следующий день к нам заявилась комиссия в составе представителей КРУ (Контрольно-ревизионное управление) Минфина СССР, а также ревизоров горкома, райкома, сотрудников местных правоохранительных органов и КГБ – все со срочной внеплановой финансовой проверкой.
В то время аббревиатура КРУ расшифровывалась в народе как «конец руководителя учреждения». С командой проверяющих у нас появился некий господин Протасов, который считался одним из зубров КРУ и главным ее палачом.
Тут надо сделать небольшое лирическое отступление. Во время расцвета «Техники» у нас было одно чувство, которое не покидало ни днем ни ночью: так много зарабатывать люди не имеют права, значит, мы воруем деньги, мы преступники, нас вот-вот расстреляют… С этими малоприятными мыслями люди ложились спать, с ними вставали и тут же бросались читать Закон о кооперации, в котором значилось черным по белому: зарплата кооператора не лимитируется, ее размер определяет общее собрание, а деньги после уплаты налогов принадлежат тем, кто их заработал. При этом никаких финансовых проверок от государственных органов в кооперативах не должно было проводиться. Нас могли проверять только органы предприятия, которое учредило кооператив «Техника».
Постоянное ощущение себя криминальной личностью не покидало никого и никогда. Я тоже жил с ним, при этом чувствуя еще и свою ответственность за судьбы сотен моих товарищей. Это был страшный моральный гнет… Однако мы понимали, что все делаем легально, по закону и у нас прекрасный бухгалтер. Даже взятки, которые мы платили при организации торговли, всегда оформляли как работу по совместительству и консультации.
По действующему закону всем кооперативам был разрешен облегченный вариант ведения бухгалтерии. Всего две тетради: в одной – доходы, в другой – расходы. Наш бухгалтер на эту «провокацию со стороны государства» не попалась с самого начала. Она вела бухгалтерию «Техники» как огромного международного предприятия. Были заведены личные учетные карточки каждого работника, учитывались приходы, доходы, дебет, кредит, показатели рентабельности, уровень доходности, плановые показатели прибыли и т.д. и т.п., что совсем по инструкциям не требовалось, но что тут же затребовали члены комиссии.
Постепенно наша бухгалтерия обросла огромной документацией: у нас работало то ли десять, то ли двенадцать бухгалтеров и шестнадцать юристов, которые занимались анализом контрактов.
Как я понимаю теперь нашего бухгалтера, она делала это вовсе не потому, что была так профессионально обучена и гордилась своей квалификацией. Просто бухгалтер, как и я, не могла спать по ночам, думая, что мы воруем деньги, и пыталась подручными средствами определить, хотя бы для себя, в чем же это воровство заключается.
Чтобы себя обезопасить, она делала двойные, тройные, какие-то совершенно сумасшедшие финансовые самопроверки, аудит чуть ли не каждые полмесяца… Все было в идеальном порядке. Мы предъявили комиссии два огромных чемодана бумаг, которые были выложены на столе пачками, по двести листов.
Члены комиссии были потрясены. Они ожидали увидеть привычные две тетрадки, и тогда бы нам был конец сразу, в первую же минуту! Скорее всего, наручники для меня и заместителей находились у сопровождавших комиссию «людей в штатском» прямо в дипломатах.
Увидев документы, они так зловеще говорят:
– Будем снимать кассу!
А бухгалтер отвечает:
– Пожалуйста, у нас касса в десяти районах Москвы, и в ней находится девятьсот пятьдесят девять тысяч восемьсот тридцать семь рублей и шестнадцать копеек наличными!
Наезд на все наши отделения был практически одновременным. В нем участвовали элитные подразделения УВД Москвы. Все наши сейфы были моментально опечатаны и одновременно вскрыты, деньги сложены – и сумма сошлась копейка в копейку! Члены комиссии говорят: «Ну мы это в протокол вносить не будем, потому что этого просто не может быть! Никто нам не поверит!»
Проверка продолжалась уже несколько дней. Реакции Горбачева на эти события все не было, и поэтому горком никаких конкретных указаний не давал. Комиссия начала нервничать, не понимая, что в конечном итоге от нее ждут.
На четвертый или на пятый день Протасов распорядился печатать положительный акт, тем более что по закону КРУ вообще не имело права проверять кооператив, как негосударственную структуру. Помните «Мосгорремэлетробытприбор», с которого все началось? Это его обязанностью было следить за нами и проверять. Правда, на тот момент мы превосходили все московское бытовое обслуживание по обороту раза в два, а может, еще и больше…
Наконец Михаил Сергеевич, встречаясь в Киеве с трудящимися, высказался. Его выступление показали в программе «Время» по Центральному телевидению:
– Тут один кооператор продал какие-то фосфаты, привез компьютеры и загнал их по сумасшедшей цене, – заявил Горбачев. – Есть в нашей стране умники, которые пользуются моментом… Но это дело мы так не оставим! Капитализм у нас развели! Не получится!
На следующий день приходит Протасов, лицо у него абсолютно каменное, и здоровается он со мной едва заметным кивком… А до этого мы уже были как бы друзья, вместе пили чай, и он восхищался работой нашего бухгалтера, и огромным количеством финансовых документов, и нашими оборотами…
Комиссия успела напечатать четыре листа положительного акта, пятый, недопечатанный, так и оставался в пишущей машинке. И вот Протасов молча вытаскивает его, потом берет остальные, аккуратно складывает, рвет на мелкие кусочки, кидает в урну и говорит:
– Мы начинаем проверять «Технику» с нуля!
Первым делом нам заморозили счет в Мосжилсоцбанке. Его председатель, не основываясь ни на каких законах, просто взял и распорядился. Сработало обычное советское «телефонное право»…
Естественно, мы уже не могли получать наличные деньги – ни для зарплаты, ни для чего-либо другого. У нас сорвалось больше пятидесяти крупных внешнеторговых сделок, и последствия были катастрофическими. За считанные недели мы превратились из миллионеров в банкротов.
Представьте: где-то на станции под Ростовом остановили состав с аммиачной селитрой из Рустави, посланный на отгрузку в Новороссийский порт. На другой станции под Хабаровском остановлены фосфаты, которые не доехали до Находки. А там уже все завалено мешками с нашими фосфатами: мы отгрузили сто тысяч тонн, это был огромный контракт. И у нас нет денег, чтобы платить докерам, а они почему-то отказываются работать без денег…
