улыбнулся этому доброму и грустному снежному небу и медленно пошел дальше. Я шел и думал о Шпагине, об уверенном хватком Гершине-Горине и его красавице-жене, о сероглазой девушке, которая ушла неведомо куда за снежную завесу, и о новой науке, которая рождается в этом мире незримо, мучительно и здорово интересно.
Я так задумался, что очнулся, лишь увидев перед собой наш дом. Густо облепленный снегом, он стоял нахохлившись и равнодушно смотрел на меня светящимися глазами-окнами. Я сочувственно подмигнул ему и вошел в подъезд. Еще на ходу приготовив ключ, я отпер входную дверь и удивленно приостановился на пороге: в нашей такой обычно тихой квартире было непривычно шумно. Из большой комнаты доносились голоса, смех и звон посуды. Недоуменно оглядевшись, я заметил, что вешалка битком забита чужими незнакомыми пальто. Несомненно, у нас происходило какое-то торжество. Я покосился на изящную меховую шапочку, лежавшую поверх мужских шапок и шляп. Может быть, Сергей надумал жениться? Мысль эта показалась мне такой нелепой, что я фыркнул и, не раздеваясь, на цыпочках подошел к приоткрытой двери.
Осторожно заглянув в щель, я увидел длинный, обильно накрытый стол, а за столом Гранина, Надежду Львовну, Федора Васильевича, Гершина-Горина, Михаила и каких-то незнакомых мне мужчин. У дальнего конца стоял Шпагин с большим бокалом шампанского в руке. Шпагин говорил какую-то прочувственную речь, резковато жестикулируя, бокал был полон, поэтому шампанское иногда выплескивалось, но Шпагин не обращал на это никакого внимания.
— Нет, совершенно серьезно. Я был круглым набитым эгоистичным дураком! Я привык считать логосы своей личной собственностью, чем-то вроде письменного стола…
— Или жены, — при общем смехе добавил летчик-испытатель.
— Федор Васильевич! — обернулся к нему Шпагин. — Если бы не жена… впрочем, это к делу не относится. Важно другое — передо мной открылись такие перспективы, что голова идет кругом.
— Это от шампанского, — лукаво ввернул Сергей.
— Вы меня не собьете, — упрямо продолжал Шпагин, перекрывая общее веселье, — я понял, понимаете, понял, какая это сила — единение!
— Жаль только, что, прежде чем объяснится, мы забыли размежеваться, — усмехнулся Гершин- Горин.
Под хохот, сопровождавший эту фразу, я и вошел в комнату.
Меня встретили нестройным веселым хором голосов. Я пробежал глазами по знакомым и незнакомым, но одинаково жизнерадостным лицам. И мне почему-то вспомнился детский лепет Логика, снежное небо, с легким шорохом оседающее на землю, и холодные морозные звезды за ним.
МЫСЛЯЩАЯ МАШИНА
Расчет регулировки был таков,
Чтоб я был только мозгом, только мозгом,
Чтоб мог работать я, но не творить.
Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов
ФОРМУЛА НЕВОЗМОЖНОГО
«Разрешите прогуляться по планете»
Мудрые мужи, всеведущие составители инструкций! Вы знаете, что надлежит делать при пожаре и наводнении, что — если попадешь в водоворот, и что — если укусит незнакомая собака. Вы установили, что улицы надо переходить на перекрестках. Вы совершенно справедливо запрещаете высовываться из окон троллейбусов и приходить на танцплощадки в нетрезвом виде. Вы настоятельно рекомендуете не гладить синтетические ткани горячим утюгом.
Ваши потомки, о незнающие сомнений составители инструкций, верны вашим заветам.
Когда «Юрий Гагарин» после встречи с метеоритом был вынужден совершить посадку на этой планете, его экипаж, несмотря на смертельную опасность, не нарушил правил. Инструкция предписывала совершать не менее двенадцати витков вокруг неисследованных планет. И «Юрий Гагарин» совершил все двенадцать, хотя регенераторы, испорченные страшным ударом, не справлялись с углекислотой, хотя в пробитом отсеке температура упала до 82 градусов по Кельвину, а в рубке — до минус 82 по Цельсию. Двенадцать оборотов, пока не были достоверно установлены показатели атмосферы и ионосферы планеты. Двенадцать витков, каждый из которых мог стать последним.
Задыхаясь и замерзая, люди допустили только одно нарушение инструкции. Пункт «д» параграфа 17 предписывал разбить предохранительное стекло кнопки «С9» посредством специального молотка, подвешенного рядом, а Алексей Новиков, кибернетист, разбил его собственным локтем.
Позднее, когда живительный воздух, похожий на воздух родной Земли, наполнил легкие космонавтов, командир звездолета Прошин сделал Новикову строжайший выговор.
— Вы думаете… — сказал он, тяжело и часто дыша, — вы думаете, зря повесили спецмолоток? Разбивая стекло локтем, вы могли нарушить герметичность комбинезона.
И биофизик Резницкий кивнул, подтверждая слова командира, и Новиков виновато развел руками.
В нежно-зеленом небе пылало чужое красноватое солнце, неподвижно стоял лес, на горизонте громоздились зубчатые рыжие холмы. Велик был соблазн заняться исследованием этой планеты. Здесь хорошо дышалось. Здесь легко ходилось: планета была поменьше Земли. Но «Юрий Гагарин» требовал серьезного ремонта, а экипаж его состоял всего из шести человек, и Прошин не счел возможным тратить время на приведение в порядок киберразведчиков, которые, на свою беду хранились в отсеке, пробитом метеоритом.
На исходе вторых суток (сутки здесь составляли семнадцать с четвертью земных часов) из фиолетовых зарослей высунулась отвратительная жующая морда на длинной чешуйчатой шее.
— Привет, — негромко сказал Новиков, первым заметивший гостя. — Посмотрите, ребята, на этого красавца.
Биофизик Резницкий кинулся за кинокамерой, но «красавец», видимо, не был склонен к популярности. Продолжая жевать, он попятился и исчез в зарослях. Послышался треск ломаемых деревьев, потом все стихло.
— Командир, — взмолился Новиков, — не будьте жестокосердны, разрешите прогуляться по планете.
— У нас другая задача, — сказал Прошин. — Нам нужно спешить.
Резницкий кивнул, подтверждая слова командира. Затем он произнес ломким голосом, похожим на голос обиженного ребенка:
— Трехчасовую вылазку, полагаю, можно бы сделать. Вездеход не пострадал. А первичную информацию следовало бы собрать.
Прошин вопросительно взглянул на бортинженера, тот коротко махнул рукой: пусть, мол, идут,
