всего, чего я не понимаю, и, честно говоря, у меня есть ощущение, что мама сказала мне далеко не все.
– Понимаю. – Катрин отвернулась, чтобы снять крышку с большого квадратного блюда, на котором были разные бисквитные пирожные. Она слишком хорошо понимала, что все было написано у нее на лице, и меньше всего ей сейчас хотелось, чтобы Джулиет смогла бы прочитать ее мысли о том, что Молли наверняка почти ничего не сказала дочери.
«На ее месте я бы решила, что мне лучше бы помалкивать об определенных аспектах всего этого, но я же не такая скрытная, как она!» – сбивчиво подумала Катрин.
Но вслух она сказала:
– Не думаю, что могу сказать тебе больше, чем ты уже знаешь, – меня не было на Джерси, когда это случилось. Я была в Лондоне. Я много лет учительствовала там.
Джулиет опустила лицо.
– Почти любой из нас скажет тебе больше, чем я, – продолжала Катрин. – Дядя Поль и твой отец были ответственны за то, чтобы разбираться во всем этом.
– Представляю, как папа ненавидел такие вещи.
– Думаю, да. Думаю, большая часть хлопот досталась Полю. Дэвид был слишком молод, чтобы его привлекли к этому делу, – ему тогда было всего девятнадцать лет, он еще учился в колледже.
– Вы хотите сказать, что его тогда не было на Джерси?
– Нет, он был. У него был тяжелый грипп, и он приехал домой подлечиться. Так что видишь, любой из них может намного лучше ответить на твои вопросы. – Она выбрала пирожное с ромовым кремом, откусила от него и придвинула блюдо к Джулиет. – Попробуй, они очень вкусные.
Джулиет покачала головой.
– Нет, спасибо. Лучше не буду. Я сегодня обедаю с бабушкой, а она собирается устроить обед по крайней мере из четырех блюд.
– Она, наверное, вспоминает время, когда ей приходилось питаться тем, что предлагало одно из учреждений Ее Величества, – сухо произнесла Катрин.
– Это было так ужасно для нее, – сказала Джулиет, шокированная тем, что Катрин могла шутить по такому поводу.
– Уверена, что так оно и было. К счастью, она отделалась очень легко. Не побоюсь сказать, что здесь помогли ее прекрасный характер и положение на острове, а своим легким наказанием она обязана Дэниелу Диффену.
– Дэниелу Диффену?
– Это ее адвокат. Он провел первоклассную работу при очень сложных обстоятельствах.
Джулиет обняла кружку руками.
– Откровенно говоря, вся эта история показалась мне невероятной. Как можно поверить в то, что сказала мама, тем более теперь, когда я познакомилась с бабушкой… Ну я просто не могу поверить, что она могла сделать что-то подобное.
Катрин кивнула. Уклончивость ее ушла, сейчас она выглядела грустной и немного озадаченной.
– Я понимаю. Мы все чувствовали подобное.
– Тогда, если никто не верил, почему ее признали виновной? – спросила Джулиет. – Тогда это вообще лишено смысла.
– Ее признали виновной потому, что она настаивала на том, что она виновна, – тихо сказала Катрин.
– Но что же тогда произошло?
– София была на празднестве в Сент-Хелиере. Она приехала домой незадолго до полуночи, шофер высадил ее перед парадной дверью Ла Гранжа. Через двадцать минут София позвонила в чрезвычайную службу с просьбой прислать полицию и «скорую помощь». Она сказала, что стреляла в Луи.
– И ей поверили?
– Ну… Луи же был мертв.
– Но ведь это неслыханно, чтобы люди делали ложные признания, не так ли?
– Я не знаю, Джулиет.
– Но вы в свое время думали…
– Так же, как и ты, я не верила, что София могла сделать что-нибудь в таком роде, и Дэниел Диффен тоже. Я уверена, что была причина, из-за чего он проделал такую грандиозную работу, чтобы оправдать ее. Если бы ее защищал кто-нибудь другой, а не Дэн, она могла бы благополучно получить гораздо более долгий срок. – Катрин слегка покраснела и задохнулась, но Джулиет не заметила этого.
– Но даже он не смог полностью ее оправдать, – сказала она все еще слегка обвиняющим тоном.
– Ты не понимаешь, моя дорогая. У него были полностью подрезаны крылья… – Катрин оборвала себя, вспомнив свой страстный разговор с адвокатом, когда она вихрем прилетела из Лондона на Джерси, услышав про арест сестры.
«Как ты позволил им осудить ее, Дэниел? – яростно вопрошала она. – Это же нелепо, это безумие!»
«София настаивает на своей вине, – ответил Дэниел. Глаза его за золотыми дужками очков были болезненно тревожны. – Она хочет признать вину и понести любое наказание, которое применят к ней. Все, что я могу, – это изложить ее дело с наибольшим возможным сочувствием».
