выход! Как нас там учили, на НЛП-семинаре? Вселенная – дружественная, любая высказанная просьба материализуется ответным действием».
Предчувствие ее не обмануло.
– Лика, привет! Я тут вспомнил, ты говорила, что интересуешься необычными случаями. Я экспертизу закончил по одной дамочке-убийце. Случай очень интересный…
Не в силах сдержать свои эмоции, она закричала:
– Да, интересный! Она сама во всем призналась! И зовут ее Ольга Фирсова…
– Как ты догадалась? – изумился судебный психиатр Виктор Новицкий. – Ее действительно так зовут. Но признание – не показатель. Большинство больных, совершив преступление, признается в содеянном. Они вызывают милицию, сами звонят в «Скорую». Так что Ольгин случай примечателен не поэтому. У нее заболевание, которое сравнительно недавно стало диагностироваться и рассматриваться именно через призму психиатрии.
Пазл сложился! Делом Ольги занималась ФСБ, все-таки ребята Егора Иванова находились в разработке, и «контора» решила подстраховаться, оставила материалы в своем производстве. Непосредственно к следствию Мальцев отношения не имел – а если бы и имел, на людей этой профессии где сядешь, там и слезешь. И вот – информации никакой. Но, видимо, следователь решил назначить судебно-психиатрическую экспертизу, собственной экспертной службы там нет. Поэтому – благодаря удачному стечению обстоятельств – все-таки подоспела неожиданная помощь!
– Еду, – застонала Вронская. – Еду, срочно, извини, если ты занят, но ты же врач и должен понять! Витя, я стану твоим пациентом, если ты мне все не расскажешь…
Быстро, быстро, быстро.
Сменить домашний спортивный костюмчик на приличную одежду, нарисовать глаза, причесаться.
Сумочка, ключи от машины, телефон.
– Света, я скоро! – прокричала Лика, выскакивая за дверь.
Казалось, даже дорога пыталась помочь. На всем пути до психиатрической больницы не оказалось пробок!
Припарковавшись возле забора, окружающего больничные корпуса, Вронская стала лихорадочно копаться в сумочке.
Когда не без труда ей удалось разыскать паспорт, она облегченно вздохнула:
– Отлично! Без паспорта в стражное отделение судебно-психиатрических экспертиз не пускают, там пропускной режим жестче, чем в некоторых тюрьмах.
В больнице жизнь била ключом. Торопясь к нужному корпусу, Вронская отмечала кокетничающих с санитарами дамочек в байковых халатах, дымящих в беседке-курилке мужчин в синих пижамах. На скамейке, укрытой цветущим кустарником, явно восседал изобретатель вечного двигателя, озабоченно скреб затылок и что-то чертил в записной книжке.
Она старалась не улыбаться. Хорошенькая картина – идти по территории такого учреждения с бессмысленно-счастливой улыбкой. Но сохранять отстраненно-равнодушный вид у Лики не получалось. Перед встречей с Виктором на нее всегда накатывала волна теплого светлого счастья. От этого становилось даже неловко. Нормально ли это – радоваться, как сумасшедшей, встрече с психиатром?…
«Наверное, или Витя – настоящий врач, если моя душа так умиротворяется от общения с ним, – думала Лика, протягивая через решетку паспорт. Милиционер, нахмурившись, стал сличать фото в документе с оригиналом. – Или я… малость того. Зато я точно знаю, что с Витей все в порядке, это ерунда, что через годы работы психиатры становятся похожи на своих пациентов. Он очень позитивный, очень интеллигентный. Я всегда радуюсь, когда с ним общаюсь».
В кабинете Виктора ничего не изменилось: золотые рыбки лениво плавали по огромному, во всю стену, аквариуму, из динамиков лилась музыка Вивальди.
И Виктор – улыбающийся, в очках в тонкой оправе – сидел в кресле, сцепив руки на затылке.
– Я тебе бумажек приготовил. Экспертиз по старым делам. Затер там имена, обстоятельства. – Он протянул Лике кипу документов. – Но формулировки диагнозов остались. И – то, что касается признаний. Неужели я тебе не говорил о такой особенности в поведении больных? Они действительно часто сами ставят в известность правоохранительные органы.
– Отлично, – пробормотала Вронская, разбирая бумаги. – И чего я парилась с придумыванием тех ситуаций, когда следователь отлавливал убивца. Диагноз надо было поставить, и – вперед, явку с повинной писать. Хм… Да, Витя, пациенты у тебя очень интересные… «Отрезанный язык и отрубленные пальцы я положил ему в карман, в пальто, потянул его на улицу за дом, чтобы стекла кровь и зарубцевались раны. Потом на дверях кухни я написал кровью С. свой номер телефона, так как меня об этом просил С. до того, как я отрезал ему язык. В 3 часа 5 минут позвонил в „Скорую“ и милицию. В 3 часа 45 минут звонил повторно, говорил, С. может умереть…» Ага, ага, а здесь у нас что? «Подэкспертный дважды выстрелил в потерпевшего, после чего взял топор и нанес ему три удара по голове. После того как потерпевший упал и больше не двигался, подэкспертный помыл топор и позвонил в милицию». Ну точно! Никогда бы не подумала, что психи такие сознательные…
Виктор поморщился. И Вронская затараторила:
– Да, у меня девичья память, да, не психи, а больные, пациенты. Все, я запомнила.
– Там еще много таких случаев, – лицо врача смягчилось, – у этих двоих – параноидальная шизофрения с непрерывным типом течения. На момент совершения преступлений они не отдавали отчета в своих действиях, поэтому не понесли ответственности. Таких пациентов помещают на длительное принудительное лечение. Хотя, знаешь, недавно был ужасный случай – после такого лечения пациент вышел и опять совершил преступление. Девочка пяти лет, подвернулся ребеночек вот такому больному…
– Надеюсь, ты его закатал по полной программе, выдал экспертизу, по которой можно пожизненное схлопотать? Нечего таким уродам – в смысле больным – по улицам шастать!
Виктор развел руками.
– Увы, он болен. И он не отдавал отчета в своих действиях. Опять лечение, хотя я сам отец и меня тоже пугает и возмущает все это… Впрочем, Ольга будет отвечать в суде за свои действия. Она была вменяема во время совершения преступления. Она планировала его, пыталась выставить виновным своего мужчину. То есть она отдавала отчет в своих действиях и осознавала, что совершает. Но она, конечно, больной человек. У нее не самое распространенное заболевание. Но процентов восемьдесят больных с пограничным расстройством личности в случае совершения преступления признаются вменяемыми. Хотя эта болезнь побуждает к совершению правонарушений. Такие больные предъявляют высокие требования к себе и окружающим. И «наказывают» по полной программе. Сами могут покончить с собой, друзей могут убить за малейшую провинность.
– Так что это за болезнь такая? Как называется? – перебила Лика, копаясь в сумке. – Так, диктофон я забыла, буду делать пометки в блокноте, говори помедленнее.
– Так и называется, – Виктор снял очки, потер переносицу, – пограничное расстройство личности. В Советском Союзе его не диагностировали, и не во всех даже современных книгах по психиатрии оно выделяется в классификации. Хотя открыто оно, если можно так выразиться, давно. Фрейд и его последователи обратили внимание, что есть пациенты с серьезной психологической травмой (как правило, инцест. В случае с Фирсовой – действия развратного характера любовником матери), которые не поддаются лечению психоанализом. Пограничное расстройство личности, пограничный синдром называют амбулаторной шизофренией. Очень высока частота заболевания у детей матерей, страдающих этим заболеванием. А ведь мать Фирсовой находится на принудительном лечении, амбулаторно ей оказывать помощь уже нельзя, болезнь прогрессирует… У Ольги начальная стадия, ее поведение в принципе не сильно отличается от нормы.
– Слушай, Вить, я не понимаю. Но она же жила с психологом! Неужели он не заметил, что она больна?! Я говорила про Ольгу с Игорем. Он уверяет, что, когда узнал про тот случай, детский, на сеансе гипноза, испугался, что она не справится с этой информацией в случае осознания. Но он не думал, что речь идет о болезни!
– Внешние признаки не заметны не специалистам. И даже по многим психиатрическим тестам больные показывают результаты, как здоровые люди. Таким больным свойственно ассоциировать себя с любимыми, с друзьями. Границы личности Ольги порой становились размытыми, она даже чувствовала себя
