чтобы при случае передать. У меня, правда, другая версия на этот счет. Жены политиков часто сходят с ума от безделья. Так вот, он вымыл лицо и руки. Протер краны, ручки, все. Как Андрея Петровича не остановил первый же патруль – я, честно говоря, понятия не имею. Видимо, он все-таки был весь перепачкан кровью. Потому что потом, когда он отошел от дома Корендо и поймал машину, а затем вернулся в служебную квартиру, он запачкал кровью деловой костюм! Чего вы хотите от человека с таким плохим зрением! И жена, сдававшая одежду в химчистку, обо всем догадалась… Вот такая история. Семирский – трус, паникер. Но не убийца. Он не убивал Корендо. И к смерти журналистки тоже непричастен.
– Но он играл в теннис рядом с местом, где произошло покушение на Лику…
– В этот спорткомплекс Андрей Петрович ходит очень давно. Место для занятий спортом не самое престижное, но, как говорится, сила привычки. Это без проблем можно проверить по документам.
– Но ревность… Мы установили свидетелей, которые видели, как жена Семирского приезжала на дачу Корендо. Приезжала одна, без мужа!
Маша достала из сумочки блокнот и что-то быстро в нем застрочила.
– Очень хорошо, что вы сказали. Нам придется принимать меры, придумывать убедительные объяснения. Это просто чудо, что я к вам зашла! Ревность… Господи, как вам объяснить… Семирский ни минуты не думал, скажем, о возможной травме для сына. Он заботился исключительно о собственном имидже, о своем реноме. Политики мыслят совершенно другими категориями. Узнав об измене жены, он приложил бы все усилия не для устранения любовника, а для того, чтобы с ним договориться! Но, кстати, на сей счет Андрей Петрович пребывает в полнейшем неведении. Правду говорят, что муж в такой ситуации всегда все узнает последним. – Маша посмотрела по сторонам и, заметив чайник, жалобно попросила: – Можно чаю? У меня горло заболело от объяснений!
Володя кивнул, достал из тумбочки чашки, щелкнул кнопкой на чайнике.
– Еще на кладбище мне показалось подозрительной эта драка, – призналась Маша, неодобрительно поглядывая на лежащий на подоконнике человеческий череп. – А когда я вернулась в офис, загрузила с правового портала Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы и поняла: подстава. По закону редактор не имел права не предоставлять вам сведения. У меня еще была надежда, что шеф не попадется в расставленную ловушку. Но он настаивал, требовал выяснить, о чем пойдет речь в статье. Какое-то время я обдумывала, а не послать ли мне к начальнику типографии подчиненного. Не хотелось, чтобы мое имя фигурировало в скандале. Но потом поняла, что дальнейшее утаивание информации лишь обострит ситуацию. И сейчас я понимаю, что вам придется проводить проверку, допрашивать Андрея Петровича. Он еще не в курсе моего визита. Представляю, сколько будет воплей! Но рассказать вам правду – это был единственный способ хоть как-то попытаться минимизировать последствия. Я вас очень прошу. Умоляю. Никаких журналистов, никакой прессы. Хорошо?
Ответить Седов не успел. В коридоре раздался шум, открылась дверь, и оперативник Паша за ухо затащил в кабинет Васильченко.
– А теперь, Петюня, расскажи дяде Седову, зачем ты караулил возле типографии курьера с дисками, на которых были записаны полоски «Ведомостей»? Ой, прости, – увидев посетительницу, Паша отпустил постанывающего Васильченко. – Ты не один…
– Маша, вам придется меня подождать в коридоре. У меня еще масса вопросов.
– Да, конечно. Только можно я чай возьму?
Осторожно захватив горячую чашку, она скрылась за дверью.
Седов с изумлением воззрился на незадачливого опера. Его в связи с минимальным опытом работы было решено не привлекать к операции, и вот выясняется такое…
– Я помочь хотел, – забормотал Петр, потирая пылающее ухо. – Сюжет был, что подрались, и все такое. Вот, помочь решил следствию. Только к курьеру подошел, навалились, мордой в грязь уложили. Я кричал, что оперативный сотрудник. Мне по печени двинули и посоветовали молчать. Конечно, замолчишь в такой ситуации! Когда в печень тыкают!
Володя с Пашей переглянулись и дружно захохотали.
– Вот о таких непредвиденных последствиях говорил Карп, когда возражал против проведения операции, – стонал Паша. – В числе задержанных – наш бравый Петюня.
После упоминания о шефе веселость Седова испарилась. Он покачал головой и сказал:
– Да нет, Карпу было только одно важно – чтобы от Семирского отстали. Поимка Богдановича в качестве мотивировки его вполне устроила. Ему только чтоб под депутата не копать. Но вот сотрудница его приходила. Говорит: был он в квартире Корендо, о труп споткнулся.
– Дела… – протянул Паша. – Карп голову с тебя снимет. Богданович же вроде непричастен. Тогда получается, Семирский – наша главная дичь.
– Наша главная дичь, – Седов обеспокоенно посмотрел на часы, – должна пойматься. Но что-то все не ловится и не ловится. И если не словится, то Семирский получится крайним в этой ситуации… Ладно, Паш. Поразвлекай тут барышню, а я пойду Богдановича допрошу.
– А я? – робко проскулил Васильченко.
– А на твоем месте, – Седов сладко зажмурился, – я бы поехал баиньки. Удовольствие неземное. Да и мешать будешь меньше.
– Я помочь хотел!
– Благими намерениями, Петя, вымощена дорога…
– К прокурору? – раздраженно перебил Васильченко. – Знаю!
Седов вздохнул:
– Конечно, к прокурору… Мало того что непутевый и сексуально озабоченный, ты еще и темнота необразованная!
Глава 13
Дурака нашли! Думали, он поведется на провокацию. Пойдет в редакцию «Ведомостей». И попадется прямо в расставленную ментами ловушку. Впрочем, чего ожидать от людей в форме? Их самих обвели вокруг пальца. Да, Лика Вронская все рассчитала ловко. Целый спектакль разыграла со своими похоронами. Интересно, как же она сумела обдурить милиционеров, сделать так, чтобы они поверили в версию о ее смерти? Договорилась, что ли, с санитарами в больнице, чтобы те выдали труп какой-нибудь скончавшейся бомжихи или сироты-наркоманки за ее тело…
Филипп Корендо отшвырнул в кусты окурок и сразу же закурил новую сигарету.
Пусть менты сидят в засаде у редакции. Наивные придурки, они рассчитывают поймать убийцу.
Намного интереснее другая засада, организованная Ликой Вронской. Сквозь ветки виднеется освещенное окошко. Девица пару раз забиралась на подоконник, пристально вглядывалась в темноту. Потом она заказала пиццу, притормозил у подъезда автомобиль доставки, из которого выскочил паренек в бейсболке.
Вспыхнуло соседнее окно, Вронская ужинала и снова и снова пыталась что-то рассмотреть в ночи.
Лика ждет. Ждет именно его, Филиппа. И она ничего не сказала милиции. Иначе за ним бы пришли сразу же. А он сидит здесь, в кустах, дожидается, пока погаснет свет в ее квартире.
Вронская мечтала лично поймать преступника. Но этого не произойдет. Когда она заснет, Филипп натянет до глаз черную шапочку, быстро откроет дверь отмычкой и рассчитается с девицей за все. Он планировал сделать это раньше. Но два раза Вронской везло. Теперь его очередь быть везунчиком.
Ее надо убить. И тогда никто ничего не узнает. И тогда Филипп сможет жить. Какое же это счастье! Жить, а не завидовать отцу, задыхаясь от ненависти и понимая, что он подсознательно перенимает его манеры, привычки. Идет его путем, вместо того чтобы искать собственный. Но найти свою дорогу невозможно, когда тебя душат любовью, заботой, советами. А на самом деле – эгоизмом. Самовлюбленностью.
Властность, жажда подчинения, полного и беспрекословного повиновения. Только это на самом деле движет родителями, которые всегда знают, что лучше для собственных детей. Но никогда не спрашивают их мнения по этому поводу. Им такое и в голову не приходит!
…Сколько Филипп себя помнил, отец никогда не оставлял ему ни единого шанса принять самостоятельное решение. В детстве его это устраивало. Он очень радовался тому, что отчим, не родной папа, – а так о нем заботится. Но даже тогда забота больше напоминала террор.
– Филипп, смотри, кого я тебе принес!
