– Иди, – подталкивали его в спину. – А то красавица тебя, в натуре, заждалась.
«А, была не была», – махнул рукой Шашкин и шагнул в темнеющий дверной проход навстречу своей награде.
Несколько мгновений спустя дверь с силой распахнулась, и оттуда, к огромному удивлению бандитов, вылетел Шашкин – бледный, с дико вытаращенными глазами. Он ошалело огляделся вокруг – и со всех ног припустил прочь от Южного Форта, в спасительную темноту ночных улиц.
Рука, прекрасно справлявшаяся со всеми незамысловатыми действиями, как то: поковырять в носу, почесать спину или показать неприличный жест, напрочь отказывала, стоило ей сжать горлышко бутылки. Рука могла даже душить – когда Дюбель осознал масштаб трагедии, он бросился на Зинаиду и так сдавил ей горло, что охранники его едва оторвали… Но поднести бутылку ко рту та же самая рука была не в силах.
Этот временный паралич приключался не только в руке – когда Дюбель додумался дотянуться до стоящей на столе бутылки ртом, враз перестала гнуться шея. А если положить виски на край стола боком, самому лечь на пол и аккуратно раскупорить горлышко, чтобы жидкость потекла тонкой струйкой вниз, то горло отказывалось глотать, даже если рот был полон божественным напитком – после нескольких неудачных экспериментов Дюбель едва не захлебнулся… Рассказать кому – засмеют: Красная Шапка захлебнулся виски!
Уйбуй сидел в шикарно обставленной гостиной у богатого бара, обхватив руками свою бедную, не прикрытую банданой лысую голову, и горестно раскачивался взад-вперед.
Что делать?
Идти к эрлийцам? У него деньжищ таких нет.
Пожаловаться Всеславе на жестокие заклинания, которые применяет зарегистрированная в Зеленом Доме человская колдунья? Ага, так и будут феи его слушать.
Просить помощи у своих? Так его, раз он теперь пить не может, больше за своего считать не будут. И нельзя про Саблю забывать – на штурм-то Дюбель так и не явился, а ведь фюрер поручил ему ответственнейшее задание – присматривать за Секирой. Стоит только показаться Сабле на глаза, как тот велит повесить и его, и его десятку…
Все. Ничего больше в жизни не осталось – ни виски, ни смысла.
Придя к такому выводу, Дюбель по привычке потянулся к издевательски полной бутылке, стоящей рядом, на столике.
Вспомнил, выругался – да и в сердцах бросил ее с размаху в стену.
Зазвенело, задребезжало, зазвякало.
На шум немедленно нарисовались охранники. По приказу испуганной, с красными пятнами на шее Зинаиды они теперь следили за каждым шагом Дюбеля, и это недвусмысленно свидетельствовало о том, что роскошные апартаменты превратились для уйбуя в тюрьму.
Не усмотрев в происходящем попытки побега, охранники удалились. А Дюбель вдруг вскочил, словно кто-то хорошенько пнул его под зад.
Сложно сказать, что подействовало на уйбуя. Может, слишком силен был шок, вызванный ужасным для любого из Красных Шапок поступком, – разбиванием бутылки. А может, Дюбель просто вдохнул крепкий, концентрированный аромат разлитого виски.
Словом, одна гениальная идея все-таки пришла в его голову…
Уйбуй даже руки потер от счастья – все сходилось. Осталось только вырваться на свободу. И план побега у Дюбеля тут же нарисовался: демонстративно топая, он прошел мимо пялящихся в телевизор охранников прямо в спальню. Едва уйбуй появился в дверях, как пудрившая шею Зинаида испуганно выронила кисточку. Та с тихим стуком ударилась о лакированную поверхность трюмо и беззвучно упала на пушистый ковер.
– Ну, че вылупилась, мля? – нелюбезно осведомился Дюбель. – Вон отсюда!
Женщина принялась осторожно, бочком, бочком, продвигаться к выходу.
– Ой, Петрушенька, – вдруг совсем жалобно всхлипнула она, добравшись до дверей, и запричитала: – Ведь ты был когда-то и добрый, и ласковый…. Что с тобой случилось?
– Ты со мной случилась! – рявкнул в ответ Дюбель, и руки прямо зачесались – так хотелось придушить толстуху за то, что она с ним сделала.
Зинаида, будто почуяв это, ойкнула и исчезла. Уйбуй тут же закрыл массивную дверь на замок и метнулся к окнам – раздвигать тяжелые шторы. Так и есть – там оказался выход на балкон. Конечно, с шестнадцатого этажа не прыгнешь, но ведь можно спуститься на балкон ниже. А уже оттуда – на свободу.
Всего несколько минут спустя, соорудив подобие веревки из непослушных, скользящих в руках шелковых простыней, Дюбель, матерясь и повизгивая от страха, пытался разбить стекло и перебраться через перила балкона этажом ниже. Затем, не обращая внимания на поднявшийся в комнате истошный женский визг, трясущийся и весь изрезанный осколками стекла, уйбуй забрался внутрь и рванул ко входной двери. Краем глаза заметив в темноте на полу что-то красное, Дюбель, схватив непонятный кусок ткани, разорвал его пополам, водрузил одну половину на голову и помчался вон. Его сердце ликовало – и от охранников ушел, и от Зинаиды.
Теперь вот и он, в натуре, крутой колобок.
Древняя резиденция русских князей, наследница византийских традиций, Москва, словно заядлая модница, давно украсила себя бусами уличных фонарей, диадемами неоновых вывесок и брошками рекламных экранов.
Однако даже в такой увешанной светящейся бижутерией ночных огней столице по-прежнему оставались улочки и проулки, подворотни и дворы, которым не досталось ни одной побрякушки. Освещаемые лишь рассеянно льющимся светом из окон домов и луной, если та не скрывалась под одеялом облаков, эти места не вызывали никакого интереса у романтиков, жаждущих ночных прогулок, зато пользовались неизменной популярностью у мелких воришек, загулявших пьяниц, подвыпивших хулиганов и, конечно, полиции. Едва на улицы опускались сумерки, синие патрульные джипы отправлялись на ежевечерний променад по лишенным светящихся украшений улицам и подворотням, собирая урожай резидентов для ближайших «обезьянников».
Сегодня, впрочем, улов был негуст. Домушник-неудачник, несколько пьяных подростков, слишком громко слушавших музыку на улице, да два подозрительных типа, привлекших внимание полиции своим внешним видом. Один полуголый, не разбирая дороги, несся по улицам. Другой, весь исцарапанный и помятый, крался по закоулкам в половинке красного кружевного бюстгальтера на голове. Размеры лифчика потрясали воображение.
– Никак братья, – незатейливо пошутили полицейские, запихивая второго в кузов, откуда уже неслось: «Требую адвоката! Я имею право на один телефонный звонок!»
– Пустите, челы поганые, мне лечиться надо, а то меня фюрер повесит! – подхватил новоприбывший, едва только оказался внутри.
– Дюбель, ты? – оторвался от декламирования прав человека голый.
– Колобок! – как старому приятелю, обрадовался «лифчиковый».
Утро ознаменовалось противным скрипом двери камеры, и в дежурную часть ввалилась целая ватага шумных краснобанданных байкеров, распространявших вокруг себя крепкий сивушный аромат.
– Дюбель, ты? – бросились двое к решетке. – Чего прохлаждаешься? Вставай давай, штурм провалился, Саблю убили, Гниличей режут, и вообще!
Не дожидаясь, пока ошарашенный новостями товарищ придет в себя, байкеры подхватили его под руки и понесли к выходу.
На обратном пути толпа коротышек умело прошвырнулась под столом полицейских и разочарованно застонала – ни сейфа, ни изъятых ценностей.
– Менты, мля, сразу себе в карманы распихали, гады!
Не прошло и часа, как в помещение дежурной части, распространяя аромат дорогой косметики, вплыла намакияженная дама, хорошо за тридцать, в сопровождении похожих друг на друга, как два красных кирпича, охранников в темных костюмах. Опасливо подошла к камере, подозрительно оглядела обитателей, остановила взгляд на закутанном в хламиду коротышке.
– Петруша, ты? – неуверенно произнесла она.
Тот встрепенулся, поднял голову. Миг спустя бросился к решетке и радостно воскликнул:
– Зиночка!
– Петь, я… – Дама замялась, покосилась на спящую в камере пьянь, на равнодушных полицейских и бесстрастных охранников – и вдруг разревелась: – Прости меня, Петруша, правильно ты вчера сказал, это из-за меня ты пить начал…
Очумевший Шашкин только и смог пробормотать:
– Да ладно, чего уж там… – И затем, отгоняя от себя воспоминание о хваленой племяннице Сабли, очень искренне выдохнул: – Зин, какая же ты у меня… красивая!
– Баб Марусь, а, баб Марусь! Ну открывай, мля, уже! – Коренастый байкер в красной бандане робко топтался у двери квартиры в панельной многоэтажке, то и дело шикая на шумевших за спиной приятелей.
– Хто там? – послышалось из-за двери.
– Это я, мля… Бабуля, расколдуй меня обратно, а?
Дверь распахнулась, и бабка Маруся хитро уставилась на уйбуя.
– Пять тыщ, – деловито сообщила она.
– Как пять? – опешил Дюбель. – Ты ж одну брала!
– Двойной тариф, – огорошила байкера бабка. – Ежели кого ко мне насильно ведут, я денег-то, почитай, и не беру… Опосля завсегда воротятся, обратно разлечиться. Вот тогда-то я настоящую деньгу и требую. За то, штоб опять подымалась.
– Кто подымалась? – испуганно ахнули стоявшие позади Дюбеля Красные Шапки и на всякий случай отступили от уйбуя на шаг.
– Хто-хто, – покачала головой бабка Маруся. – Рука… Ну, так чаво?
– Брильянтами возьмешь? – грустно вздохнул Дюбель, вытягивая из-за пазухи маленькую шкатулку с драгоценностями, которую он мимоходом, пока рыскал в поисках простыней, прихватил из спальни той ужасной тетки.
– А то! Заходи…
Софья Косова
Игры, в которые…
Почти все ролевые игры устраиваются по одному принципу. Народ записывается на игру, разбирает роли или заявляет оригинальных персонажей, затем все дружно куда-то едут, знакомятся, пьют пиво, капитаны проверяют боеготовность команд, и дело пошло… Но, как бы ни расстарались игроки и организаторы насчет сценария, костюмов, раскадровки, реквизита и стратегического запаса спиртного, как бы замечательно все ни прошло, игра остается игрой. Это весело, но это неправда. Бронежилет имитируется байкерской «защитой», магия моделирована жестами или, в лучшем случае, карманным фонариком, а пистолеты стреляют пластиковыми шариками. (Как и тот, что лежал сейчас на дне Жениного рюкзака – пневматический хардбольный «хаммерли». Неотличим внешне и даже по весу от боевого образца, все стальное, добротное, натуральное, и при этом – не более чем игрушка для расстрела пивных банок. Впрочем, мельком отметил Женька, не поскупились неведомые Мастера: такая игрушка в «Кольчуге» на Ленинградском тысяч восемь стоит.)
Бывает игра-функция, когда главное – это крутой костюм и красивый «парад», а бывает игра-состояние. Игра-состояние целиком и полностью зависит от того, насколько сможет игрок вжиться в выбранный образ. Ритуальный обсидиановый кинжал выточен из буковой паркетины? Мантия сшита из старого бархатного покрывала? Плевать! Потому что, если воображение позволит тебе в полной мере ощутить себя не студентом-первокурсником, а темным магом, жутким оборотнем или наемником-хитмэном, – игра удалась. Азарт, адреналин, таинственность и стремительность происходящего наполняли скучный привычный мир волшебными красками. Игра захватывала, игра диктовала свои правила, и рядом нет никого, кто мог бы крикнуть «Стоп, игра!».
