Вьюжин рявкнул:
– Молчать всем! Разговорчики. Иди, Гончар, послушай коридор.
Гончаров поднялся, подошел к кладке, вытащил кирпич, приложился ухом к узкому проему.
Вьюжин вызвал Голубева, передал суть разговора с Соколовым, закончив:
– Вот так, «Бета»! Приказ ждать!
– Ясно! Дождемся, мать иху! Ладно, если что, я на связи.
– Передай приказ ОМОНу и разведроте.
– Передам! Отбой!
– Отбой!
Командир «Стрелы» повернулся к Гончарову:
– Ну, что там?
Старший лейтенант ответил:
– Тишина!
Вьюжин повторил машинально:
– Тишина! Кругом тишина!
Лебеденко не выдержал, добавил:
– Как на кладбище!
Мамаев прошипел:
– Да заткнешься ты, наконец, Лебедь?
– Молчу!
1.58. Неожиданно станция Вьюжина вновь провибрировала сигналом вызова. Офицеры диверсионно- штурмовой группы переглянулись. Майор ответил:
– Стрела на связи!
– Я – Бета. Боевики вырубили прожекторы на крыше!
– Прожекторы? Почему?
– Вот и я хотел бы знать, почему?
– Может, с проводкой что? Замкнуло где-нибудь?
– Если замкнуло, свет во всей школе погас бы, а то вырубились только прожекторы. Плохой признак! Что-то сейчас...
Голубев не договорил. Наверху прогремел взрыв. Стены подвала вздрогнули, посыпалась штукатурка. Офицеры группы вскочили на ноги.
Лебедь крикнул:
– Доигрались, дождались! Школу рвут!
Прогремел второй, более мощный взрыв, кладка обвалилась внутрь подвала. В коридоре сдетонировали гранаты растяжек и мины «ловушек». И началось обрушение! Рухнули плиты перекрытия в коридоре, гарь с пылью заполнила отсек. Затрещал потолок над спецназовцами. Вьюжин крикнул:
– Всем в коллектор, быстро!
Спецназовцы по одному за считаные секунды выскочили через небольшое отверстие в запыленный коллектор. Последним выскользнул из подвала Вьюжин. Задержись он на секунду, навсегда остался бы под обломками. За ним в коллектор повалил щебень. Лаз забило наглухо, раздавив трубы, отходившие в школу от основной нитки. Вода ринулась в коллектор. И стала уходить влево, видимо, в этом месте находился спуск. «Стреле» же предстояло уходить вправо, до изгибов, в комнату, где раньше обитали бомжи. Они и вышли туда. На офицерах не было лица. Хотя все и так было ясно, но Вьюжин все же вызвал Голубева:
– Бета! Я – Стрела, ответь!
Услышал крик в динамике станции:
– Стрела? Вас не придавило?
– Нет! Успели уйти в коллектор. Что произошло?
– Что, спрашиваешь? Катастрофа! Боевики подорвали школу. Вместе с заложниками и с собой! Сейчас практически ничего не видно, но взрывы были столь мощными, что нет никакого сомнения, они обрушили здание! Вот и предчувствие! Хорошо, хоть вы успели уйти из-под обвала. Детям... но хватит, не могу говорить! Отбой!
Вьюжин произнес:
– Отбой, Бета!
Лебеденко ударил автоматом о стену, повернулся к командиру группы. Лицо старшего лейтенанта перекосила гримаса ярости, ищущей выхода:
– Что, майор? Сделали нас духи? Ты представляешь, что сейчас там? – Старший лейтенант поднял вверх указательный палец правой руки. – Представляешь? Груда строительного мусора. А под ней... под ней дети... мертвые, разорванные взрывом и раздавленные плитами дети! А мы, здоровые мужики, живы! И ведь были от детей в каких-то десятках метров. И могли спасти их! Могли, майор, но не спасли. Почему? Почему, я тебя спрашиваю?
Мамаев подошел к подчиненному, но Лебеденко грубо оттолкнул командира боевой «двойки»:
– Уйди, Мамай! Я еще не все сказал!
И вновь повернулся к Вьюжину:
– Это Соколов виноват! Он вступил в сговор с бандитами и знал, подонок, что смертники рванут школу! Знал и тянул время! Чего мы стоим здесь? Не смогли спасти людей, так идем этих козлов из штаба замочим! Они во всем виноваты, опять продались, волки позорные! Идем, майор! Веди группу к штабу, пока эти шакалы не свалили из города на своих джипах! Веди валить их всех, без разбору! Теперь не до разборок. Теперь... теперь...
Лебеденко схватился за голову, опустился на корточки:
– Как же теперь мы жить-то будем? Как в глаза родителям погибших детей посмотрим? Как женам своим в глаза посмотрим? Кто мы после всего этого? У-у, сука!
И вдруг резко вскочил, закричал не своим голосом:
– Давить ублюдков! Гасить! Всех! Всех!
На Лебеденко навалились Гончар с Мамаевым.
Сбили с ног, скрутили. Старший лейтенант забился в истерике.
Вьюжин, смотревший на это, вздохнул:
– Что мне сказать тебе, Андрюша? Нечего сказать!
Обратился к Мамаеву:
– Отпустите его, капитан. Раз заплакал – отойдет!
Мамаев с Гончаровым отошли от Лебеденко. Рядом со старшим лейтенантом, впервые за боевую службу заплакавшим, как ребенок, присел прапорщик Дубов:
– Ничего, Андрюш! Успокойся! Мы отомстим! Обязательно отомстим! Ничего ж изменить нельзя! Успокойся, братишка!
Лебедь приподнялся, смахнул слезы, глубоко вздохнул, сел, трясущимися руками достал пачку сигарет. Закурил, глубоко затягиваясь. Затем встал:
– Извините! Сорвался!
Поднял автомат, отошел к стене, прижался к холодному бетону лбом. Вьюжин стоял и смотрел под ноги, держа автомат за ремень. Стоял и молчал. Молчали и остальные офицеры «Стрелы».
В тишине, заставившей спецназовцев вздрогнуть, прозвучал сигнал вызова на станции Бутко.
Прапорщик сказал:
– Центр!
Вьюжин приказал:
– Ответь!
Бутко расчехлил станцию:
– Стрела на связи!
И посмотрел на майора:
– Командир, вас Клинков!
Вьюжин взял трубку:
– Слушаю, Рысь! Желаешь узнать, как у меня дела?
