обрисовал Джулиет, Айвора Фовэла устраивала версия Софии. Если бы он смог докопаться до сути, могла бы получиться не оставляющая сомнений книга, настоящий бестселлер, и он уже воображал, с каким наслаждением он будет писать его, соединяя свой писательский талант с интересом к криминалистике, которые он взрастил в себе! Даже если у его и был крошечный комок злости, глубоко запрятанный в его побуждениях, он все равно не осознавал это. Он лишь инстинктивно понимал, что кто-то плохо обошелся с этим человеком. Ну а если этот кто-то мог бы угрожать и ему, и притом так безжалостно, чтобы заставить его потерять сон? Но только он совсем не собирался этого делать.
Но расследование Дэна имело кучу пробелов. В досье просто не было достаточной информации, чтобы дать ему дополнительную зацепку – ведь в конце концов его отец защищал Софию с позиции признания ею вины. Например, показания, касающиеся поведения остальных членов семьи в ночь, когда умер Луи, были расплывчатыми и неподтвержденными, их упоминали лишь в том контексте, который устраивал саму Софию.
«Она просила меня не вытаскивать на свет семейные дела. – Дэн вспомнил, как однажды отец сказал ему, когда у них зашел разговор об этом деле. – Она сказала мне, что нанимала меня не для того, чтобы я играл роль исправного защитника».
Таким образом, тайны Софии остались глубоко запрятанными, и у Дэна было не больше зацепок, чтобы докопаться до них, чем у его отца двадцать лет назад. Он подумывал о том, чтобы поговорить со старыми друзьями из полиции и попробовать раздобыть старые досье, но сомневался, стоит ли ему делать это так поспешно. Ведь тогда он может упустить какую-нибудь золотую возможность, потому что не знал, чего, собственно, ищет. Просмотрев несколько ранних, подлежащих уничтожению материалов, Дэн решил держать ухо востро. Рано или поздно он натолкнется на кого-нибудь, кто сможет ответить ему на некоторые вопросы, и раз уж он решил лично заняться расследованием, то тогда и сможет извлечь правду на свет. Но прошел год, и он уже начал думать, что ему стоит забросить это дело, признав, однако, что случай интересный.
И вот тут, словно дар Божий, прозвенел звонок ее внучки. Когда она сказала, кем приходится Софии, пульс его застучал в бешеном ритме. Вот тот человек, который заинтересован в этом и доискивается правды – и она была сама членом семьи!
В первый раз в жизни Дэн благословил тот факт, что его назвали именем отца. Все мелкие неприятности, которые возникали у него от ощущения, что родители этим как бы отрицали его индивидуальность, да и другие случаи, когда одинаковое с отцом имя приводило к каким-то дурацким недоразумениям, были забыты. Если бы его не назвали Дэниел, то другого такого случая, может быть, и не представилось.
Дэн вернулся в гостиную. Он испытывал подъем, оживление. Разговор был не из легких, но он надеялся, что еще раз встретится с Джулиет Лэнглуа. Его немного кольнула мысль о том, что было, если бы он сказал ей об истинной причине его интереса к этому делу и о догадках, что София покрывала какого-то близкого ей человека. Он испугался, что в таком случае она просто ушла бы и никогда не вернулась, а он потерял бы шанс написать лучшую повесть из всех, что мог написать. Репортажи-расследования, равно как и работа в полиции, могут быть грязным делом. С этим ему приходилось жить, но не стоило терять из-за этого сон. Ненадолго он мысленно вернулся к тем сомнениям, которые испытывал его отец и которые много лет мучили его. У него возникло чувство, что его старик был бы рад, если спустя много лет справедливость все же восторжествует. И если его совести нужна взятка – то вот она.
Дэн потрогал кофейник. Кофе был теплым, но не горячим. Он решил подогреть его, потом передумал и налил себе вместо кофе виски. Рановато для такого напитка, но у него было ощущение, что он что-то отмечает.
Дэн поднял бокал и мысленно произнес тост в честь дела Лэнглуа.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В тот полдень, после отменного ланча, состоявшего из бараньей отбивной, молодой картошки и чая со свежей мятой из собственного сада, Катрин уселась в машину и покатила в Ла Гранж навестить сестру Софию. Катрин любила плотно обедать в первой половине дня. Эту привычку она приобрела за годы своего учительства и надзора за школьными обедами и сейчас утверждала, что поздние обеды вызывают у нее несварение.
Однако после плотных ланчей ее клонило ко сну. Когда у нее не было ничего лучшего на примете, Катрин позволяла себе соснуть с полчасика, но сегодня, решив, что ей на самом деле надо съездить к Софии, она изо всех сил боролась с сонливостью, стягивавшей ей веки, подавляла зевки и решительно настроилась, что роскошный полуденный сон придется отложить.
Приехав в Ла Гранж, она удивилась и встревожилась сообщением Деборы, что София все еще в своей комнате. Молодая женщина объяснила ей, что София была немного «не в порядке» прошлой ночью, но не придала этому особого значения. Катрин провела некоторое время с Деборой и Джулиет, рассматривавшими альбом со старыми фотографиями, а потом поспешила наверх, в комнату Софии. Она без стука открыла дверь и возвестила о своем приходе, воскликнув:
– София! Это я. Ты проснулась? В ответ донесся короткий смех.
– Конечно, я проснулась, Катрин. Мы же не спим весь день напролет!
София сидела на розовом пуфе и смотрела вниз, на аллею. К облегчению Катрин, она выглядела вполне нормально, как всегда. Пожалуй, чуточку бледная, но в целом неплохо. На ней были хорошо облегавшие ее темно-синие слаксы, кремовая блузка и изумрудно-зеленый с синим свитер.
– Дебора сказала мне, что ты себя неважно чувствовала! – осуждающе сказала Катрин.
– Да, у меня был вчера вечером приступ головокружения – ты же меня знаешь, – легко сказала София. – Сейчас я себя хорошо чувствую, но доктор Клавель считает, что я должна отдыхать целый день, сама знаешь, какой он беспокойный.
– Да уж, знаю, – с чувством сказала Катрин. В прошлом году доктор Клавель настоял на серии дорогостоящих и занявших кучу времени тестов для нее самой, когда ей случилось пожаловаться ему на расстройство пищеварения. Результаты анализов не показали ничего плохого, и Катрин не могла решить – испытывать ли ей облегчение или, напротив, раздражение по поводу потраченных зря усилий. Во всяком случае для себя она решила, что с доктором Клавелем в будущем будет осторожнее.
– А я тут сижу, наслаждаюсь солнышком и читаю, – продолжала София, откладывая книгу на столик возле нее. – Ну, чем я обязана твоему визиту? Тебе кто-нибудь позвонил и сказал, что мне нехорошо?
– Нет. Я узнала об этом, когда приехала.
– А что тогда? Непохоже на тебя, чтобы ты пожертвовала послеобеденным отдыхом и приехала
