телефон из своего каталога и позвонить еще одному члену Клуба молодых миллионеров. Все были к нашим услугам и счастливы с нами повидаться.
Наша поездка продолжалась до 19 августа – дня, когда случилась попытка переворота в России. Во мне неожиданно проснулись настолько сильные патриотические чувства, что я сказал Лене:
– Нам надо срочно все бросать и ехать в Европу! Купим большой дом – комнат на тридцать-сорок, чтобы принять беженцев, моих друзей с семьями…
Мы тут же рванули на юг Испании, сняли там самую большую виллу. И я договорился об аренде огромного трехэтажного дома неподалеку.
Испания в то время готовилась стать европейской Калифорнией и была застроена огромным количеством домов. Все они пустовали, ожидая будущих туристов. Поэтому их можно было снять очень дешево. Например, наша вилла – пять комнат с бассейном на самом берегу моря – стоила всего тысячу восемьсот долларов в месяц!
В те дни я круглосуточно смотрел телевизор и слушал радио, даже засыпал с наушниками. Уже потом я понял, что Горбачев сыграл огромную роль в этом перевороте, но сам остался чистым и в стороне.
И когда показали исторические кадры, как бедный, бледный, несчастный, закутанный в одеяло президент вернулся в Москву и заявил, что мы теперь будем делать новый Союз, я понял, что это конец и мне нельзя возвращаться в Москву ни в коем случае.
Я решил каким-то образом заявить свою позицию и отправил Ельцину письмо. Во-первых, я передавал ему замороженные девять миллионов долларов, оставшиеся в России на счетах «Истока». Просил разморозить их во Внешэкономбанке и использовать на строительство новой, независимой России.
Во-вторых, я попросил вывести меня из состава депутатского корпуса, поскольку искренне считал, что не имею морального права занимать место, на котором должен быть человек, защищавший Белый дом.
Я призвал последовать моему примеру всех депутатов, которых в этот момент в Белом доме не оказалось. Кроме того, я послал свой депутатский билет и значок. И в заключение написал: для меня возвращение в Россию невозможно, пока Горбачев является президентом Советского Союза. Он испортил мою судьбу и судьбы многих моих друзей…
Когда Ельцину доложили об этом письме, он сказал:
– Давайте не будем выносить сор из избы. Передайте Артему Михайловичу, что до конца года ничего рассматриваться не будет…
А потом вдруг выступил мой заместитель по «Истоку» с сенсационным заявлением: письмо написано не рукой Тарасова! И вообще есть сведения, что Тарасов убит спецслужбами в Швейцарии.
Кто пустил этот слух, не знаю. Филатов и Старовойтова сделали официальный запрос французскому и швейцарскому правительствам. Французы ответили, что Тарасов скрывается на территории их страны и официально никуда не выезжал.
Швейцарское правительство дало такой ответ: в принципе у нас один Тарасов регистрировался, но он доминиканец, а о русском Тарасове мы ничего не знаем.
А я в это время загорал в Испании…
Казалось бы, все прекрасно – мы решили просто отдохнуть на вилле, наслаждаясь природой и спокойствием. Море, солнце, рыбалка… Первую неделю мы были очень довольны.
Но скоро я понял, как трудно человеку без работы. Мы просыпались часов в девять утра, а в одиннадцать солнце уже палило страшным образом, начиналась сиеста. Все кругом вымирало! Люди расходились по домам, закрывались магазины, лавочки, ларьки… Лежать на солнце было невозможно, сидеть в тени на пляже жутко утомительно. И что делать?
Лена вышивала гобелены, а я брал удочку и шел ловить рыбу куда-нибудь под мост, в глубокую тень. И так каждый день!
Вечером мы отправлялись за покупками. Восторг перед западными магазинами быстро исчез, а вместе с ним и желание что-либо покупать. Но мы жили в маленьком курортном городке Марбела, и пойти там было просто некуда. Возвращались домой и смотрели телевизор, не понимая ни одного слова по-испански… Так мы прожили месяц. Устали до тошноты. Потом отправились в Италию, а затем обратно в Гибралтар. И в итоге опять приехали в Англию к Дэвиду Беркеру. И там остались жить.
Вообще мое положение в Лондоне было достаточно уникальным. Это сегодня русская община в Англии перевалила за двести тысяч. А тогда нас насчитывалось всего несколько тысяч человек, включая официальных представителей посольства и торгпредства, которые всегда жили очень обособленно – сидели на работе от звонка до звонка, а потом, постоянно опасаясь чего-то, возвращались домой.
Поэтому, когда я брал такси и кэбмен узнавал, что я русский, у него был настоящий шок: ведь он никогда в жизни не видел живого русского!
Бывали случаи, когда таксисты не брали с меня денег только потому, что мы поговорили о России. Первый же вопрос был о Горбачеве: а где он, а что с ним случилось, мы его так любим…
Впрочем, мной интересовались не только кэбмены, но и финансовые магнаты. Меня пригласили на работу в фирму «Дюпон», я познакомился с Эдмондом Ротшильдом и стал консультантом «Ротшильд банка» – мне платили за консультации от трехсот фунтов стерлингов до нескольких тысяч. И я увеличил свое состояние за очень короткое время.
Ко мне обратились представители «Соломон бразерс» и «Ферст Бостон банк»: они решили создать рынок российских ценных бумаг и хотели узнать мое мнение, с каких компаний начинать.
Я им посоветовал выбрать ЛУКОЙЛ, который имел огромные инвестиции в мексиканскую недвижимость и счета по всему свету.
Самому ЛУКОЙЛу это было очень выгодно: он получал реальные доллары из воздуха и мог рассчитаться с клиентами, которым задолжал, не поставив обещанную нефть.
Первый размер эмиссии акций ЛУКОЙЛа составил около трехсот миллионов долларов, а число покупателей выросло за два месяца с двух до шестидесяти. И среди них были не только банки, но и частные лица.
