Вдруг из балки, куда ушли раненые, послышалось движение. К его позиции кто-то явно приближался с тыла. Человек или зверь? Хотя какой к черту зверь, после такой канонады? Значит, человек? Но кто? Колян резко развернул пулемет. Звуки шагов доносились уже отчетливо. Только они, эти шаги, были неуверенными… или крадущимися?
– Колян! Не стреляй! Свои!
Горшков в изумлении воскликнул:
– Твою мать! Ты откуда взялся?
Николай, конечно, сразу узнал голос своего друга. Шел Ветров хромая. Отсюда и неуверенная, нетвердая походка. Константин приближался, держа в одной руке автомат, другой опираясь на самодельный костыль. За пояс заткнуты два магазина. Ветров решил принять последний бой вместе с другом, обрекая и себя на верную гибель. И сколько ни гнал его от себя Николай, Костя был неумолим.
Боевики появились минут через двадцать. Колян попытался посчитать бандитов, но духи все выходили и выходили из-за поворота, а головной боевик был практически под самым стволом пулемета Горшкова. Медлить больше нельзя. Колян прицелился и короткими очередями ударил по колонне, начиная с впереди идущего и далее вглубь. Он сделал это так быстро, что первые восемь моджахедов молча уткнулись в землю. Замешательство оставшихся в зоне обстрела позволило Николаю выбить еще несколько бандитов. Остальные, очухавшись, поспешили назад, за спасительный поворот. По Горшкову не выпустили ни одного патрона. Но он обнаружил себя. К тому же несколько духов все же прорвались в мертвую для пулемета зону. И тут ударил Костя, обескуражил бандитов, они прижались к скале. Николай чувствовал, что враг под ним и наверняка готовит подлянку. Он выдернул кольцо предохранительной чеки гранаты и метнул вниз. Сам же вскочил и прыжком перелетел на запасную позицию, под длинную, отвлекающую противника очередь друга. Снизу раздался взрыв и вопли. Со своей новой точки Колян увидел, что там, куда он бросил гранату, на камнях корчатся бандиты. Он стал перезаряжать пулемет и, неловко повернувшись, почувствовал сильную боль в боку. Увидел, как из рукава вытекает кровь. Но заниматься раной не было времени. Колян открыл огонь по склону, откуда, уже обходя бойцов пятой роты, заходило несколько боевиков. В них стрелял и Константин. Коля развернул пулемет на поворот, и тут пулей обожгло руку, следом удар в плечо. Николай хотел поправить РПК, но рука не слушалась.
Поняв, что друга задело серьезно, из кустов выскочил Костя. Он прыжками, отталкиваясь неповрежденной ногой, перескакивал от валуна к валуну, отвлекая противника от товарища, стреляя очередями по два-три патрона.
Колян видел врага. Кое-как установив пулемет, открыл огонь, но РПК на половине очереди захлебнулся. Кончились патроны. Николай с трудом вставил пятый, последний магазин. А бандиты все наступали, они, казалось, были везде, и стреляли, стреляли, стреляли. У Коли закружилась голова, рана сильно кровоточила. Он терял кровь, а с ней и силы. Превозмогая головокружение и подступившую тошноту, Горшков выбрал цели и не спеша, методично стал посылать во врага очередные порции свинца. О том, что и в последнем магазине патроны тоже вот-вот кончатся, Колян не думал. И когда пулемет умолк, он здоровой рукой отбросил его от себя. Где-то сбоку вскрикнул Костя, автомат замолчал. И его достали бандиты! Горшков вытащил гранату, зубами выдернул кольцо, сжал в руке свое последнее оружие, глядя, как к нему приближается враг. Глаза начала затягивать пелена, и остальное он видел словно сквозь сон. Приближающиеся боевики вдруг стали падать на камни, усилился автоматный огонь, послышался отборный русский мат. Мимо пробежали солдаты в голубых беретах. Разум все более затуманивался, слабели пальцы. Еще немного, и он не удержит чеку, но вдруг чья-то сильная рука крепко сжала его ладонь. Шах аккуратно извлек гранату, обезвредил ее, быстро и профессионально раздел и перевязал Коляна, поднял на руки:
– Держись, солдат, держись! Сейчас мы тебя до медиков доставим. Ничего, Коль, ничего, главное – живой!
Последнее, что слышал Николай, – это слова Шаха. Тот говорил что-то, но смысл его слов до раненого солдата уже не доходил. Колян потерял сознание и очнулся в госпитале. В палате, где рядом лежали Костя и Гольдин. Позже он узнал, что десантный батальон, встреченный Шахом и приведенный в балку, разбил не только группу преследования, но и при огневой поддержке авиации уничтожил остатки когда-то тысячных отрядов Хабиба, Теймураза Костолома, Рашидхана и Окулиста. И что ему, деревенскому пареньку, присвоено звание Героя России!
А главное, что выжил Доронин, вызвавший огонь артиллерии на себя. Выжил чудом, став полным инвалидом, без ног и одной руки.
Из состояния глубокой задумчивости Николая вывел стук в окно. Он прозвучал как череда одиночных выстрелов, неожиданно и громко. Так, что Горшков даже вздрогнул. Обернулся к черному квадрату. Увидел за стеклом лицо отца. Показал рукой, чтобы тот прошел в кабинет.
– Ты чего, Коль, домой не идешь?
Увидел спиртное и закуску:
– Пьешь?
Николай ответил:
– Ты забыл, какое сегодня число?
Отец вспомнил:
– А?! Точно. Годовщина того боя, понятно. Но почему здесь, не дома? Мать бы стол накрыла. А то, как приехал, видели, ждали. Тебя все нет. Думали, дела по службе. А потом, когда часы за полночь перевалили, встревожились, не случилось ли что? Мать приказала идти в контору.
Николай удивился:
– А что, уже полночь? – Посмотрел на часы, удивленно проговорил: – Да, полпервого! Ты смотри, а я и не заметил. Вспомнил ту бойню, ребят, короче, будто вновь побывал на тех проклятых высотах. Ладно, действительно пора идти. Ты стакан-то за ребят махни?!
Отец не отказался:
– Это можно. Помянуть погибших героев – дело святое.
Иван Степанович Горшков принял от сына стакан, медленно выпил водку. Вздохнул:
– Пусть им, молодым, земля будет пухом.
Простившись со сторожем, которому Николай отдал остатки водки, Горшковы пошли мимо церкви к
