… декабря 200… года, четверг
«Если эти поразительные явления реальны, я сойду с ума; если же это плод моего воображения, я уже сошел с ума».
Загорал на озере. У озера стоял дом, белый и веселый, было лето. Ромашки, васильки, пчелы жужжат, банально, но приятно. Я уже много раз видел это озеро и этот дом, и мне всегда было там хорошо. Вообще-то я предпочитаю видеть во сне кошмары. После них особенно радостно проснуться: чувствуешь такое облегчение, точно заново на свет родился. Но страшилки редко меня посещают. Ромашки и тому подобная карамель снятся гораздо чаще.
Где же мы находимся, когда спим, что это за мир такой? И отчего мы так уверены, что просыпаемся в том же самом мире, в каком накануне уснули? Озеро, белый домик – все это было со мной где-то, и я тоскую по ним до сих пор?
Малость позанимался ненавистными хозяйственными делами. Может, жениться? Иветта, Лизетта, Жанетта, Жоржетта, ах! полковник Соболев, прощайте, женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки… Если жениться, то на Маринке. Только она не согласится, потому как у меня ни кола ни двора… Прогулялся, пообедал, растянулся на диване. Позвонить Гене? Вчера он был живой, но это было вчера. Нет, с какой стати я ему буду звонить?! Я же просто пошутил. Ничего сверхъестественного не произошло, не происходит и произойти не может. Чушь какая!
Ну так позвони и убедись, что чушь. А если все же… Как Марина рассказывала? И сказать вслух: «Форзи, заберите меня», – глупо, и промолчать – глупо; раз уж такая мысль посетила, получается, будто молчишь из страха. Так что глупей – отныне и во веки вечные ежечасно справляться о Генкином здоровье или притвориться перед самим собой, что не боишься?
Который день сердце покалывает. Это только с виду мне все те же двадцать, а внутренним органам, небось, за пятьдесят. Три года на коксе. Шесть лет с алкоголем. Не то что о спорте – о физзарядке давно забыл, только знаю на диване валяться. Напрасно пытался отвлечься от мыслей о Геныче. Не удержался – позвонил. Домашний не отвечает, это ясно, мужик на работе. Мобильный молчит, тоже ничего особенного в этом нет. А рабочий все занят и занят. Хватит глупить. Лучше поинтересуюсь у Олега, не нашлась ли Таня.
…Выяснил: до сих пор ни слуху о ней ни духу! А Олег наш снова пьян. Угрызениями совести мучается или празднует освобождение от семейных уз? В последний раз попробую Генке на работу позвонить. Самое мерзкое, что в каком-то дальнем уголочке сознания хочется, чтобы он… чтоб убедиться в своем тайном могуществе…
Геннадий не приходил сегодня, оказывается… Ну, загулял. Ну, запил. Ну мало ли что! Решил с бывшей женой помириться и уехал!
Седой сказал, останется только один – это значит, что вслед за Геной я должен и других… Нет, Генка просто запил, загулял! И что я так дергаюсь от дверного звонка?
Лампочка на площадке опять перегорела. Привалившись плечом к стене возле дверного косяка, стоял маленький, тонкий парнишка – в темноте белели кроссовки и кепка. Фигурка отделилась от стены и ступила на порог, ворча:
– Ну и подъезд! Какой-то свинюшник. Натуральные питекантропы…
Марина скинула мне на руки бесформенную куртку, не глядя, швырнула кепку – та упала точно на рожок вешалки, покачалась, как мяч в волейбольной корзине, и повисла.
– Скажи, друг мой! – начал я с места в карьер, – ты бы не могла выйти за меня замуж?
– Зачем это, друг мой? – Она рассеянно прошлась вдоль книжных полок взад-вперед, провела пальцем по корешкам, обнаружила пыль и скорчила досадливую гримаску.
– Я одинокий, как… как больной волк. Случись что – меня даже похоронить некому.
– Больной волк звучит уже лучше, чем загнанная лошадь, – заметила она. – И значительно ближе к истине. Иван, ведь если твое тело умрет – ты будешь далеко отсюда, во всяком случае, так Лешка утверждает. Какая тебе разница, похоронят ли тебя в здешней реальности или нет?
– Ну, как-то приличнее… – вздохнул я. – Так ты не согласна?
– Я подумаю…
Она встала на цыпочки, пытаясь достать что-то с верхней полки, короткий свитер задрался, открывая спину с глубочайшей ложбинкой. Какая хрупкая! Косточки бедер спереди выдаются, даже когда она стоит. Трогательные косточки. Моя Кармен! Не нравится мне этот генерал. Я как собака на сене… Навязчивые образы собак и генералов преследуют меня, о чем бы я ни думал. Не свидетельствует ли это о легком психическом расстройстве?
– Послушай, Мусенька, – сказал я, – вот если бы ты все-таки стала играть в эту игру… и надо было бы соперников по одному ликвидировать – в каком порядке бы ты от нас избавлялась?
– Иван, я не хочу это даже гипотетически обсуждать.
– Маринка, прошу тебя, скажи.
– Зануда чертов! Ну, хорошо. Учти, я говорю с точки зрения
симпатий-антипатий, а не тактики-стратегии или справедливости-несправедливос# ти. Первым я бы убрала Геныча.
– За что? – сердце мое тяжело екнуло.
– Да ни за что, – покусав губы, сказала Марина. – Просто других жальче. Потом Олега – меня бесит, как он с Татьяной поступает. Потом саму Таньку, уж больно от нее много бесполезных эмоций. Потом Лизу.
– Почему Лизу? – спросил я.
– Потому что дальше мне трудно выбрать… Тебя грохнуть или Лешку? Не знаю. С тобой мы ближе, откровеннее, будто с детства знакомы; с тобой мы похожи, оба изломанные и с тараканами в голове. Он мне за другое нравится, он относительно правильный, хоть и не без заморочек, относительно невинный, с ним я про многие вещи никогда не стану говорить, как с тобой. Он классный. Только не бойся, не собираюсь тебе дорожку переходить…
– Муся, послушай… Когда мы с тобой только познакомились и рассказывали друг другу о своем темном прошлом, ты в два счета разоблачила мое вранье. Но сама ведь тоже лгала? Только я не такой умный, не могу определить, что именно не так было в твоей истории.
Марина потянулась и закусила нижнюю губу. На лице ее не было неудовольствия.
– Как и ты, всех персонажей ролями поменяла! Я говорила про интеллигентного сутенера, так вот: на самом деле я была не «работницей» его, а женой. А рэкетир Серега – моим любовником. Он мужа моего убил.
– Ты заказала?
– Да. И было это не в Москве, а раньше, на малой родине. Потом я не захотела там оставаться и уехала… Покинул он свое селенье, где окровавленная тень…
– А психоаналитик тогда кто?
– Один из моих нынешних приятелей. Умный дядя. Он говорит, когда у человека в прошлом имеется неприятная, темная история, которую не хочется вспоминать даже наедине с собой, человек этот постоянно придумывает взамен нее другие бредни. Таким образом происходит замещение, вытеснение или что-то в этом роде.
– Постой, Маринка! – вспомнил я. – А как же… если муж твой умер – где же ваши дети?!
– Дети? – переспросила она с удивленным выражением. – Какие дети?
Я понял, что дальнейшие расспросы ни к чему ни приведут. Наверняка сейчас мне скормили очередную душещипательную сказку, а правды о жизни своего друга я не узнаю никогда. Да и хочу ли я ее знать, на кой она мне, правда-то?
– А ты почему не хочешь сыграть в нашу телеигру? – спросила она. – Ведь деньги!
– Не люблю, когда в мою жизнь влазят, – ответил я.
– А в принципе как ты относишься к подобным играм?
– – Никак не отношусь. Изредка смотрел. Скучно. Я вообще не люблю телевизор.
– А я их ненавижу…
– Почему ненавидишь? – спросил я с недоумением. – Что тебе до них? Одно дело – наш случай: насильно включили в какие-то списки, этого твоя свободолюбивая душа не может вынести. А когда люди сами приходят играть, по своей воле? Ведь «мочить» – это просто выражение, не корову же проигрывают! Если человек захотел участвовать – он знал, на что идет.
– Просто выражение, да? Хоть ты не любишь телевизор, но наверняка слыхал, как летом в «Большой погоне» парень пристрелил в финале соперника?
– Это была случайность, – возразил я. – Его присяжные оправдали.
– Кто знает, случайно или не случайно? Выигрыш-то ему отдали! Правда, как я читала, вся сумма на адвоката пошла. Но дело даже не в этом. Мне кажется, когда человек даже понарошку «мочит» людей, которые ему ничего плохого не сделали, в нем появляется что-то гнилое. И потом он в любых ситуациях начинает мочить, по службе ли, в личной ли жизни. В его мозгах поселяется убеждение, что ходить по головам и по трупам правомерно. Боже, а гладиаторы эти!..
– Такова жизнь, – сказал я. – Ведь если я первый не выстрелю, так выстрелят в меня… А в гладиаторы идут по своей воле. Сам чуть не пошел, когда денег на жизнь не было.
– Ты – в гладиаторы? – она окинула меня с ног до головы критическим взглядом. – Неужели ты занимался каким-нибудь спортом, да еще таким, где убивать учат? Врешь, поди!
– Вру, – покорно согласился я. Не люблю разочаровывать людей. И зачем ей знать, что в гладиаторы я чуть было не подался не только ради денег, а из-за вдруг возникшего желания пострелять по живым мишеням. Прошел все отборочные комиссии, а потом так же вдруг потерял к этому интерес, повстречав в баре какую-то занятную личность, о которой в свой черед забыл через пару деньков. – Конечно, вру, милая. Какой спорт? Мы только в области балета…
– Какая же это своя воля – если ради бабок? Если у человека есть причина кого-нибудь убить – это одно. Но вот так – друга – без причины, на потеху зрителей! …Что ухмыляешься? Смешно, что я мораль читаю?
– Смешно, – признался я. – Прости, Муська, но ты вот, например, за деньги спишь с разными мужиками. А как же твоя душа?
– Душа не при чем, – сказала она сухо. – У меня это просто бизнес. И я никого в пропасть не сталкиваю. Еще вопросы есть?
– Еще один, и отстану! – попросил я. – Скажи: если б игра велась не за деньги, а на выживание? В буквальном смысле? В живых останется один? Понимаешь? Что б ты сделала?
– Да ну тебя! Начитался Шекли. Вообще у вас с Лехой есть один очень противный недостаток: вы ужасно много читаете фантастики.
Сказав Маринке, что шоу не смотрю, потому что скучно, я малость покривил душой. С тех пор, как начали с огнестрельным оружием играть, – частенько смотрю. Не раз наблюдал коллизию: игроки выбывают, и наступает момент, когда остается пара сдружившихся, казалось, словно братья родные. И всегда лелеешь сентиментальную мечту, что они откажутся драться друг с другом. Или хотя бы потихоньку от организаторов договорятся поделить приз и счастье на всех поровну. Может, конечно, иногда и договариваются. Хотелось бы в это верить.
– Маруся, тебе Генка сегодня случайно не звонил? – спросил я мерзким фальшивым голосом. – Как он там?
– Хорошо, что напомнил! Дай-ка телефон. Он меня на днях просил в Интернете справочку по жилищному кодексу найти.
Подал ей телефон, взял пустые чашки и вышел на кухню. Мне даже присутствовать не хотелось при том, как она будет звонить. Нервишки не выдерживают. Включу воду погромче, чтобы не слышать. Когда вернусь в комнату, она скажет, что все нормально, и тогда можно жить.
