– Я знаю: все говорят, что их посадили ни за что! – говорил шофер. – Сам слышал, сам не верил. Но я действительно ту бабу, что срок на меня повесила, впервые в милиции увидел. Кто-то ее в парадняке, недалеко от моего дома, трахнул и обчистил. Здоровая такая, жопа, как бочка, я б от такой сам бежал! Почему она, стерва, на меня показала, не знаю. Думаю, ее следователь заставил. Не любят они, когда у них «висячки» остаются, за нераскрытые дела их там премий лишают. И еще какую-то пацанку откопали, тоже на меня показала. Видела, как я эту бабу схватил и в подъезд затащил. Малая такая, а туда же, врет напропалую! И куртку мою помнит, и лицо, и как я ножом бабе угрожал! А я в это время в другом конце города был. Дело-то во Пскове было, я только из дембеля вернулся, счастлив был до потери пульса! На работу хорошую устроился, оделся, как полагается, девчонка появилась. И тут на тебе – хватают меня прямо у дома и сразу руки закрутили, дали пару раз под дых – и в кутузку!
Шофер замолчал, зло вглядываясь в разбитую, в мерзлых ухабинах дорогу.
В кабине было тесно, и при каждом толчке Джуди поневоле то прижималась к жесткому плечу Алексея, то испуганно хваталась за него, когда ее подбрасывало вверх.
Вокруг, под низким серо-суконным небом с блеклым обмылком бесполезно-холодного солнца простиралась заснеженная пустошь с торчащими тут и там пнями, бревнами, сваленными и полусгнившими деревьями, шпалами. Словно снег только прикрыл следы какого-то ужасного бедствия – лесного пожара? урагана? По этому снегу вглубь, к лесному кольцу на горизонте уходили щербатые колеи старых и свежих дорог, да и не дорог вовсе, а просто – колеи в снегу, лежневки. Редкие обугленные стволы деревьев, торчащие из снега, придавали этому пейзажу не то доисторический, не то марсианский вид. Десятка четыре покосившихся крестов обозначали кладбище…
– Что здесь было? Пожар? – спросила Джуди.
– Лесозаготовки… – сказал водитель.
Чем дальше они отъезжали от города, тем чаще снежная пустынность этих «лесозаготовок» прерывалась высокими глухими заборами с натянутой поверху колючей проволокой, за ними были длинные серые бараки. По углам отгороженных территорий торчали деревянные вышки с автоматчиками.
– Мой лагерек-то! – кивнул водитель на один из них. – Два года и шесть месяцев, как одна копейка! Пока настоящего насильника нашли-то!
«Тюрьмы!» – содрогнулась Джуди. Руки похолодели от страха, и она невольно прижалась к Алексею. Но тот удивленно повернул к ней голову и отодвинулся, словно ему была неприятна ее близость.
«Зачем он везет меня сюда? Какой, к черту, ребенок?! Что за бред?!»
Впереди, перекрыв дорогу, стал грузно разворачиваться огромный самосвал. Они остановились.
Слева, небрежно разбросав горы труб, бетонные плиты, большие катушки кабелей, раскинулось какое-то строительство. Из вырытого под фундамент котлована торчали высокие железобетонные сваи. На обочине стояло несколько машин, их кузовы были загружены большими бумажными мешками с цементом. От каждой машины тянулись длинные цепочки людей. Друг за другом, с равными интервалами, низко пригибаясь от тяжести, они на спинах тащили мешки с цементом к строительству. Все были одеты одинаково – в темные стеганые телогрейки, ватные штаны, огромные стоптанные валенки. Головы у них были повязаны косынками.
– Это же женщины! – вскрикнула Джуди. – Почему они носят тяжести?
– Женщины? – презрительно усмехнулся шофер. – Это, дорогуша, не женщины! Это зэчки!
– Что такое «зэчки»? – Джуди обратила внимание на группу мужчин в белых овчинных тулупах и с автоматами на груди. Они стояли чуть поодаль и внимательно следили за работающими женщинами. Некоторые из них держали на поводке собак с высунутыми мокрыми языками.
– Ты откуда – с Марса, что ли, упала? – удивился шофер. – Не знаешь, кто такие «зэчки»? Ну, бабы- заключенные…
– А почему же они… – начала Джуди, но Алексей толкнул ее в бок, и она замолчала, так и не отводя расширившихся от ужаса глаз от чудовищной картины.
– Слушай, а зачем ты здесь остался? – явно желая перевести разговор на другую тему, спросил Алексей у шофера. – Почему в свой Псков не вернулся?
– Ну что ты, паря! – живо откликнулся водитель. Он тронул машину, и они поехали по освободившейся дороге. – Я ведь поклялся ту бабу найти! А мать меня хорошо знает. Собрала вещи и прикатила сюда, плакала, в ногах валялась. Давай, говорит, здесь останемся! Если, говорит, туда вернешься, ведь снова в тюрьму сядешь. Ну, я посмотрел на ее слезы и поостыл малость. Действительно, думаю, зачем самому себе могилу рыть?! Остались. Мать квартиру поменяла. На меньшую, правда, но ничего, живем, – шофер скосил глаза на Джуди. – Вот только подругу себе ищу. Здесь все девчонки какие- то… забацанные. Собираются, в основном, в ресторане «Пермские зори» или «Центральный», других в городе нет, напиваются до чертиков, на мужиках сами виснут! Город – не поверишь, почти миллион жителей, а деться некуда! Гласность-квасность сюда разве что через сотню лет дойдет! Да и на фига мне эта гласность? Мне б с девчонкой культурно время провести, а где? В Доме культуры? Так там тоже все пьяные еще до начала танцев! Бабы сейчас поддают больше, чем мужики. Я и сам не против выпить, но чтоб молодые девчонки по пятнадцати-семнадцати лет вусмерть кирные по лестницам валялись, это уж слишком! Как считаешь, красавица?
– Да, да… – рассеянно ответила Джуди, напряженно вытянув голову в сторону движущейся вдоль дороги колонны мужчин, одинаково одетых в грязные бушлаты, рыжие валенки из эрзаца, ватные ушанки.
– Кто это?
– Зэки! – чуть замедлив скорость, бросил шофер. – На работу перегоняют…
По мерзлой скользкой дороге медленно двигалась бесконечная колонна усталых заключенных. С боков, держа автоматы на груди и громко покрикивая, их сопровождали конвоиры с собаками. Серые лица лагерников как по команде повернулись в сторону проезжающего грузовика. Увидев в окне женское лицо, кто-то из них громко свистнул, послышались грубые шутки, крики, улюлюканье. Десятки глаз возбужденно засверкали, застывшие бледные губы расползлись в улыбках. Джуди сжалась на сиденье.
– Ну-ка, прибавь газу! – приказал водителю Алексей. Тот послушно прибавил газ, они обогнали колонну зэков, но тут же поравнялись с другой, встречной. Эти сворачивали с дороги к уходящей до горизонта насыпи, где сотни четыре заключенных таскали шпалы и рельсы, кувалдами забивали металлические «костыли» – строили узкоколейную железную дорогу. И те зэки, что работали, и новоприбывшие были странно низкорослыми, как пигмеи. «Подростки», – вдруг сообразила Джуди, разглядев под нахлобученными шапками худые, сизые от мороза лица четырнадцати-пятнадцатилетних мальчишек.
Видимо, и Алексею стало не по себе от этой картины.
– Едри его мать! – нервно сказал он. – Далеко до Вахруш?
– Это и есть Вахруши, – улыбнулся шофер. – Известное место.
– Чем известное? – насторожился Алексей.
– Болотами, – уже без улыбки сказал шофер. – Если тебя закатали в Вахрушинский лагерь, считай, что твоя песенка спета! Торфоразработки! До сих пор лопатой и киркой работают. Две весны – и ты труп! Лучше «вышку» получить…
Джуди чувствовала, что ее трясет от ужаса. Если раньше страх за собственную жизнь как-то заслонял перед ней окружающую реальность, заставляя содрогаться только при виде грязи, нищеты, отсутствия привычных предметов быта и комфорта, то теперь все ее существо возмущалось от чего-то более страшного, что она видела вокруг себя и никак не могла понять.
Как эти люди могут так жить? Какой озлобившейся душой надо обладать, чтобы своих собственных детей и женщин заставлять так каторжно работать – кувалдами в снегу, на морозе! Пусть они совершили какие-то преступления, но ведь они люди, их собственные русские люди, их сестры, дети! Даже Гитлер, даже римские рабовладельцы не делали этого со своим народом!..
Машина въехала в поселок с жалкими деревянными избами и облупленными шлакоблочными домами и медленно покатила по кривым улочкам. Минут через десять они остановились у высокого глухого забора. За ним торчало четырехэтажное кирпичное здание. Ворота в заборе тоже были глухие, из свежих желтых досок. Слева от них была дверь, тоже закрытая.
