взрослый сильный мужчина. А темные силы, пробравшиеся в оболочку его тела, делают его еще более сильным.
Накануне того, как все случилось, Вадим задержался после уроков. Пошел на пустырь, достал из портфеля припасенный нож с острым как бритва лезвием, подманил кошку…
На ее теплой шее пульсировала жилка. Набрав в легкие побольше воздуха, Вадим чиркнул по ней – и кошка, не издав ни звука, сразу обмякла, а из ее перерезанного горла хлынула кровь.
«Разрез на шее надо делать глубокий и длинный, – понял он тогда. – Только в этом случае смерть наступает быстро…»
Но мама, мамочка любимая – это же не кошка.
Трясутся руки, во рту все пересыхает, голова кружится.
От любви к маме, кажется, даже начинается жар.
Отца не жаль, его и так уже почти нет, черные монстры просто свили гнездо в его теле.
Но мама, мамочка…
И все-таки он, как и планировал заранее, вечером предупредил родителей:
– Завтра с утра я встану пораньше. Хочу до школы к Танюше в больницу съездить.
Мама растерянно разводит руками:
– Но тебя так рано никто не пустит к сестре. Ты лучше после школы к ней сходи.
– После уроков у нас там еще классный час будет. А Таня просила фломастеры ей привезти и альбом. Ма, да я просто медсестру попрошу, чтобы Тане все передала. Она проснется, порисует. Ты не волнуйся, я сам соберусь, и чаю попью, и бутерброды сделаю.
– Ну как знаешь, – устало шепчет мама. Под ее глазами обозначились темные круги и морщины, которых не было раньше. Но она все равно красивая, очень-очень. – Ты только дверь не забудь за собой захлопнуть…
Родители засыпают поздно. Мама всхлипывает во сне, отец храпит.
Чернота за окнами сначала синеет, потом делается голубой.
Пора…
Вадим, вытащив из-под подушки нож, крадется в комнату родителей, трясет маму за плечо.
– Мамочка… Посмотри, пожалуйста, я запутался. У Тани несколько альбомов, который взять?
– Оба, – мама переворачивается на другой бок, ее дыхание быстро становится ровным.
– А карандаши ей нужны? – лоб Вадима покрывается испариной: все идет не по плану. – Или только фломастеры?
Она все-таки посыпается, откидывает одеяло, ворчит, направляясь в коридор:
– Да что же это такое! Ничего в этом доме без меня найти не могут, и…
На белой атласной сорочке красные брызги заметны даже в предрассветных сумерках.
Жизнь без мамы – это ужасно.
Не надо было этого делать!
Горе и паника нарастают снежным комом, руки трясутся.
– Потом, – шепчет Вадим, сжимая нож.
Вся боль и слезы – потом.
Теперь предстоит сразиться с темными силами.
Это из-за них мама была несчастна, это от них надо защитить сестру, невинную душу, чистого ангела…
С отцом все не так просто.
Вадим чиркает по его горлу. Но, наверное, не успевает перерезать какие-то жизненно важные артерии.
– Вадя, ты с ума сошел! Ты что делаешь? – вдруг рычит отец, из его горла хлещет кровь, но он пытается встать.
И становится понятно: все решено и сделано правильно; это темные силы в теле отца вступают в бой.
Вадим снова дотягивается ножом до папиной шеи, колет, режет… приходит в себя, когда понимает: наверное, давно кромсает мертвое тело.
Приходится возвращаться и к маминому телу, наносить по нему удары.
Разный характер нанесения повреждений может вызвать подозрения.
Пускай милиция думает: в квартире побывал вор-сумасшедший…
Состояние Вадима ужасно.
Надо собираться, взять деньги и мамины украшения, принять душ, переодеться, забрать с собой нож и испачканную одежду.
Но, кажется, сил сдвинуться с места нет.
Вадим сидит возле тела мамы и плачет.
– Мамочка, так лучше, – пытается объяснить он, всхлипывая. – В папином теле ведь уже были темные силы…
Уходя из квартиры, он оставляет дверь приоткрытой, очень надеясь, что кто-нибудь из соседей вызовет милицию. Но как назло – проходит урок за уроком, а в школе так и не появляются милиционеры. Хотя, может быть, это к лучшему? По крайней мере, когда он вернется из школы и «обнаружит» трупы родителей – волнение, от которого внутри, кажется, все звенит, в какой-то степени будет объяснимо, милиция ничего не заподозрит…
– Вадим, ты не заболел? У тебя лицо горит, – шепчет соседка по парте.
Стараясь говорить как можно спокойнее, Вадим пожимает плечами:
– Да нет, что ты, я отлично себя чувствую.
– Но у тебя щеки в красных пятнах!
Возможно, в тот день это были красные пятна. Потом они превратились в огромные гнойные угри, с которыми долгое время не могли справиться никакие прославленные американские косметологи…
… – Все, приехали. Вот здесь находится альбом Пикассо, – Вадим кивнул на приближающийся дом. – Вы мне руки освободите! Или я так и буду из машины выходить, как пленный немец?
– Так и будешь, – пробурчал вымогающий взятку следователь.
Вадимом овладела паника.
На запястьях защелкнуты браслеты наручников. Теперь темные силы легко могут нанести ему вред – а он не сможет даже дать отпор…
«Все будет хорошо. Все эти менты и следователи хотят только одного – денег, – стал утешать себя дизайнер. – Неприятный мужчина получит альбом Пикассо – и оставит меня в покое…»
– Отпусти меня! Урод! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох! Ты обманул меня, обманул!
Вадим пытается наподдать вымогавшему взятку следователю, двинуть ему посильнее – под челюсть, в глаз, в солнечное сплетение.
Но жгуты фиксаторов впиваются в запястья, сон тает, перед глазами вместо расплывающегося следовательского лица появляется тонкая фигура в белом халате. Санитар отрезает кончик ампулы, тянется за шприцем в хрустящей упаковке, и Вадим невольно стонет.
Нет, нет, только не это.
Пусть еще раз произойдет коварный обман со стороны одного следователя, потом долгий муторный допрос уже другого следователя, в прокуратуре.
Все, что угодно, – только не этот препарат. От него по всему телу идут многочасовые судороги и череп, кажется, лопается от напряжения, а еще изо рта льется слюна (в ней можно захлебнуться, и так страшно откусить себе язык).
– Не надо, пожалуйста, не надо, – умоляет Вадим, испытывая неимоверное желание сесть на постели, забраться в ее дальний уголок, съежиться в комочек и исчезнуть. Но фиксаторы прочно держат руки и ноги. – Не надо…
Белый халат санитара никого не обманет.
В этом халате, в этом теле – темные силы. Они все-таки настигли, спасения нет.
Спасения нет, но… Но вот в палате появляется еще один человек. Высокий, тоже одетый в белое, он о
