— Какого такого героизма ты хочешь от этих бомжей? До него ли им вообще? Они бедные и несчастные люди. Они просто борются за собственное выживание, — покачав головой, возразил я.
— Я же говорю, что здешний народ дрянь. Ну да хватит о бедных и несчастных. Они уже мне поперек горла стоят. Приступим к делу. Зачем ты снова сюда притащился? — спросил Кривонос, принимая грозный вид. Его грозный вид выражался в следующем: он насупил брови, выпучил глаза и сжал кулаки.
— Я собирался расспросить Кастру и Басмача о том, как погиб Крохля. Но им самим ничего толком неизвестно. Они всю ночь спали пьяным сном, а утром его увидели уже мертвым на краю полигона.
— Гм. Да, история с Крохлей вышла неприятная, — согласился он.
— Но надеюсь, ты-то знаешь, что с ним случилось. Ты же не последний человек на свалке.
— Верно, что не последний. Но сейчас меня больше занимает другой вопрос. Когда я получу назад свои деньги?
— Какие?
— Что значит какие?! Не валяй дурочку! Обыкновенные деньги! Те самые, что задолжал мне Виктор, твой дядя, — возмутился Кривонос.
— Генка, видно, у тебя начисто отшибло память. Я ж тебе русским языком объяснял, что у меня нет никаких денег.
— Опять ты завел свою старую песню. Надоело. Пойми, меня не касается — есть они у тебя или нет. Гони на бочку — и точка!
— Легко говорить: гони на бочку. Но откуда я их возьму? — буркнул я.
Снег подо мной подтаял, и стали коченеть ноги. Иногда их сводила судорога. Вдобавок началась икота. Прав, наверное, был Генка, когда говорил, что мое место в могиле рядом с Крохлей. Слишком плохо сейчас мне было.
— Зачем, козлы, вы связали мне руки? — спросил я.
— Чтоб ты меньше возникал, — заметил Паша.
— Во-во! Не мешал нам учить тебя уму-разуму, — добавил Кривонос. Затем приподнялся с канапе и наотмашь заехал мне в челюсть. Но несильно. Скорее ради порядка, показывая, кто здесь хозяин положения.
В его несильном ударе я усмотрел для себя добрый знак. Если, конечно, можно усмотреть что-либо доброе в самом факте своего избиения. Это вроде того, что у тебя сгорел дом, но зато горел он вяло и неохотно.
Впрочем, от этого удара была и реальная польза — я прекратил икать.
— Как лучше? Прочистились мозги? Так-то! Ты давай больше не забывайся. Не груби нам, — предостерег Кривонос. — Пойми, Вовочка, меня не волнует, где ты возьмешь деньги. Украдешь или вынешь из своего комода. Главное, возврати долг Виктора.
— Этот долг его подтверждается только одними твоими словами. Но коль тебе без него жизнь не мила, можешь забрать часть вещей моего дяди, — предложил я.
— Зачем мне нужно старое барахло Виктора?
— Как зачем? Странный вопрос. Развернешь этим барахлом торговлю в своем магазине. Между прочим, если не ошибаюсь, раньше он принадлежал моему дяде. Не знаю, как с его долгами, но его магазином ты точно завладел. Поэтому неизвестно, кто кому еще должен.
— Магазин тебя не касается! Никаким боком! — резко отозвался он и заелозил на канапе.
— Ага, Генка, ясно, — кивнул я. — Меня касается только якобы его долг.
— Долг — настоящий! Всамделишный! Без разных «якобы»! — вспылил Кривонос. — Короче, отдавай его или нам придется прибегнуть к крайним мерам!
— Нет у меня никаких его денег. Нет, и не было, — простонал я.
— Не ври! — рявкнул он.
Но, видимо, что мое упорство произвело все же на Кривоноса впечатление. Заколебавшись, он посмотрел на меня. После бросил взгляд на своего дружка.
— Слушай, Свисток, такая фишка. Может быть, у него и впрямь нет денег? — спросил он у Паши. — Они все у его сестры. Обманула дорогого родственника — и помалкивает. Она особа ловкая.
— Ничего она не обманула. У нее тоже нет денег. Если и есть, то самая малость на черный день, — заступился я за Шуру. — Да и то вряд ли. Гера, как пить дать, давно бы все спустил.
— В денежных делах ни на кого нельзя полагаться. На родню, в особенности. Это тема тонкая, — нравоучительно произнес Паша. — Сегодня я надеялся выяснить кое-что о его сестре по своим каналам. Но смерть Крохли спутала все мои карты.
— Значит, это не вы его убили? — спросил я.
— Ты что с ума сошел, Вовочка?! Само собой, нет! — с негодованием ответил Кривонос. — С какой стати нам его убивать? Мы что отморозки ненормальные? Он и без того был в полной нашей власти. Конечно, могли бы покалечить. Слегка. Набить бы там морду, сломать ребра. Да и то по пьяному делу.
— Была нам охота пачкаться, убивать его, — подтвердил Паша. — Нет, беспредел нам на свалке ни к чему.
— Но кто же тогда убил Крохлю?
— Даже не представляю. В ауте. Но позже я этим займусь. Вплотную, — пообещал Генка. — Обязательно кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал. Не беспокойся, все тайное становится явным. Подождем.
— Бомжи укажут тебе на Помойника, — заметил Паша. — У нас всегда так, если что неясно.
— Юля говорит, что Помойника не существует, — вспомнил я слова рыжеволосой продавщицы. — Что это бабушкины россказни.
— Как же, россказни! Юлька сама великая мастерица сочинять, — усмехнулся Кривонос. — Верно, Паша?
— Этого у нее не отнимешь, — кивнул тот.
— Но сейчас у меня другая проблема. Она будет важнее, чем смерть Крохли. Я не знаю, что делать с тобой, Вовочка? — признался Генка.
На данную проблему у Паши имелось собственное мнение. Он попросил жестами своего приятеля встать с канапе и поманил за собой к хибаре Крохли. Там он принялся что-то тихо, но убежденно, говорить ему на ухо. Прикрываясь ладонью, чтобы я не расслышал его слов.
Кривонос иногда утвердительно кивал. Иногда же, резко мотая головой, возражал. Изредка оба они с разным выражением лица — Генка с недоверием, а Паша с лукавой усмешкой — поглядывали в мою сторону.
Наконец, очевидно, придя к соглашению, Кривонос вразвалочку приблизился ко мне и проговорил:
— Ладно, мы пока тебя отпускаем. Гуляй, Вовочка. Кушай мороженое. Пес с тобой, сегодня я добрый. Но не надейся, что я забуду о твоем долге. Память у меня отличная. Ты отдашь мне все до копейки.
— До цента, — уточнил я. — Долг же в долларах.
— Видишь, ты сам все знаешь, — похвалил он меня.
— По случаю похорон Крохли у нас произошла амнистия. Это твое счастье, повезло. Но запомни раз и навсегда, спрятаться тебе от нас нигде не удастся. Мы отыщем тебя на краю света и заставим заплатить, — добавил Паша. Нагнулся и большим складным ножом разрезал веревки, стягивающие запястья за моей спиной.
«Вот черт! Ну и люди! Удавятся из-за денег! Как их только земля носит?! Чтоб им, гадам, провалиться!», — выругался я про себя. Но вслух, естественно, ничего не сказал. Вдруг они еще передумают! Заявят, что я не попадаю под амнистию! Сидеть же дальше под деревом, как бледная поганка, перепутавшая времена года, — было уже свыше моих сил. Терпеть их издевательства и побои — тоже.
Придерживаясь рукой за ствол березы, я кое-как встал на влажную землю, разъехавшуюся под подошвами моих резиновых сапог. Намокшие джинсы липли к замершим ногам. Тело сотрясала крупная дрожь. На ватнике сохранилась всего лишь одна пуговица, болтавшаяся на длинной нитке. Воротник на рубашке был порван и запачкан кровью. В общем, вид я имел сногсшибательный — в прямом смысле этого слова.
Конечно, я не ожидал, что здесь, в пристанище бомжей, меня встретят с распростертыми объятиями. Но попасть в подобный переплет я все-таки не рассчитывал.
— Что загрустил, Вовочка? Гляди на мир веселей! Или ты до сих пор не веришь, что свободен? — поинтересовался Кривонос.
— Почему? Верю, — ответил я.
— На похороны-то пойдешь?
— Генка, не шути. Куда ему сейчас идти на похороны? Его самого запросто могут похоронить вместо Крохли, — усмехнувшись, заметил Паша. — Пускай лучше топает домой. Принимается искать деньги Виктора.
— Правильно. Нечего терять даром время.
Я промолчал. Наклонился и подобрал с земли свою кроличью шапку, втоптанную в грязь. Поколебался и положил ее на пустующее канапе Кастры. Толку теперь от этой шапки не было никакого — ее бы постеснялся носить даже самый непривередливый бомж.
Постоял еще немного и последовал совету Паши — отправился домой. Но не для того, чтобы начать искать дядины деньги. Сейчас мне просто надо было отдохнуть.
Глава двенадцатая
Я лежал на постели, прикрытый пледом, со свинцовыми примочками на синяках под глазами. Комнату освещал неяркий умиротворяющий свет уходящего дня. По ней порхали две бабочки. Типа моли. Не жалко — пускай себе порхают. Они мне не мешали.
Самочувствие у меня было, как того теннисного мячика, которым весь сейм отыграла Маша Шарапова.
Я слушал тихую мелодичную музыку, лившуюся из стоящего рядом радиоприемника. Эта музыка была вполне созвучна моему минорному настроению.
Мне не хотелось ни о чем думать. Но в голову упорно лезли самые разнообразные мысли. В первую очередь — о дядином долге. И о том, что никаких денег Кривоносу я не отдам, если даже их найду. Теперь у меня не было сомнений, что эти деньги определенно существовали. Недаром же о них твердили все в поселке. Вот только, интересно, где они находятся?
Еще я думал о сестре Шуре. О том, что она наверняка знала гораздо больше о делах нашего покойного дяди, чем сочла нужным мне рассказать. Поэтому необходимо будет в ближайшее время вызвать ее на откровенный разговор. У меня были вопросы к моей сестре. Например, на какие средства они приобрели садовый участок? Почему так внезапно присмирел ее муж Гера? Почему он ушел с работы? И на что они собираются жить? Ни на одну же Шурину зарплату.
Любопытно было так же, какую роль во всей этой истории играет Паша Свисток? Помимо того, что является дружком Кривоноса. Как расценить странные намеки Генки, отпускаемые в его адрес? Вероятно, роль Паши была значительнее, чем представлялось на первый взгляд.
Мысли о страшной гибели Крохли на полигоне незаметно отошли на второй план. Но, несомненно, его смерть была каким-то образом связана со смертью моего дяди. Следовательно, она напрямую затрагивала и меня.
Оглушительно затрезвонил дверной звонок.
