– На Майдане Незалежности. Где же еще? На меньшее они не согласны.
– На Майдане, так на Майдане. Значит, и мы там тоже проведем митинг. Места всем хватит.
– Возможны беспорядки, – директор Службы безопасности сделал озабоченное лицо.
– А милиция на что? И потом, если народ чуть-чуть… повоздействует на небольшую кучку недовольных, я думаю, ничего страшного в этом нет. Мы наглядно покажем всему миру истинное соотношение сил. Как ты считаешь?
– Если чуть-чуть, то ничего страшного. Даже яд в небольших дозах оказывает лечебное воздействие. – Губы Пустовойтенко почти незаметно дрогнули, изображая улыбку.
– И вот еще что, – Грушенко сделал небольшую паузу, – необходимо для Ковзана найти какой-нибудь достойный пост. Я имею в виду настоящего Ковзана, а не его клона. Герой должен быть вознагражден. – Губы Президента Объединенной Руси чуть дрогнули.
– Непременно. И тут вот еще что, – директор Службы безопасности слегка поморщился, показывая, что ему неприятен тот вопрос, который он собирается озвучить, – как быть с чипом информации, находящимся в голове Ковзана? У нас же отменена процедура получения второй жизни. И было бы неплохо, если б герой Космоса публично вынул из головы свой чип, так сказать, показывая свое одобрение нашей политики.
– Не надо на него давить, – после паузы ответил Грушенко. – Пусть освоится… с ролью героя, выступит по ТВ, на собраниях, а потом уже можно и предложить вынуть чип. За геройство не платят – за геройство расплачиваются, – и вновь губы Президента Объединенной Руси чуть дрогнули.
– Ясно, господин Президент. – Пустовойтенко почтительно и серьезно смотрел на своего собеседника, профессионально «не замечая» этих чуть дрогнувших вверх, в улыбку, высших державных губ.
Скорость падения все возрастала. Окружающие звезды, до этого лениво уползающие назад, теперь стремительно, словно стая испуганных рыбок, уносились от невидимого человеку хищника. Вскоре все возрастающая скорость расплющила, вытянула яркие точки звезд в тонкие черточки. Где-то в глубине мозга разбуженный стремительным падением зашевелился страх. Довольно широкий тоннель, в котором неизвестно куда проваливался человек, постепенно сужался. Доселе далекие звезды приблизились, и кроме ослепляющего света от них отчетливо накатывались волны тепла. Зверь страха уже окончательно проснулся и первый раз, еще лениво, нехотя, рыкнул и ударил своей когтистой лапой клетку мозга. А скорость, наплевав на все законы физики, стремительно возрастала. Черточки звезд все более и более удлинялись, вытягиваясь в длинные, бесконечные линии, которые, словно прутья цилиндрической клетки, окружили человека. Приятное тепло, исходившее от них, превратилось в жар, с каждым мгновением становящийся все более и более нестерпимым. Страх уже остервенело бился в мозгу, стараясь вырваться из своей клетки. Все уже и уже становились черные просветы между линиями звезд. Жар, казалось, насквозь пропитал тело человека, приводя бившегося внутри него зверя в неистовство. Вот линии звезд слились в одну пышущую жаром полосу, со всех сторон окружившую человека. Впереди него этот пылающий цилиндр стремительно сужался, превращаясь в точку. Крохотный клочок сознания, еще не оглушенный завыванием, воем беснующегося внутри мозга зверя, почему-то твердо знал, что сходящийся где-то далеко впереди в точку цилиндр – это не обман зрения, а реальность. Точка была не иллюзорной, вызванная перспективой уходящих в бесконечность линий, а реальной, материализацией этой ослепляющей бесконечной колонны света, внутри которой несся человек. Бесконечна колонна, бесконечна ее энергия, и бесконечна материя, сгустившаяся впереди. От понимания этого страх еще сильнее взревел, могучий рывок осатаневшего зверя – и клетка лопнула, разлетелась – сознание рухнуло, и мозг полностью затопила пучина рефлексов и инстинктов…
– А-а-а, – торжествующий рык подсознания громко возвестил его победу над человеческим «Я».
Точка впереди стремительно приближалась, но размеры ее, вопреки здравому смыслу, не увеличивались. Но это не изумляло и не пугало, ибо не было уже здравого смысла.
– А-а-а, – высота звука, словно соревнуясь со скоростью падения, стремительно росла, растягивая рычание в истошный вой.
Точка впереди, уже вот она, рядом. Жар плавит тело, истошный вой вытягивается в визг… и словно рвется невидимый кабель, обесточивая «картинку» – впереди черная пустота, вернее даже не пустота, а просто НИЧЕГО…
Борис Ковзан за секунду, прежде чем открыть глаза, понял, что это сон. Сон, который три, нет, уже четыре раза снился ему с тех пор, как он вернулся на Землю.
Возвращение разочаровало. Нет, конечно были объятия, торжественная встреча в Мариинском дворце и другая обязательная в таких случаях праздничная мишура. Но во всем этом была какая-то натянутость. На них смотрели как-то выжидающе, скорее даже настороженно. Настороженность, вернее скорее уже недоверие, увеличилась, когда в своих отчетах они написали, что, в сущности, ничего не привезли. Да, они были в черной дыре, но затем непонятная сила, пренебрегая всеми законами физики, на то время известными людям, выволокла их оттуда, миг – и они вновь перед собой увидели Землю.
В черной дыре никто с ними не общался, никакого внутреннего голоса или еще чего-нибудь подобного они не слышали. И вообще были они в этой дыре не более пяти минут.
Через два дня после приземления Брэдлоу улетел к себе домой, в Америку. В аэропорту перед многочисленными видеокамерами они на прощание обнялись.
– Боря, ты знаешь, я теперь понимаю, каково было Христу ходить среди евреев, проповедуя свое учение, – шепот Хью был еле слышим. – На него смотрели с опаской. Это на расстоянии все, что связано с великим и могущественным, вызывает трепет и восхищение, а вблизи в первую очередь вызывает опасение и страх.
– Но мы же не Христос, мы же ничего оттуда не привезли.
– А это надо доказать, Боренька.
Они отстранились.
