условным, ибо окна и двери задней части строения, выходящей на Вестерн-Эдишн, были наглухо заколочены стальными щитами. До Пасифик-Хайтс с его богачами, содержащими горничных, работников для выгула собак и имеющими по два лишних дома — три квартала; цены, соответственно, тоже на три порядка выше.
Мы вошли в холл. Саймон взял брошюру, испещренную рекламными призывами. «…Комфортные двухуровневые квартиры в жилищном кооперативе, расположенном в нижней части Пасифик-Хайтс, — прочел он, — который представляет собой престижный, некогда грандиозный особняк в викторианском стиле, построенный в 1893 году знаменитым в то время архитектором Арчибальдом Мэйхью». В брошюре также расхваливались десять комнат и место для парковки по цене, слегка превышающей возможности нашего бюджета. То, что мы могли себе позволить, включало пять комнат (или шесть, но без гаража).
Я позвонила в пятую секцию.
— Очень недорого, учитывая соседство, — заметила я.
— Это ведь даже не кондоминиум, — сказал Саймон, — я слышал, что в этих кооперативах нужно подчиняться каким-то безумным правилам. Без их разрешения даже новую лампочку нельзя вкрутить.
— Посмотри на эти перила. Неужели они из дерева? Прелесть, правда?
— Это подделка. Глянь на эти завитушки. Они слишком правильной формы.
Видя, что Саймон, мягко говоря, не в восторге, я уже было собралась предложить ему уйти, как вдруг на лестнице послышались быстрые шаги и раздался мужской голос: «Секундочку, я спускаюсь». Саймон как бы невзначай сжал мою руку. Я уже и забыла, когда он брал меня за руку. Несмотря на все его скептические реплики, ему, должно быть, понравился дом — в достаточной степени, чтобы создать видимость счастливой, финансово устойчивой супружеской пары.
Агент по продаже недвижимости и автор рекламной брошюры в одном лице оказался молодым, опрятно одетым, лысеющим мужчиной по имени Лестер Роланд или Роланд Лестер. У него была отвратительная манера громко прочищать горло, тем самым создавая впечатление, что он либо лжет, либо вот-вот сделает обескураживающее признание.
Он протянул нам свою визитку.
— Вы уже приобретали недвижимость в этом районе, мистер и миссис…
— Бишоп, Саймон и Оливия, — пояснил Саймон. — Мы сейчас живем в Марина-Дистрикт.
— Тогда вам должно быть известно, что это один из лучших спальных районов города.
Саймон и бровью не повел.
— Вы имеете в виду Пасифик-Хайтс, а не Вестерн-Адишн?
— А, да вы настоящие профи! Хотите сначала осмотреть подвал, я полагаю?
— Ну. Давайте побыстрее покончим с этим.
Лестер добросовестно показывал нам раздельные счетчики и цистерны с горячей водой, общую бойлерную и медные трубы, в то время как мы уклончиво хмыкали с искушенным видом.
— Вы, наверное, обратили внимание, — Лестер в очередной раз прочистил горло, — что фундамент здания кирпичный?
— Да-да, — Саймон одобрительно кивнул.
Лестер нахмурился и выдержал театральную паузу.
— Я упомянул об этом, потому… — он снова закашлялся, — потому что, как вы знаете, многие банки не финансируют здания с кирпичными фундаментами. Боятся землетрясений, знаете ли. Но домовладелец согласен на совместную ответственность по закладной, по ценам, действующим на рынке, если у вас будут соответствующие правомочия, разумеется.
Вот оно что, подумала я. Поэтому здесь такие низкие цены.
— А что, уже были проблемы со зданием?
— Нет, что вы, ничего подобного. Разумеется, оно подверглось естественной осадке, пришлось сделать косметический ремонт, трещины, обычное дело… У всех старых зданий имеются морщины — это привилегия возраста. Черт, нам бы всем так выглядеть в сто лет! И еще. Этот старичок благополучно пережил землетрясение восемьдесят девятого. Я уж молчу о том, которое было в восемьдесят шестом… Этого не скажешь о новых зданиях, не так ли?
Тон Лестера был чересчур страстным, на мой взгляд. Я вдруг почувствовала мерзкий запах плесени, доносившийся из темных сырых углов. В одном углу увидела груды старых чемоданов, изъеденных мышами и покрытых пылью. В другом — какие-то ржавые железки: старые автомобильные запчасти, штанги, коробки с инструментами; своего рода памятник одному из прежних жильцов, а точнее, избыточному уровню тестостерона в его крови. Саймон отпустил мою руку.
— Для этой секции предусмотрено только одно место в гараже, — сказал Лестер, — но вам повезло, что жилец во второй секции слепой, и вы сможете арендовать его место в гараже.
— Сколько? — осведомился Саймон, в то время как я брякнула:
— У нас только одна машина.
На что Лестер с безмятежной улыбкой Чеширского кота ответил:
— Ну, тогда все упрощается, не правда ли?
Мы начали подниматься по узкой лестнице.
— Я хочу показать вам черный ход, которым когда-то пользовалась прислуга, чтобы попасть в нужную секцию. Да, кстати, в двух шагах отсюда имеется потрясающая частная школа, просто супер. К третьему классу эти чертенята уже знают, как разобрать по косточкам триста восемьдесят шестой компьютер и усовершенствовать его до четыреста восемьдесят шестого! Чему их там только не учат в наше сумасшедшее время!
Мы с Саймоном, не сговариваясь, грянули: «У нас нет детей». И ошарашенно уставились друг на друга. Лестер ухмыльнулся и проговорил:
— Что ж, иногда это очень мудрое решение.
В первые годы нашего супружества мы были захвачены мечтой о ребенке. Нас завораживала идея неисчерпаемости генных комбинаций. Саймон хотел девочку, похожую на меня, я хотела мальчика, похожего на него. После шести лет ежедневного измерения температуры, воздержания от алкоголя в период между месячными и секса строго по расписанию мы наконец обратились к специалисту, доктору Брэди, который заявил, что Саймон бесплоден.
— Вы хотите сказать, что Оливия бесплодна? — уточнил Саймон.
— Нет, анализы показали, что все дело в вас, — ответил доктор Брэди, — из вашего анамнеза также следует, что опущение яичек произошло, когда вам было три года.
— Чего? Я этого не помню. Теперь-то они опустились. Какое это имеет отношение к делу?
В тот день мы многое узнали о сперме — почему она должна храниться при температуре более низкой, нежели температура тела; именно по этой причине яички расположены снаружи. Доктор Брэди сказал, что бесплодие Саймона не было результатом малого числа сперматозоидов; видимо, он был бесплоден со времени наступления половой зрелости, то есть с момента первой эякуляции.
— Но это невозможно, — сказал Саймон, — я ведь знаю, что я могу… Ну, что… В общем… Ваши анализы неправильные.
— Уверяю вас, бесплодие никоим образом не отражается на мужском достоинстве, сексуальном влечении, эрекции, эякуляции или возможности удовлетворять партнера… — бесстрастно произнес доктор Брэди.
Я заметила, что он употребил слово «партнер», а не «супруга», будто желая подчеркнуть множественность вариантов как в прошлом, так и в настоящем и будущем. Далее он пустился в рассуждения о сути эякуляции, физиологии эрекции и прочей ерунде, не имеющей ничего общего с крошечными резиновыми сапожками, стоящими на нашем комоде, детскими книжками, которые моя мама уже начала собирать для будущего внука, воспоминаниями о беременной Эльзе, кричащей на Саймона с вершины снежного склона.
Я догадывалась, что Саймон думал об Эльзе, ломая голову по поводу ее беременности. Если она ошибалась, этот факт делал ее смерть еще более страшной трагедией, ставшей результатом нелепой ошибки. Но в то же время Саймон не мог не подозревать, что она лгала ему, что она вовсе не была беременна. Но зачем? И если все-таки она была беременна, то от кого? С кем она еще спала? Почему она во
