– Молча, папа, молча. Ты деньжат случаем не подбросишь?
– Деньги, между прочим, с неба не падают.
– У вас, в мэрии, падают. И не только с неба.
– Эх, Костя, Костя! – Отчим явно не хотел портить себе настроение. – Не пойму я тебя. Имеешь практически все. Не зависим ни от кого. Когда за ум возьмешься?
– Возьмусь, пап. – Костя достал из салатницы дольку помидора, бросил в рот. – Вот погуляю с годик, а потом все – очки на фейс и за учебники. И никаких пьянок. Учеба, учеба и еще раз учеба. Клянусь. Клянусь крутыми кроссовками, которые, кстати, ты обещал мне.
– Как ты хорошо помнишь, что обещают тебе, а вот своих обязательств исполнять не торопишься.
– Всему свое время, пап. И не надо только про свою «совковую» юность плакаться. Наслышан. Так дашь денег? Хоть сотню?
– Спрашивай у матери, она бюджет ведет.
– А ты из внебюджетных? Вон из рубашки так и выпирают! Поделись с больным сыном!
– Больным? Да на таких больных... ладно, пошел я. – Отчим встал, бросая на стол пятидесятирублевую купюру. – Хватит и полтинника.
После этого, поправив галстук, вышел.
– Козел, – произнес Костя вслед, – сам каждый день тысячами таскает, а сотню зажал. Ну и черт с ним. Мамуля подкинет еще. Деньги будут.
Костя присел за стол, закурил «Парламент» отчима. Курить он начал в десятом классе. Сразу и при всех. «Предки» поахали-поохали, смирились.
Курил Костя и думал: что же было ночью? Чем все кончилось? Бухать они начали у Паши с утра. Потом потусовались у Эдика. Затем к Валере завалили. У того родители уже второй год за бугром пашут, ежемесячно зеленые шлют на бабку. По-моему, как раз баксы и поступили, иначе чего они тогда в обменнике меняли? Точно, вспомнил – триста баксов.
Потом разъехались. Эдик с Валерой в институты свои, отметиться. Он же, Костя, вернулся домой. Домработница Зина заканчивала уборку, и он завалился спать. Пока удается проследить ход событий.
Разбудил его тот же Эдик, и они ломанулись к «Паше».
Начали с пива, потом – как всегда. Тогда-то и девочки подкатили. Это он помнил. А вот что было дальше? Какая-то бабец. Базар с ней. Вместе вроде не пили. Вернее, он один пил. Улица. Дождь. Потом... а вот потом все покрыто, как говорится, мраком. Переспал с ней? Или нет? И что же было дальше?
Костя напрягал извилины, но ничего путного вспомнить не мог.
На кухню вошла мать.
– Ты так и будешь в трусах сидеть?
– А чего? Я – дома.
– Но и дома надо соблюдать приличия. Я хоть и мать, но, в первую очередь, – женщина. Имей такт.
– Ладно. Сейчас оденусь. Слушай, мам, мне двести рублей надо.
– Что так мало? Мог бы и больше запросить.
– Дай больше, но я вчера занял двести у пацана одного – отдать надо.
– Иди оденься, поговорим серьезно.
– Но деньги дашь? А то неудобно получится.
– Ну сколько тебе одно и то же говорить? Приведи себя в порядок.
– Иду.
Костя зашел в ванную комнату, поплескался теплой водой, намочил зубную щетку, мыло. Бриться не стал. И так сойдет. Прошел в свою комнату, натянул джинсы и майку. Проверил карманы. В одном лежала визитка отчима, Костя всегда носил ее с собой, на ней корявым почерком цифры – телефонный номер и имя. То ли Лида, то ли Люся, то ли Лена – не понять.
С этим разберемся потом.
Сейчас главное – заполучить «бобы» и слинять из дома.
К Эдику. От него и по номеру прозвонить, если тот не объяснит сам, кому принадлежит этот телефон.
– Я готов, мам, о чем разговор поведем?
– Может, хватит придуряться? Естественно, о твоем поведении.
– Ну вот, всегда так. Человеку без нотаций хреново, а тут еще душеспасительные беседы, отчим отчитал уже.
– Кость! Тебе нравится твой образ жизни?
– Нет, конечно. Но это временно. Сама же говорила – лучше перебеситься в молодости, чем потом всю жизнь куролесить.
– Перебеситься – одно, а вот стать алкоголиком в восемнадцать лет – совсем другое.
– Лучше алкоголиком, чем наркоманом, – тоже твои, кстати, слова.
