– Слышу. Вижу. Чувствую запах. Я не могу объяснить, Алексей. Мир меняется, – он тряхнул головой, сбрасывая оцепенение. – Сидел со мной под Курском мужик, так он ушами шевелить умел. На спор показывал, за деньги. А объяснить, как это делает, не мог.
Веселье в голосе спутника показалось Алексею неуместным. Что-то происходило с геомантом: в глазах появился блеск, опущенные плечи расправились; действовал ли так на него творимый аркан или нелегкий их разговор, – священник не знал. И не знал, к добру перемена или к худу.
– Неудачное сравнение. Сергей, что с тобой творится?
– В Луге опрокинули лоток с помидорами. В озеро Сенеж выпустили пять десятков гуппи. Со мной все в порядке. В Водоотводный канал…
Оборвав фразу, он быстро шагнул вперед и, оттолкнув какого-то парня, на минуту прижался лбом к носу бронзовой собаки. Алексей на всякий случай встал рядом. Несколько человек, проходящих мимо, наградили их недоуменными взглядами, но мешать никто не стал.
– Жемчуг. В какой-то канал, – Сергей отошел от статуи. – Хорошие у тебя друзья.
– Та женщина перенесла тяжелое испытание, – сухо проговорил монах. – Но нашла силы выстоять с Божьей помощью и жить дальше. Не вижу ничего смешного.
Чертовщинка, плясавшая в глазах геоманта, поугасла, затаилась.
– Я и не смеюсь. Хорошая женщина, если ей не жалко дорогой жемчуг для чужой дочки. Хорошие люди должны жить долго.
– Не мучай себя воспоминаниями. Ты справишься. Господь не оставит тебя.
– Все всерьез, – твердо произнес Сергей, словно и не услышав последних слов священника. – Все, что мы делаем сейчас, – все всерьез, Алексей. И осталось совсем немного. Идем. Нам теперь на «Сокол».
Он принял какое-то решение, вдруг догадался Алексей.
Это была самая длинная твоя нить, Меняла. Восемь месяцев ты метался по стране. Наплевав на опасность, поднимал старые связи, лгал, уговаривал, угрожал. Дважды нить событий рвалась, и дважды ты начинал сначала – но худо-бедно мир менялся, подчиняясь тебе. А время шло.
Помнишь? Оставалось немного, и только одно ты не мог сделать сам: сбросить белую хризантему со смотровой площадки у Ниагарского водопада – ровно в полдень определенного дня. Тебе, судимому, дорога в Америку была закрыта; тогда тебя свели с Фаридом Гараевым.
Лощеный бизнесмен с первого взгляда показался скользким типом, но выбора не было: никто, кроме Гараева, не собирался на Ниагару.
В конце концов, сбросить в полдень хризантему в водопад – что может быть проще?
Помнишь? Тот американский полдень был ночью Москвы. Алена спала; ты держал в ладонях исхудавшую руку жены и чувствовал, как в клубок событий все увереннее вплетается твоя нить. Вот ушла на дно посреди Даугавы нагруженная камнями лодка. Вот кладбище под Ереваном, прутья ограды на восточной стороне выкрашены в зеленый цвет, и остро пахнет свежая краска. Вот Чкаловская лестница в Нижнем Новгороде, на сто шестнадцатой снизу ступеньке лежит сдобная плюшка… Томск, Тула, Вена, Дрезден…
Помнишь, Меняла? Ты ждал чуда – а за окном вставал скупой городской рассвет.
Хризантема не упала в Ниагару.
Ты помнишь чувство вины, раскаяние и безнадежность, и горечь неминуемой утраты? Пытаясь изменить мир, ты оставил ее наедине с болезнью; помнишь, как пытался просить прощения?
– Ты меня прости, – шептала она.
Больше ты не отходил от нее – до самого конца.
Помнишь, Меняла, как стоял перед стеной колумбария?
Веселый Фарид вернулся в Москву через неделю после похорон Алены.
– Почему цветок-то в водопад не кинул? – очень спокойно спросил ты.
– Обижаешь, брат! Все сделал! Самый лучший бросил!
Нож, привычное оружие, рыбкой скользнул в твою ладонь из рукава, и рука не дрогнула. Лезвие по рукоять вошло в правый бок Фарида Гараева. Раз, другой. Третий.
– Лгать нехорошо, – объяснил ты упавшему телу.
Тебя арестовали там же, над трупом. Ты не сопротивлялся.
– Я убил не одного человека, а двоих. Двоих, Алексей. Еще я убил Алену.
Станция опустела; тусклое ночное освещение только подчеркивало копящуюся в углах темноту. Длинные, мучительно изогнутые тени колонн расчертили перрон, и давила призрачной тяжестью земля. Подземелью не нравились эти двое, что поначалу долго молчали на скамье, а заговорили, лишь когда на станции не осталось никого больше. Подземелье не хотело слушать надтреснутый, временами срывающийся голос.
– Мою Алену… Я мог ее спасти. Мог даже после того, как проклятая хризантема не упала в водопад! Я… – Сергей на миг зажмурился, – я успевал построить новый аркан. Цепочка событий была совсем короткая, и почти все – в Москве. Ерунда – срезать ветку ели, разбить витрину… и убить шесть человек. Шестерых неизвестно кого! Алена моя…
– Но геомантия не требует человеческих жертв.
Потемневшие, запавшие глаза Менялы полнило давнее горе.
– Это не жертвы. Это события, которые меняли мир. Хреновый из меня геомант, Алексей, но я не увидел другого пути! И я…
– Господи сохрани! Ты не…
– Я отступил. Предал. Сдался. Бросил ее. Испугался, что сделаю все, но какая-нибудь дохлая хризантема опять не упадет куда нужно… а мне уже никогда не отмыться. Испугался, что она не захочет потом и смотреть на меня. Потом! Как будто оно у нас было, это «потом». Испугался, что она простит мне все. Алена умирала – а у меня язык не поворачивался даже попросить прощения… – Он до хруста сжал кулаки. – Прощения просила она. Она – у меня! За что, Алексей, ты знаешь? За что?
Беспомощность вопроса кольнула отца Алексея в сердце.
– Знаю. И ты знаешь тоже. Ты поймешь.
– С пониманием у меня еще хуже, чем с правами. За четыре года не понял, – Сергей безнадежно покачал головой. – Я не очень умею понимать такое. К счастью, больше и не надо. Нам с тобой осталось сделать две вещи. Наверху, одновременно. Помнишь, я говорил, что понадобится твоя помощь? Выйдем, как только откроется метро. У тебя часы есть? Без десяти минут шесть напишешь на стене павильона метро имя нашей мелкой. Полное, сокращенное – не важно. Держи мел.
Священник задумчиво покрутил мелок в руках.
– Почему «больше не надо понимать»?
– Да потому, что мертво это все… то есть она же не вернется, если я пойму. Я просто так спросил. Ей все было легко, Алексей – понимать, доверять. Она говорила, мне тоже станет легко, когда я поверю, что она меня любит, но я не успел… ладно, проехали.
– Есть слова, которые нельзя держать в себе. Есть память, которая не уходит. Но нет боли, которая не притупляется. И нет вины, для которой невозможно заслужить прощения.
Меняла кивнул, но в глазах плеснула и спряталась чертовщинка-решение.
«Что он задумал?»
– Сергей?
– Ничего. Спасибо тебе… Я покемарю часок, все равно ждать.
Тишина запорошила станцию. Алые светящиеся цифры над входом в туннель сменяли друг друга, отмечая ход времени. Секунды катились сквозь пальцы Алексея, как бусины четок, и казалось, время тоже замкнуто в кольцо.
– Пора. Время, – сказал геомант, когда часы показали пять. – Прикроешь нас, чтобы не прикопались на выходе?
– Да, конечно. Но, выйдя на «Соколе», мы окажемся практически под окнами Цитадели. – Алексей встал. – Лучше держись от меня на расстоянии и не подавай вида, что мы знакомы.
– Само собой.
– А что должен будешь сделать ты?
– Так… мелочь. – Геомант потянулся, разминая затекшую спину. – За минуту до того времени, что я назвал тебе, на шоссе напротив метро машина собьет человека насмерть. Вот этим я и займусь.
Сквозняк зябким выдохом мазнул отца Алексея по лицу.
– Что?! Какого человека? Ты решил столкнуть человека под машину?!
– Не важно, какого. Главное – время и место. Иначе никак. Идем.
Священник не двинулся с места. Поняв, что спутник отстал, Сергей оглянулся.
– Что за напряги?
– Так поступать нельзя, я не стану в подобном участвовать. И тебе не позволю. Жертв не будет.
– Это не жертва, а событие, которое изменит мир. Без него не обойтись, и от меня тут ничего не зависит.
– Жертв не будет, – твердо повторил монах.
– Отморозок какой-нибудь умрет за малышку – тебе жалко?
– Я не буду платить за одну душу другой.
– Не будешь? – Геомант склонил голову к плечу, улыбнулся вдруг – широко, светло. – Не будешь? Ты обещал, Алексей. Матери той крохи обещал, помнишь? А люди, которые всю ночь делали, что ты просил? Жертв не будет? Девочка умрет! Этого хочешь?!
– Найди другой способ!
– Может, он и есть, другой способ, но я-то недоучка… Что я сделаю, если не вижу, не слышу, не чувствую другого?
Монах молчал.
– Я пойду, – тихо проговорил Сергей, нарушая тяжелое молчание. – Сделаю, что нужно. Если не пойдешь ты, умрут двое. Умрут ни за что. Решай.
