поехать, другая возможность может не быть! Другая ошибка еще можешь исправить, эта — нет! Что ты тогда делать? Что ты думать, Либби-я?
В надежде, что она наконец умолкнет, я говорю:
— Хорошо, я подумаю.
— Ой, я знать, что ты передумать!
— Погоди, я не сказала, что поеду. Я сказала, что подумаю.
Кван не унимается:
— Ты и Саймон полюбить Китай, я гарантировать на сто процент, особенно моя деревня. Чангмиань так красив, что просто не верится. Горы, вода, небо. Словно земля и небо сошлись вместе… У меня есть что-то я оставить там, всегда хотела подарить тебе… — Она тараторит еще минут пять, расписывая прелести своей деревни. В конце концов восклицает: — Ой, звонят в дверь! Я перезвонить тебе позже, ладно?
— Вообще-то это я позвонила тебе.
— А? — В дверь опять звонят. — Джорджи! — зовет она. — Джорджи, открой дверь! — Потом кричит во все горло: — Вирджи! Вирджи! — неужели кузина из Ванкувера уже прибыла?
Кван берет трубку:
— Подожди, я открыть дверь.
Я слышу, как она приветствует кого-то, а потом снова берет трубку, слегка запыхавшись:
— Ладно, почему ты позвонить?
— Ну… Хотела спросить тебя кое о чем… — Я тут же жалею о том, что позвонила. Во что я ввязываюсь?! Я представляю себя на озере Тахо, запертой наедине с Кван в убогой комнате мотеля. — Это пришло мне в голову буквально в последнюю минуту, и, если ты занята, я пойму…
— Нет-нет, никогда не занята. Тебе надо что-то, спроси. Я всегда отвечу «да».
— Ну… Я подумала, что… — И вдруг я выпаливаю: — Что ты делаешь завтра днем? Как насчет обеда? У меня кое-какие дела рядом с твоим домом, но если ты занята, тогда в другой раз, ерунда…
— Обед? — восклицает Кван. — О, обед! — У нее такой счастливый голос! Я проклинаю себя за собственные подленькие сомнения. А потом обалдеваю, услышав, как она кричит, отвернувшись от трубки:
— Саймон, Саймон, Либби-я пригласить меня завтра обедать! — И откуда-то из недр телефонной трубки доносится его голос:
— Смотри только, чтобы она повела тебя в хорошее место.
— Кван! Кван! Что там у тебя делает Саймон?
— Зашел поужинать. Вчера я спросить тебя, ты сказать, занята. Сейчас еще не поздно, хочешь — приходи. У меня есть для тебя еда.
Я смотрю на часы. Сейчас семь. Так вот с кем он встречается! Мне хочется прыгать от радости.
— Спасибо, — отвечаю я, — но сегодня я занята. — Моя вечная отговорка!
— Всегда занята, — стонет она. Ее вечная жалоба.
Но сегодня я пытаюсь убедить себя в том, что не вру. В качестве наказания я решаю составить список неприятных дел, которые я все время откладывала, одно из которых — смена фамилии. Это включает в себя смену водительских прав, кредиток, банковского счета, паспорта, подписных квитанций, избирательных бюллетеней, не говоря уж об извещении всех друзей и клиентов. Необходимо также решить, какую фамилию взять — Лагуни? Йи?
Мама предложила мне оставить фамилию Бишоп.
— Зачем возвращаться к Йи? В Америке нет никого из твоих родственников по фамилии Йи. Так что это ничего не даст. — Я не стала напоминать ей о ее клятве чтить память фамилии Йи.
Чем больше я думаю о своей фамилии, тем яснее осознаю, что у меня никогда не было ощущения того, что моя фамилия мне подходит, лет с пяти, по крайней мере, когда по воле мамы я и мои братья стали Лагуни. О Кван она как-то не побеспокоилась. Кван осталась Ли. Когда Кван приехала в Америку, мама сказала, что в Китае принято, чтобы дочери сохраняли фамилию матери. Позже призналась нам, что отчим не захотел удочерять Кван, так как она была практически взрослая. К тому же он не хотел никаких неприятностей, связанных с тем, что Кван — коммунистка.
Оливия Йи. Я громко произношу это имя несколько раз подряд. Оно звучит как-то странно, будто я в одночасье стала китаянкой, прямо как Кван. Это слегка задевает меня. Я выросла рядом с ней, и это отчасти объясняет мое сомнение в том, кто я и кем хочу стать. В Кван для меня воплотилось множество разнообразных личностей.
Я звоню Кевину, чтобы узнать, что он думает по поводу изменения фамилии.
— Мне никогда не нравилась фамилия Йи, — признается он. — Ребята всегда вопили: «Эй, Йи! Ты, Йи-йии-йии-йии-йо!»
— Мир изменился, — говорю я, — сейчас даже престижно принадлежать к нацменьшинствам.
— Но принадлежность к великой китайской нации не дает тебе никаких преимуществ, — возражает Кевин. — Бог мой, сейчас притесняют всех азиатов. Лучше уж быть Лагуни. — Он хохочет. — Черт, некоторые думают, что Лагуни — мексиканская фамилия. Мама тоже так думала.
— Лагуни мне совсем не нравится. К тому же я не имею с ними ничего общего.
— А кто имеет? Это сиротская фамилия.
— Ты о чем?
— Когда я был в Италии года два назад, я пытался найти кого-нибудь из Лагуни. Я узнал, что это — вымышленная фамилия, которую монахини давали сиротам. Лагуни — словно лагуна, отрезанная от остального мира. Дед Боба был сиротой. Так что мы, оказывается, связаны с итальянскими сиротами.
— Почему ты раньше никогда об этом не рассказывал?
— Я рассказывал Томми и маме. Думаю, что я просто забыл рассказать тебе, потому что… Ну, я подумал, что ты уже и не Лагуни. В любом случае, ты не общалась с Бобом столько, сколько я. Для меня он отец, которого я помню. А ты?
Нет, я помню своего отца, помню, как он подбрасывал меня в воздух, как разламывал клешни крабов, как нес меня на плечах, шагая через толпу. Неужели этого недостаточно для того, чтобы отдать дань уважения его имени? Не пришло ли время почувствовать себя связанной с ним?
В полдень я еду в аптеку за Кван. Там в течение минут двадцати она представляет меня всем в аптеке: фармацевту, клерку, посетителям, — словом, всем, кого она считает своими «любимейшими». Потом мы едем в тайский ресторан на Кастро, где я могу глазеть на уличное движение за окном, предоставив ей право болтать обо всем, что взбредет в голову. Сегодня меня это не раздражает: она может говорить о Китае, о моем разводе, о злоупотреблении сигаретами — обо всем. Сегодняшний день я дарю Кван.
Я надеваю очки, чтобы прочесть меню. Кван изучает интерьер ресторана — плакаты с видами Бангкока, золотисто-сиреневые веера на стенах.
— Красиво, очень красиво, — говорит она, будто я пригласила ее в самое шикарное место в городе. Она наливает себе чай. — Итак! — восклицает Кван. — Сегодня ты не очень занята.
— Да, занимаюсь всякими личными делами.
— Какими личными?
— Ну, обновляю разрешение на парковку, меняю фамилию, такие вот дела.
— Менять фамилия? Какая фамилия? — Она разворачивает салфетку на коленях.
— Мне надо заниматься такой фигней, чтобы взять фамилию Йи. Это что-то — бегать в Автодепартамент, банк, мэрию…
Кван неистово трясет головой. Ее лицо искажено. Неужели она поперхнулась?
— Что с тобой?
Она молча машет руками, с безумным видом. Боже мой! Я отчаянно пытаюсь вспомнить прием Хеймлиха.
Но теперь она жестом приказывает мне сесть. Проглатывает чай, затем начинает причитать:
— Ай-я, ай-я, Либби-я, мне сейчас стыдно сказать тебе кое-что. Взять фамилию Йи, не делай этого.
Я напрягаюсь. Сейчас она начнет убеждать меня не разводиться с Саймоном.
