План этот получил наименование «Операции «Грайф».
Предусмотренная численность бригады — 3300 человек и состоять она должна была из двух танковых рот с 10 американскими «Шерманами» каждая и трех разведывательных рот по 10 американских же бронеавтомобилей.
Добровольцев однако оказалось всего 600 человек, из которых только 10 владели безукоризненно английским языком, 40 знали его в разрезе школьной программы, остальные же по-английски понимали плохо и изъясниться бы не смогли.
Что же касалось техники, то удалось найти 2 танка «Шерман» и несколько бронемашин.
Говорившие на английском языке добровольцы были переданы в команду спецназначения, которая подразделялась на 3 группы:
— диверсионно-саботажная группа с подгруппами по 5–6 человек, которые должны были осуществлять нападения на мосты, склады боеприпасов и горючего,
— передовая группа с подгруппами по 5–4 человека, в задачу которых входило нарушение связи в войсках союзников, перерезание телефонных проводов, нападение на радиостанции и узлы связи и передача дезинформации,
— разведывательная группа с подгруппами по 3–4 человека, которые должны были вклиниться в расположение противнике на возможно большую глубину и передавать командованию по радио сведения о вооружении частей союзников, позициях артиллерии и передвижениях войск.
При этом все они должны были переставлять дорожные указатели, переносить в другие места маркировку минных полей, устраивать дорожные пробки и сеять панику.
В состав разведывательной группы входил фельдфебель Хайнц Роде. Приводим его воспоминания о событиях того времени:
«Что-нибудь в середине октября 1944 года я после ранения был направлен в одно из гамбургских подразделений связи в качестве инструктора. И тут до нашего сведения было доведено распоряжение не совсем обычного порядка о наборе военнослужащих со знанием английского языка для выполнения спецзаданий. Я подумал, что речь, вероятно, идет о пеленгации и прослушивании сетей радиосвязи частей союзников. Такую работу считал вполне безобидной. Через несколько недель мнение мое, однако, резко изменилось.
После непродолжительных тестов по языку нас осталось два человека. И вот с соответствующими документами и продовольственным аттестатом мы вышли из дверей здания с гордо поднятыми головами. Местом нашего предназначения была небольшая железнодорожная станция Раппенберг рядом с баварским войсковым полигоном Графенвёр.
Ехать нам пришлось долго через всю территорию страны. Поезд был переполнен военнослужащими всех родов войск и званий. Постоянная проверка документов патрулями и короткие остановки на различных станциях. На вокзале южнее Байройта — наступила уже очередная ночь — через динамики было неоднократно передано сообщение, что лица, следующие в Раппенберг, должны сойти с поезда и обратиться в железнодорожную комендатуру. На вокзале нас собралось человек тридцать. Присмотревшись, увидел довольно странную картину — самую разнообразную форму одежды и воинские звания: от капитан-лейтенанта морского флота до обер-ефрейтора военно-воздушных сил и от лейтенанта пехоты вермахта до солдата войск СС.
Когда мы по привычке выстроились в колонну, к коменданту побежал капитан-лейтенант фон Беер, с которым я позднее близко познакомился. Через несколько минут он появился в сопровождении двух офицеров СС, которые ввели нас кратко в курс дела. Они приветствовали нас как представителей 150 танковой бригады, нумерация которой должна была держаться в секрете. Предписания и удостоверения личности следовало сдать фон Бееру. После этого мы должны были усесться в две грузовые автомашины, предназначенные для перевозки личного состава, и двинуться к месту назначения. Пришлось поторопиться, чтобы занять место получше. Примерно часа через два езды, свернув с нормальных дорог, мы подъехали к слабо освещенному казарменному зданию, у ворот которого мы, сойдя с автомашин, выстроились. Когда же попытались завязать разговор с постовыми, оказалось, что это — украинские добровольцы, не понимавшие немецкого языка. В казарме была проведена еще одна, но более интенсивная языковая проверка, после которой я расстался со своим гамбургским товарищем, которого более, к сожалению, не видел. Я попал в роту спецназначения капитана Штилау. Для нас была отведена отдельная часть казарменного здания. С самого начала мне бросился в глаза необычный, я бы даже сказал несолдатский характер взаимоотношений между военнослужащими различных званий. Подчеркнуто непринужденный и товарищеский тон этого необычного подразделения оказывал благотворное влияние на наше настроение. За удивительно короткий срок между нами установился дух единения и сопричастности, который возникает обычно между фронтовиками, прошедшими вместе тяжелые испытания. Первое время было уделено занятиям по языку с обращением особого внимания американским идиомам. Просмотр американских кинофильмов, в особенности военных лент, и командирование по нескольку дней в лагерь для американских военнопленных создавало у нас впечатление, что командование решило сделать из нас самых настоящих янки.
Размещение нас по комнатам почему-то постоянно менялось не только частично, но и полностью. Естественно, каждый из нас старался держать, как говорится, нос по ветру, чтобы хоть как-то разобраться в происходившем и в том, что нас ожидает. Выход из казармы, переписка с родными и близкими и даже вступление в контакт с военнослужащими других подразделений нашей так называемой 150 танковой бригады были невозможны и в определенной степени запрещались. Большое оживление вызвал день, когда нам был представлен Отто Скорцени, судя по знакам отличия, оберштурмбанфюрер СС с Рыцарским крестом, руководитель спецподразделений.
В тот же день мы были разделены на две группы. В первую группу, названную диверсионно-саботажной, были переданы с десяток армейских американских автомашин, по которым люди были затем распределены. Другая группа, в которую попал и я, получила наименование агентурной. Нам были переданы 6 джипов с радиостанциями немецкого производства — так называемого канистрового типа, то есть с отдельными приемными и передающими устройствами. В следующие дни и мы были распределены по этим джипам. Четыре подгруппы (отделения) получили обозначение «постоянно меняющих свое место пребывания», а две — «действующих на большую глубину».
С этого времени встречи наших групп рассматривались как нежелательные — впоследствии эта мера получила подтверждение своей правильности. Командирам отделений был разъяснен характер их будущих заданий, но пока без конкретизации тактических действий.
В целом предусматривалось подключение наших отделений к передовым танковым частям, а после преодоления переднего края противника отход в стороны и просачивание вглубь боевых порядков американских войск. По достижении намеченных целей мы должны были приступать к выполнению своих задач. Все, о чем я думал в свое время в Гамбурге, осталось в далеком прошлом. Следовательно, в ближайшее время намечались крупные наступательные действия. Моя задача заключалась в работе на рации. А чтобы нам не помешали преждевременно, мы воспользуемся американскими автомашиной и военной формой.
Следующие недели были посвящены учебе и тренировкам. Такую насыщенность и многосторонность занятий ранее никому из нас встречать не приходилось.
Кроме многочасовой отработки приемов ближнего боя, в наши занятия входили спортивная подготовка, саперный инструктаж и обучение обращению с пластидом — неизвестным нам до того пластиковым взрывчатым веществом, строевая подготовка по американскому образцу с соответствующими командами и построениями, радиодело с отработкой приема и передач голосом и по азбуке Морзе, стрелковая подготовка с применением автоматов с глушителями. По учебному плану были предусмотрены только утренние побудки и ничего другого. Немногие инструктора обычно торопливо переходили из группы в группу, дабы не терять драгоценное время, что, естественно оказывалось на качестве подготовки. Ежедневный пролет американских бомбардировщиков вглубь страны и нерадостные известия с фронтов явно говорили о том, что наше время вот-вот наступит.
Отправившись в один из следующих дней к каптенармусу, обнаружили у него целые кипы американского обмундирования. Так что мы без труда подбирали по себе все необходимое — от нижнего белья до полного комплекта форменной одежды. Одновременно получили и удостоверения личности, в общем-то соответствующие каждому. Я, например, стал сержантом Морисом Вудалем.
Перед взором каждого предстала невероятная картина — сборище американских вояк. Это было так непривычно и вызывало неприятное ощущение, что нам разрешили накинуть сверху куртки немецких десантников, а на голову одеть пилотки. Вместо привычных сапог на ногах у нас были гамаши. И в таком виде мы направились к автомашинам, чтобы уложить в них свое имущество, оружие и каски.
Уже на следующий день мы покинули казарму и погрузились на стоявший неподалеку смешанный железнодорожный состав из пассажирских и товарных вагонов. Вот когда 150 танковая бригада предстала перед нами в своей полной «красе». Это был самый настоящий муравейник из людей и машин. Повсюду виделись джипы, танки «Шерман», санитарные автомашины, немецкие танки М-IV с замаскированными под американские башнями и орудиями, американские грузовые автомашины и тому подобное. Ни одна машина не была без белой американской звезды, большая часть которых была только что намалевана.
За небольшой промежуток времени все это, однако, исчезло в пассажирских вагонах и на платформах, будучи прикрыто брезентом. И снова в путь. Нашей целью был войсковой полигон Кёльн-Ван. Состав шел необычно быстро, так что с наступлением темноты следующим вечером мы уже разгрузились. Привыкать к новой обстановке времени, однако, не было. Да и картина была нерадостной: руины домов, покрытые грязью, разбитые дороги, полная безнадежность».
Под угрозой смертной казни Гитлер запретил даже немногим, бывшим в курсе дела генералам и штабным офицерам, говорить о наступательной операции в Арденнах.
Генерал-фельдмаршалы фон Рундштедт и Модель,[50] на которых возлагалось руководство наступлением, должны были подписать соответствующие обязательства о соблюдении секретности. Вышестоящие штабы получили различные наименования предстоявшей операции, да и те менялись каждые две недели.
Впервые немецкие генералы были обязаны самостоятельно вычерчивать операционные планы и выполнять собственноручно все письменные документы, относящиеся к предстоявшему наступлению. Секретные материалы им предписано было иметь постоянно при себе.
До начала декабря кодовое наименование операции было «Вахт ам Раин» (Стража на Рейне), затем оно было заменено на «Хербстнебель» (Осенний туман), что вызывало удивление, так как было уже использовано в сентябре 1944 года при эвакуации войск из долины реки По.
Для введения противника в заблуждение генерал-фельдмаршал Кейтель направил 12 октября директиву всем командирам высшего звена Западного фронта, в которой говорилось, что в настоящее время речи о контрнаступлении быть не может, так как все силы должны быть направлены на оборону рейха. Сосредоточение войск осуществлялось скрытно, чего ранее никогда не делалось. В радиоигре была задействована несуществующая 25 немецкая армия, располагавшаяся, якобы, севернее намечавшегося фронта наступления. Тяжелая военная техника доставлялась в запланированные районы лошадьми, чтобы не выдать ее сосредоточение шумом моторов. Авиация на низких высотах днем и ночью заглушала своим ревом возникающие шумы.
Начиная с вечера 10 декабря радиостанция Люксембурга, находившаяся под контролем союзников, стала передавать в ходе пропагандистских выступлений, предназначенных для немецких солдат, различные сообщения типа: «Ефрейтор Отто Майер передает привет тетке Эмме». Они были адресованы бельгийским и голландским участникам движения Сопротивления, начавшим с первых чисел декабря передавать союзникам различную информацию из-за немецкой линии фронта. В основном это были сопротивленцы, занятые по принуждению по линии организации Тодт на работах по строительству «Линии Зигфрида».[51]
В этих сообщениях союзники информировались о массированных передвижениях немецких войск в районе Аахен — Мёнхенгладбах, где немцы ожидали удара союзников. Передавались названия и боеспособность многочисленных немецких дивизий, сосредотачивающихся в этом районе.
Руководитель группы движения Сопротивления просил каждый раз, чтобы радио Люксембурга подтверждало получение его сообщений.
Немцы в свою очередь принимали соответствующие меры противодействия. В районе во всю действовала контрразведка. Кроме того, предпринимались обманные маневры, одним из которых была «операция «Хайнрих» (Генрих).
Сосредоточение войск продолжалось. Для преодоления «зубьев дракона» собственной оборонительной линии Зигфрида тяжелыми танками «Тигр» использовались подвижные рампы. Для уменьшения лязга танковых гусениц под них подкладывались деревянные щиты, прикрытые соломой. В целях экономии бензина и сокращения шумов от работы двигателей боеприпасы на передний край доставлялись вручную солдатами и в конных повозках.
На радиопереговоры был введен запрет, а частные телефонные линии строго контролировались. В каждый населенный пункт был назначен офицер по маскировке. Полевая жандармерия постоянно прочесывала местность, запрещая излишнее движение по дорогам. Разведподразделения на линии фронта активность не проявляли, артиллерия молчала. Чтобы предотвратить случаи дезертирства, уже в начале декабря солдаты, выходцы из Эльзаса, Бельгии и Люксембурга, отзывались из готовившихся к наступлению частей и подразделений и отправлялись в тыл. Полевым кухням был выдан древесный уголь, чтобы устранить дымообразование.
