вооруж„нный кое-какими знаниями, взявший с собой всякие ядовитые вещи и амулеты, оказался, подталкиваемый своими помощниками, сильнее, чем И. предполагал вначале. Он пытался отравить даже самого И., так что тому пришлось снова скрючить негодяя и лишить его голоса.
Только отъехав далеко от Константинополя и, по-видимому, поняв, что возврата нет, – он отдал всю захваченную им с собой дрянь, которую И. бросил в море. При расставании с И. он ядовито усмехнулся, говоря, что насолил немало княгине и Левушке, которых уже никакие лекарства не спасут. Он уверял И., что ещ„ поборется с сэром Уоми и отберет свой камень или достанет новый, не меньшей ценности.
– Вот почему я и беспокоил тебя, Ананда, своей эфирной телеграммой, хотя и был уверен, что злодей бессилен. Однако вс„ то, что я услышал, заставляет меня покинуть Константинополь скорее, чем мы предполагали. Мне необходимо повидаться с Анной и Еленой Дмитриевной, с е„ сыном и Жанной, потому что здесь завязался новый клубок взаимоотношений, к которым я сильно причастен. Но князя и княгиню, как это ни грустно, придется покинуть на тебя одного, как и Ибрагима.
– Не волнуйся. И., мне вс„ равно пришлось бы здесь задержаться, пока Браццано не будет доставлен на место. А кроме того, моя основная задача здесь должна была состоять в отправке Анны с вами в Индию. Раз я не смог этого выполнить, – я должен влить ей энергию на новое семилетие жизни и труда. В эти годы я уже не буду иметь возможности отдать ей ещ„ раз сво„ время; надо так помочь ей теперь, чтобы е„ верность укрепилась, чтобы радость жить зажгла сердце.
Попутно я кое-что сделаю для Жанны. Вс„ это я могу один. Что же касается здоровья княгини, то здесь твоя помощь необходима. Я снесусь с дядей, а ты с сэром Уоми, – и, вероятно, придется опять применить дядин метод лечения. В данное время княгиня вс„ спит и созна„т очень мало. Мы можем пройти к ней хоть сейчас. Непосредственной опасности нет, конечно; но от яда е„ нервная система снова расстроена.
Взяв аптечки и кое-какие добавочные лекарства, мы пошли к княгине. Князь, по обыкновению, дежурил у постели жены; и я в сотый раз удивлялся этой преданности молодого человека, вся жизнь которого сосредоточилась на борьбе со смертью, грозившей его жене.
Ананда дал проснувшейся княгине капель и спросил, узна„т ли она его. Княгиня, с трудом, но вс„ же назвала его. Меня совсем не узнала; но при виде И. – вся просияла, улыбнулась и стала жаловаться на железные обручи на голове, прося их снять.
И. положил ей руку на голову и осторожно стал перебирать е„ волосы, спрашивая, кто ей сказал, что на голове е„ что-то надето. – Ольга надела, – совершенно отч„тливо сказала бедняжка. Вскоре княгиня мирно спала. Обеспокоенному князю Ананда сказал:
– Сядемте здесь. Сегодня мы уже никуда не пойд„м, надо поговорить. Память к больной возвращается – это признак хороший. Но дело ид„т о гораздо более глубоком, и более о вас, чем о вашей жене. Для чего хлопотать о е„ выздоровлении, если она не сможет воспринять жизнь по-другому? Конечно, она во многом изменилась. Но главная ось всей е„ жизни – деньги – вс„ так же сидит в ней; вс„ так же движение всех людей, е„ самой и вас, – вс„ расценивается ею как ряд куплейпродаж. Быть может, сейчас в ней и просыпается некоторая доля благородства, – но жизни в е„ сердце, как сил и мыслей, не связанных с деньгами, – в ней нет.
Вы сами, князь, будучи полной противоположностью жене, не сможете стать ей крепкой духовной опорой, если будете стоять на месте и чегото ждать. Есть ли что-нибудь в вашей жизни, во что бы вы верили без оговорок? Чем бы вы руководствовались без компромиссов? Видите ли вы в тех или иных идеях и установках цель вашей жизни? В ч„м видите вы смысл существования?
Привычка жить в безделье теперь только тяготит вас. Но вс„, о ч„м вы думаете, – все ваши мечты о новых сиротских домах, о приютах и школах, – это внешняя благотворительность. И она не даст вам, как и вс„ внешнее, ни покоя, ни уверенности. Вы в себе должны обрести независимость и полную освобожденность. Только тогда, когда вы осознаете всю полноту жизни внутри себя, – вы найд„те смысл и в жизни внешней. Она станет тогда отражением вашего духа, а не таким местом, куда бы вам хотелось втиснуть ваш дух.
Вы сумеете раскрыть – вашей любовью – какое-то новое понимание жизни своей жене. Сможете объяснить ей, что нет смерти, а есть жизнь, единая и вечная. Что смерть приходит к человеку только тогда, когда он вс„ уже сделал на земле и больше ничего сделать на ней не может, – а потому и бояться е„ нечего. Но это вы сможете объяснить ей не раньше, чем сами пойм„те. А для этого вам надо освободиться от предрассудков скорби и страха.
Лицо князя сияло, он показался мне иноком, ждущим пострига. – Я вс„ это понял. Не знаю как, не знаю почему, но понял внезапно, когда играла Анна. А когда стали играть и петь вы, – я точно вош„л в какойто невиданный храм. И знаю, что уже не выйду оттуда больше. Не выйду не потому, что так хочу или не хочу, выбираю это или не выбираю, но потому, что, войдя в тот храм, куда вы ввели меня своей музыкой, – я умер. Тот я, что жил раньше, – там и остался; а вышел уже другой человек.
