на свете существом, плотью от плоти, кровью от крови… Да, в буквальном смысле —
2
Январь в Петербурге лютый. Особенно по сравнению с Москвой: вроде и недалеко, а совсем другой климат, другая погода, и ветер более пронизывающий, и снег колкий, и тьма совсем уж чернильная, непроглядная… Или, может, это кажется? На кладбище среди ночи в начале января должно быть темно. Наверное, и в Москве на Ваганьково сейчас не светлее. К тому же вампирам свет не нужен. Солнце — убийственно, даже зимнее. Даже ночное, как во время белых ночей…
Зато для вампиров не существует тьмы.
Просто Нина отвыкла от города, когда-то родного.
Просто январь всегда был для нее грустным месяцем. Всю жизнь. И все десятилетия, прошедшие после жизни. Как-то так для их семьи сложилось, что все страшное случалось в январе. Поэтому она из года в год возвращается в Петербург именно в этот лютый зимний месяц… Чтобы посетить два кладбища. Свою семью. Родителей и бабушку.
Нина склонилась над памятником родителей. Когда-то он выделялся среди более скромных надгробий двадцатых годов, полыхал красным гранитом, как знамя, как героически пролитая кровь. Даже здесь, на «коммунистической площадке» Александро-Невской Лавры, таких ярких надгробий было всего три. Отцовские сослуживцы постарались. Ведь он и правда погиб как герой. Теперь, после почти семидесяти лет архивной работы, Нина знала, что камень для этого памятника или сняли с другого, старинного надгробья, заново его обработав, или взяли в одной из разрушенных церквей. В те годы больше гранит взять было негде. Но какая, в сущности, разница? Отец заслужил. Как минимум — вечную славу и памятник, который выделялся бы среди других и простоял бы столетье… Столетья. Пока будет жить она, этот памятник никто не тронет.
Надпись Нина помнила наизусть с детства.
«Член Р. К. П. (бол.) В. И. Петров и его семья — жена и сын четырех лет зверски убиты бандитами в квартире 15.01.1927».
Ее отец был милиционером. Боролся с бандитизмом. Слыл умным, находчивым, ловким, отважным. И в конце концов его решили устранить. Ночью, в квартире, вместе со всей семьей. Они жили в коммуналке, но имели аж две комнаты и отдельный вход. Соседи все слышали… Выстрелы. А потом долгий, надрывный плач Нины, которой еще и четырех месяцев не исполнилось. Бандиты не убили только ее. Пожалели пулю — так говорил отцовский друг Сергей Иванович, который навещал Нину с бабушкой и старался, чтобы Нина помнила и чтила отца. А вот на четырехлетнего братика Витюшу пулю не пожалели.
Неужели боялись, что он станет свидетелем? Соседи вызвали милицию. Хорошо, в квартире телефон был. Войти не решились. Хотя Нина кричала до самого приезда милиционеров.
Ее отвезли к бабушке. К маминой маме. У отца-то родных не было. Его родители умерли в гражданскую от тифа, когда сам он был красноармейцем и гнал белых до самой Средней Азии. А мама была хотя и сомнительного с пролетарской точки зрения происхождения, но все же женой героя. И потом, больше Нину взять было некому.
У Нины от родителей остались две фотографии. На одной отец в военной форме и мама в беленькой кофточке: отец белозубо улыбается, мама стесняется, даже глаза в сторону отвела. Вторая — в полный рост, студийная. Мама стоит, отец сидит на стуле, на коленях у него двухлетний Витюша: на этой фотографии никто не улыбается, все серьезно смотрят в объектив. И хотя первая фотография была хуже качеством, Нина ее любила больше. На ней родители выглядели более живыми.
Благодаря рассказам бабушки и Сергея Ивановича, родители для нее все детство были почти как живые. Словно не умерли, а уехали. А вот Витюшу даже бабушка редко вспоминала. Теперь Нина понимала: это очень больно — вспоминать убитого малыша. Но получалось, будто он скользнул по кромке жизни — и растворился в небытии… Правда, сама Нина много думала о брате во время Блокады. Думала, что ему было б уже девятнадцать, и он бы сражался. И на одного солдата с нашей стороны было бы больше, чтобы немцев прогнать.
Нина погладила свежепозолоченную надпись.
Ее пальцы слабо светились на фоне темного гранита. У всех вампиров кожа слегка светится в темноте. Интересный и непонятный эффект. Нине было любопытно: а у чернокожих вампиров кожа тоже светится?..
Каждый год по ее просьбе кто-нибудь платил работникам кладбища, чтобы те ухаживали за могилой. При советской власти за могилой героя-милиционера и так смотрели, а вот потом начался беспредел, места на кладбище в центре Петербурга стали выгодным товаром. Приходилось давать взятки, чтобы могилу не тронули. И чтобы содержали в приличном виде.
Нина закрыла глаза, попыталась сосредоточиться, вспомнить если не фотографии родителей, пропавшие в Блокаду, то хотя бы — как они с бабушкой приходили сюда вдвоем… Вспомнила. Но не как ощущение, а как кадры из фильма. Почему-то сегодня она не могла нырнуть в прошлое, прочувствовать его. Все время что-то отвлекало. Хотя спутник на этот раз ей достался молчаливый. Не тревожил ничем. Стоял в сторонке неподвижно как памятник. Не хотел отвлекать… Михаил вообще оказался очень деликатным. Нина даже не ожидала от него такого. А ведь поначалу огорчилась, узнав, что ее будет сопровождать именно он.
Михаил Онучин — Мишель, как его все называли, — Нине не нравился. Нельзя сказать, чтобы они часто встречались, хотя они оба не рядовые вампиры; оба служили при Князе — он в Страже, а Нина была архивариусом. Она слышала, что Михаил малоприятный тип, прямо-таки невыносимый: циничный, глумливый, к интеллектуалам относится с агрессивным пренебрежением. Правда, Нину он никогда не пытался задеть. С женщинами, особенно интеллигентными, он был почтителен.
И все равно она бы предпочла поехать с кем-нибудь другим. Или иметь возможность ездить самостоятельно. Увы…
Когда Корф
Нина и выглядела на свои пятнадцать. Не так, как пятнадцатилетние девушки-акселератки в начале двадцать первого столетия, а на свои нормальные пятнадцать лет. Поэтому в путешествиях ее всегда сопровождал кто-то из московских вампиров, выглядевший взрослым. Так было проще. И в советские времена, и сейчас. Девочка-подросток — и взрослый человек.
Но раньше это всегда был просто кто-то из подданных Князя, кто не прочь съездить в город на Неве, не тяготился обществом замкнутой архивистки и заодно хотел оказать любезность ее мастеру, Модесту Андреевичу Корфу. Со Стражами она не ездила никогда. Это была личная охрана, как говорил Модест Андреевич, «личная гвардия» Князя Вампиров Москвы, и их посылали только с самыми важными поручениями.
Но так совпало, что Михаил именно сейчас должен был везти Князю Петербурга дар от Князя Москвы — в знак извинения за недавнее вопиющее поведение московских вампиров в Эрмитаже. Поручение было скорее почетным, чем важным, поскольку проступок москвичей на питерской земле хоть и нарушал Закон, но результат оказался скорее комическим, чем преступным, и Князь заодно поручил ему и сопроводить Нину.
И теперь Нина чувствовала неловкость. Будто отвлекает Стража от важного дела. Хотя дар Князю они уже отвезли и все светские обязанности выполнили, а до самолета еще шесть часов, так что ни от чего она Михаила не отвлекала.
И все-таки что-то ее тревожило. Не давало сосредоточиться. Может, и не в Михаиле дело…
Словно бы дурное предчувствие. У вампиров, особенно у старых, развивается интуиция. Чутье на опасность. Это помогает выживать.
Нина была не очень старым вампиром, подобные предчувствия возникали у нее не часто, и она пока
