обычно.
— А госпожа Юкико?
— Госпожа Юкико играет на пианино, — ответила Итани. — В семье Макиока всё любят западную музыку.
— Не только западную, — уточнила Сатико. — В детстве нас обучали игре на кото,[21] и в последнее время я всё чаще подумываю, не взяться ли мне опять за этот инструмент. Недавно наша младшая сестра начала брать уроки танцев в стиле «Ямамура»,[22] и мне довольно часто приходится слышать игру на кото.
— Вот как, Кой-сан обучается японским танцам?
— Да, при всей её кажущейся приверженности ко всему европейскому в ней начинают просыпаться склонности, обнаружившиеся ещё в детские годы. К тому же она вообще от природы способная. За что ни возьмётся — всё у неё получается. Впрочем, по-видимому, сказываются давние навыки.
— Я не разбираюсь в тонкостях этого дела, — заметил Игараси, — но танцы в стиле «Ямамура», по- моему, действительно прекрасны. Не годится слепо подражать всему, что модно в Токио. Мы должны заботиться о развитии нашего, осакского, искусства.
— Кстати, кстати, — подхватил Мураками, — господин директор… простите… Игараси-сан прекрасно поёт в стиле «Утадзава».[23] Он долгие годы занимался этим искусством.
— Да, но тут есть одна загвоздка, — включился в разговор Тэйноскэ, — состоит она в том — разумеется, я не имею в виду таких мастеров, как господин Игараси, — что поначалу испытываешь неодолимое желание, чтобы кто-нибудь тебя послушал, и ноги сами несут тебя к гейшам, не так ли?
— Да, да, вы совершенно правы. Вся японская музыка, так сказать, не для домашнего потребления… Конечно, я — дело другое. Я приобщился к пению отнюдь не из честолюбивого желания покорять женские сердца. В отношении женщин я твёрд, как сталь. Правда, Мураками-кун?
— Конечно. Не случайно же вы директор железорудной компании.
Игараси засмеялся.
— Да, кстати, у меня есть один вопрос к дамам. Вы всё носите в сумочках пудреницы… Что в них? Обычная пудра?
— Да, обычная пудра, — ответила Итани. — А почему вы спрашиваете?
— Дело вот в чем. Примерно неделю назад еду я в поезде. Напротив меня сидит нарядно одетая дама. Она достаёт из сумочки пудреницу и пудрит нос — шлёп-шлёп. И сразу же я начинаю безудержно чихать. Неужели от пудры?
— Боюсь, что у вас попросту что-то случилось с носом, — засмеялась Итани. — Наверное, пудра тут вовсе ни при чем.
— Я так и подумал бы, случись это только раз. Но нечто подобное бывало со мной и прежде.
— Вы правы, — сказала Сатико. — Несколько раз я наблюдала такую же картину, когда сама пудрилась в вагоне. Причём, как я заметила, чем изысканнее запах у пудры, тем сильнее от неё чихают.
— Должно быть, так оно и есть. Сейчас я припоминаю, что те особы, из-за которых я чихал прежде, вообще не были похожи на замужних женщин.
— В любом случае они должны были извиниться перед вами.
— Подумать только, никогда прежде я ни о чем подобном не слышала, — сказала супруга Мураками. — Непременно выберу себе какую-нибудь пудру подороже.
— А мне, признаться, не до шуток. Что, если это войдёт в моду! Я бы, например, просто запретил дамам пудриться в поездах. Хорошо ещё, когда к тебе относятся с пониманием, как это только что продемонстрировала госпожа Макиока, а ведь та дама, видя, как я чихаю, даже бровью не повела. Возмутительно!
— Раз уж речь зашла о поездах, — сказала Сатико, — моя младшая сестра призналась, что всякий раз, когда она в поезде видит, как у какого-нибудь пассажира из лацкана пиджака, торчит конский волос, ей хочется его вытащить.
Замечание Сатико было встречено всеобщим смехом.
— Когда я была маленькая, — отозвалась Итани, — стоило мне заметить дырочку на стёганой одежде или ватном одеяле, как я начинала выдёргивать вату. Не могла удержаться, и всё.
— Похоже, этот странный инстинкт вообще присущ человеческой природе, — заметил Игараси. — Некоторых, когда они навеселе, так и подмывает позвонить в чужую дверь. Или же, например, стоишь на платформе и ждёшь поезда, И тут как назло замечаешь какую-нибудь кнопку, а над ней — табличка с надписью: «Трогать воспрещается». Не знаю, как кому, а мне до ужаса хочется на неё нажать. Приходится делать над собой усилие, чтобы не поддаться соблазну.
— Ох, сегодня я посмеялась от души, — с довольным видом вздохнула Итани. Как видно, желание поговорить не иссякло в ней даже после того, как подали фрукты. — Госпожа Макиока, — обратилась она к Сатико, — это, правда, не относится к только что затронутой теме, но я хочу спросить: не приходилось ли вам замечать, что нынешние молодые дамы — конечно, вы и сами ещё молоды, но я имею в виду тех, которым едва за двадцать и они только недавно вышли замуж, — так вот, современные молодые дамы сплошь да рядом такие разумные — и хозяйство, и воспитание детей поставлено у них на научную основу, Право же, глядя на них, чувствуешь, как стремительно меняются времена.
— Да, вы совершенно правы. Теперь в гимназиях учат совсем иначе, чем в наше время, рядом с такой молодой особой я ощущаю себя изрядно устаревшей.
— У меня, знаете ли, есть племянница. Ещё девочкой она приехала сюда из провинции, и меня просили присматривать за ней, пока она не окончит гимназию в Кобэ. Недавно она вышла замуж и живёт в местечке Короэн. Муж служит в какой-то фирме в Осаке и получает девяносто иен в месяц, вместе с наградными и теми тридцатью иенами, что присылают им родные на уплату за дом, у них выходит на круг около ста пятидесяти или ста шестидесяти иен. Однажды я поехала посмотреть, как они управляются с хозяйством. Оказывается, каждый месяц, когда муж приносит домой свои девяносто иен, они распределяют их по конвертам с соответствующими надписями: «Газ», «Электричество», «Одежда», «Мелкие расходы» и так далее — и таким образом планируют всё расходы наследующий месяц. Как вы сами понимаете, на эти деньги не особенно разгуляешься, и тем не менее племянница ухитрилась угостить меня превосходным ужином. Да и дом у них обставлен не так уж бедно, всё тщательно продумано. Правда, племянница моя — особа в высшей степени деловая. Как-то мы поехали с ней вместе в Осаку, и я дала ей кошелёк, чтобы она купила мне билет. И что же? Она купила целую книжку отрывных билетов, выдала мне один, а остальные оставила у себя. «Ну и ну, — подумала я про себя, — а я-то беспокоилась за неё, старалась её опекать!»
— По нынешним временам дети нередко оказываются куда смышлёнее родителей, — заметила Сатико. — Неподалёку от меня живёт молодая женщина. У неё есть ребёнок — годовалая девочка. Однажды я пошла к ней по какому-то делу, и она уговорила меня зайти. Если бы вы только видели, какой образцовый порядок у неё в доме, а ведь прислуги они не держат. Кстати, я заметила, что нынешние молодые женщины предпочитают даже дома одеваться по-европейски и обставляют жилище на европейский лад, или я ошибаюсь? Во всяком случае, эта моя знакомая всегда одевается по-европейски. Прямо в комнате у неё стояла коляска, в которую она ловко усадила ребёнка, чтобы он из неё не выпал. Стоило мне подойти к девочке, как она, извинившись, попросила меня последить за ней минутку и вышла. Вскоре она вернулась с чаем для меня, а потом принесла еду для дочки — тёплое молоко с размоченными в нём кусочками хлеба. «Пожалуйста, выпейте чаю», — сказала она и села, но тотчас же взглянула на часы и объявила, что сейчас по радио начнётся концерт Шопена. «Не угодно ли вам послушать?» Она включила приёмник и, слушая музыку, стала кормить ребёнка. Вот так, не теряя ни минуты впустую, она сумела одновременно сделать три дела: принять гостью, послушать хорошую музыку и накормить ребёнка. Я подумала, что она поступает весьма разумно.
— А как они нынче воспитывают детей!
— Вот-вот, мы как раз говорили об этом с моей молодой знакомой. Время от времени к ней приходит её матушка, чтобы повидаться с внучкой. Само по себе это, конечно, похвально. Но беда в том, что стоит моей знакомой отучить девочку от рук, как появляется бабушка и уже с рук её не спускает, так что после её
