забрасывают расположение советских войск. Однажды в Нанганхаре ими было усыпано полгорода. В них было написано о «фашистской власти Кремля», «иге коммунизма», «варварстве русских оккупантов» и о том, что в рядах Национального Исламского Фронта Афганистана воюют против Советской Армии уже больше сотни русских солдат, перешедших на сторону моджахедов. Они-то, те дезертиры, и писали, конечно, листовки, но Господи – те листовки были написаны от руки, с грамматическими ошибками, над которыми все солдаты смеялись, а тут – газета! «Правда»! Типографский набор!.. Но какое отношение к этому имеет Юрка Шалыгин?
– Тебе знакома такая фамилия «Твердыш»? – спросил Стас.
– Нет, – сказал Алексей.
– Ты уверен?
– Да.
Стас взял «Правду», развернул ее и прочел:
«Юлий Твердыш. „ПЕРЕДАЙТЕ МОЕЙ НЕВЕСТЕ!“»
Затем поудобней откинулся на стуле и стал читать с ироническим нажимом, как бы актерски:
«Брат мой, брательник, русский солдат! Я служил с тобой рядом, я был с тобой в раскаленном от жары БРДМ, я глотал черный дым от КПВТ,[8] я замерзал в Нангархаре и стрелял по душманам, стрелял по душманам… Но теперь – шабаш, я отстрелялся! Передай моей невесте – она меня никогда не увидит! Передай моей матери – она меня тоже никогда не увидит! Передай моей родине – и она меня не увидит, нет! Но зато – пусть они знают: здесь, вдали от них, я остался человеком. Я не расстреливаю детей и женщин, я не сжигаю напалмом деревни и кишлаки, я не травлю людей ОВ, я не разбрасываю на дорогах детские игрушки-мины. Я остался человеком! Что лучше, братан, – прийти к матери и сказать ей: „Я убийца“, прийти к невесте и обнять ее обагренными детской кровью руками или вообще вернуться к ним в „черном тюльпане“[9] или – пусть вдали от них, но остаться человеком? Что лучше, брат мой, русский солдат? Когда ты прочтешь эту газету и порвешь ее в страхе перед замполитом или скрутишь из моего письма самокрутку с солдатской махрой и сделаешь первую глубокую затяжку, пусть вместе с дымом войдет в твою душу вопрос: „Что лучше – убивать или не убивать? Жить убийцей на родине или?…“ И знаешь: власть, которая заставляет людей быть убийцами, не может быть вечной. Нам с тобой всего по двадцать лет! Я уверен, что через 5, 10, пускай через 20 лет рухнет эта фашистская власть в Кремле, и я вернусь на родину. Пусть невеста предаст, пусть Родина забудет – мать меня встретит, и я ей скажу: „Я никого не убил, мама! Я выжил человеком…“ Ты меня понял, брательник?»
Стас отложил газету и испытующе посмотрел на Алексея:
– Ну как?
– Что как? – спросил Алексей.
Но он уже все понял. Эти рассуждения о том, что лучше – выжить человеком или вернуться домой калекой и убийцей – были типичными рассуждениями Юрки Шалыгина, а «браток», «братан», «брательник» – это прямо из его лексикона, Алексей словно услышал Юрку рядом с собой. Значит, Юрка жив! Но при чем тут эта странная фамилия? Как они сказали? «Твердыш»?
– Это он написал? – спросил блондин.
Алексей пожал плечами:
– Вы же назвали другую фамилию…
– Неважно! – резко сказал Стас. – Ты узнал его интонации? Это его слова – «братан», «брательник»? А?
В конце концов, если Юрка в Англии или даже в Афганистане у моджахедов, то ему наплевать на этих гебешников, подумал Алексей. Но сказал все-таки осторожно:
– Черт его знает! «Братан», «брательник» – у нас так все друг друга называли. И даже сейчас на заводе… – он махнул рукой в окно на заводские цеха.
– А Нанганхар? КПВТ? БРДМ? – усмехнулся Стас. – Ваша часть была в Нанганхаре именно зимой, верно? И вы ездили в БРДМ и стреляли из КПВТ. Верно?
Алексей молчал.
– Да или нет? – вдруг стукнул по столу Стас.
– Да, конечно, – поспешно сказал Алексей.
– То-то же!.. – удовлетворенно произнес Стас. – Мы сюда не в игрушки приехали играть. Мало того, что этот подонок пишет эту блевотину и печатает в Италии фальшивую «Правду», он еще привозит ее в Афганистан и забрасывает в наши казармы!
– Но вы же прочли другую фамилию…
– Твердыш, – сказал блондин. – Твердыш – это поселок в Курганской области. Шалыгин там родился и жил до призыва. А мать его до сих пор там…
– Да знает он! – оборвал Стас. – Они же год были друзьями!
И тут Алексей вспомнил – действительно! «Поселок Твердыш, Майская, 22» – адрес Юркиной матери. Два года назад он его наизусть заучивал, но после контузии все вылетело из головы. Эх, Юрка! Ты жив, жив, но ишь куда тебя забросило – Англия, Италия, моджахеды! Дурак ты, брательник, эти молодцы достанут тебя где угодно, хоть в Англии, хоть на Мадагаскаре!
Тем временем Стас открыл дипломат и достал маленький магнитофон. Положил его на стол, нажал кнопку записи.
– Итак, – жестко сказал он. – Как ты познакомился с Юрием Шалыгиным?
– Как познакомился? Обычно… – Алексей опасливо покосился на слегка шипящий магнитофон.
– Подробнее! – приказал Стас.
– А чего подробнее? Когда его привезли в батальон, я уже год как провел в Афганистане. А он был «салага». Ну и познакомились – его же в наш взвод зачислили!
– А как к нему солдаты относились? – блондин сел на место секретаря парткома и облокотился руками на стол. – Ты, Алеша, рассказывай нам все. Какой он был, этот Шалыгин? Нам все пригодится.
– Он был… ничего… нормальный, – Алексей задумчиво потер затылок. – Ребята его, честно говоря, не любили.
– Почему? – блондин откинулся на спинку кресла.
– Не знаю. Может, потому… посылками из дома не делился, сначала…
– Значит, он был жадным? – спросил Стас.
– Я бы не сказал. Просто… Он же из поселка! А поселковые, что деревенские – не очень сначала делятся…
– И как же вы подружились? – блондин улыбался.
– Да не подружились мы! Мне наш комбат приказал натаскать его на тренажерах, – Алексей затравленно переводил взгляд со Стаса на блондина и обратно. – Там же горы! А салаги приходят – у них колени слабые, они даже вещмешок таскать не могут, из бронежилетов пластины выбрасывают, чтобы легче им по горам ходить. Вы че – не знаете? Я его на тренажерах накачивал, вот он и стал ко мне лепиться, девчонки своей фотку показал…
– Так, так, – оживился блондин. – Как ее зовут?
– Не помню, а может, он и не сказал…
Японский бог, что он несет?! Кто купит эту дешевку? Ведь эти гебешники могут все проверить! В батальоне все знали, что они с Юркой были как братья кровные, на блоки только вместе ходили. А сколько раз Юрка прикрывал его, когда он к Улиме смывался, а кто, как не Юрка, делился с ним этими редкими посылками из дома…
Алексею Одалевскому некому было присылать посылки в армию. Его мать умерла, когда ему еще не было года. Он ее, конечно, не помнил. Как ни странно, но у отца не сохранилось ее фотографии. Только у бабки Маши висела на стене маленькая, пожелтевшая, оборванная карточка. Из-под стекла смотрела серьезная десятилетняя девочка с толстыми темными косами. А с отцом, который умер шесть лет назад, у
