По моему мнению, поскольку он намеревался стать саньясином в этот вечер, этого достаточно. Он стал саньясином.
Саньяса не является чем-то беспорядочным, это нечто, что поднимается в вас как побуждение, глубокое сильное желание. И он умер в процессе медитации -- может ли быть лучший ритуал вступления? Он умер как саньясин. В полной тишине, в абсолютном покое, он исчез в запредельном.
Дзен не говорит о прошлом и будущем. Вся его направленность заключена здесь и сейчас. Я люблю рассказывать маленькую историю ...
Большой защитник атеизма написал в своей гостиной на стене большими буквами: БОГА НЕТ (GOD IS NOWHERE). Конечно, каждый, кто приходил к нему, должен был прочитать это, написанное огромными буквами.
Родился его первый ребенок, и однажды он играл с малышом. Ребенок медленно учил язык, и тут он решил прочитать предложение на стене. Он мог бы прочитать «GOD IS NOWHERE», но «nowhere» было таким большим словом, что ребенок не смог прочитать его на одном дыхании. Он разделил его на две части. И прочитал GOD IS NOW HERE (БОГ СЕЙЧАС ЗДЕСЬ).
Впервые отец взглянул на предложение и сказал: «Боже мой! Этот ребенок раскрыл мне глаза. Теперь я никогда не прочту это предложение полностью -- всегда буду помнить Now Неге (Сейчас Здесь). Это был момент трансформации для атеиста. Впервые он начал думать: «Знаю ли я действительно, что Бога нет? Изучил ли я Вселенную? Изучил ли я свой внутренний мир?»
Так же как теисты, слепы и атеисты. И те и другие - верующие.
Единственный, кто прав, - агностик, который не является ни теистом, ни атеистом, а просто занимается поиском истины. У него нет системы верований, нет предубеждений, нет запрограммированной идеологии.
Я не вижу большой разницы в атеизме Советского Союза и теизме Ватикана. Теизм Ватикана основывается на вере. «Капитал» является Библией Советского Союза -- и, поскольку Маркс сказал, Бога нет, это стало программой для каждого ребенка. За 70 лет старое поколение вымерло. Теперь каждый ребенок верит- Бога нет. В Индии же каждый ребенок верит - Бог есть. Оба варианта являются верой: положительной верой или отрицательной верой, но вера есть вера. Ни Советский Союз не знает ответа, ни Ватикан.
Знающие люди говорят, что невозможно что-либо сказать о предельной реальности. Нельзя ее выразить языком: она остается загадочной. Вы можете войти в нее, но не можете ничего сказать о ней. Вы можете наслаждаться радоваться, танцевать, но язык наш слишком беден.
Нищета философии в том, что она не может выразить предельный опыт медитирующих. Только агностик может быть медитирующим. Он отставляет в сторону всякое программирование, весь ум и вы входите в пространство не-ума.
В этом состоянии не-ума отсутствует время имеются лишь настоящий момент и абсолютная тишина, и огромная ясность, и вы, как светящееся существо, здесь и сейчас.
Вот почему Якусан сказал: «Я добыл дрова. Остальное вы можете понять. Но не спрашивайте меня о прошлом».
Монах же указав на меч Якусана, сказал: «Это издает звук «тэп-тэп»», что же это такое?»
Даже мелким вещам нельзя дать определения.
Если кто-то спросит вас «Что такое желтый?» -- что вы сделаете? Вы можете показать желтый цвет, но не можете дать какое-либо определение. Что такое желтый? Что такое красный? Вы скажете: «Красный есть красный». Но это не ответ, а тавтология; вы просто повторяете: «Розовый есть розовый», но вы ни к чему не придете. Вы не определили, что такое розовый. Вы можете лишь показать -- «вот это». Невозможно дать определение- только можно показать.
Так что, когда монах спросил: «Что это такое, что издает звук «тэп-тэп?», мастер не ответил: «Это меч», поскольку дзен не верит языку; а верит в бытие.
Он вытащил меч и показал монаху стойку воина, как обычно воин держит свой меч: «Вот это что. «Если у тебя есть глаза, ты увидишь. Если у тебя нет глаз, я бессилен помочь». Но никакого диалога - только экзистенциальный показ.
Широ писал:
Хайку представляют собой картинки, которые рисует воображение. Они не являются стихами в обычном смысле. Просто мысленно представьте себе:
Эти хайку являются результатом медитации.
Возможно, Широ медитировал на берегу моря, и, когда он открыл глаза...
на горизонте, неожиданно
И полная тишина вокруг, его уже там нет. Он полностью погрузился в океан, в дымку, в восходящее солнце.
Нечто подобное случилось с Пикассо -- это поможет вам понять.
Он рисовал. Полтора часа непрерывно за ним наблюдал один человек. В конце концов он не смог устоять перед искушением -- поскольку он не мог понять, что же рисовал Пикассо. Просто краски, краски, и никакой идеи в том, что он рисовал. Наконец он подошел к Пикассо и спросил: «Что вы рисуете?» И как бы из транса Пикассо очнулся. Он сказал: «Что?» Я был не здесь. Просто раскрашивал, я не рисовал. Я не знаю что. Когда картина закончена, критики найдут то, что я изобразил, потому что я не знаю. Я -- лишь моя кисть, мои краски, мой холст. Что-то происходит, что-то готовится, но я не знаю точно».
Богатая молодая женщина, чрезвычайно богатая, спросила художника: «Вы никогда не рисовали портретов...». Он действительно никогда не писал портретов, поскольку, кто же попросит его нарисовать портрет? Просто взгляните на его картины!
Он ответил: «Я никогда не рисовал портретов».
Женщина сказала: «Готова заплатить любые деньги. Не беспокойтесь о деньгах, деньги не имеют значения». Она была вдовой супербогатого американца.
Просто чтобы покончить с этим разговором, Пикассо cказал: «Эта будет стоить миллион долларов». Она ответила: «Согласна. Начинайте!»
Он приступил к исполнению ее портрета. Когда портрет был закончен, женщина была в полном замешательстве!
Она сказала: «Один только вопрос. Где же мой нос на этом портрете? А от носа я могу найти, где расположены мои глаза, где -- мой рот, где -- мои уши. Центральная точка... Один только вопрос, больше я ничего не спрошу».
Пикассо ответил: «Я говорил вам ранее, что я не пишу портреты! Я четко знал, где он был, но сейчас я не знаю. Я так был поглощен работой - кому нужен ваш нос? Покажите портрет критикам, искусствоведам; возможно, они найдут его».
Когда медитирующий находится в глубокой медитации, его больше нет. И утро, раннее утро, когда все еще темно и солнце пока за горизонтом, лучшее для этого время, самое прохладное. И если вы около моря... прохладный бодрящий соленый ветерок и тишина окружают вас и непрерывный шум волн, создающий определенный музыкальный напев... который успокаивает, подобно колыбельной песне.
Так, как обычно мама качала вас на руках и пела песню, непрерывные волны, создающие тот же самый звук, вновь, и вновь, и вновь ... получается колыбельная песня. Она помогает вам расслабиться. В наше время люди засыпают под шум моря.
Широ, должно быть, сидел на морском берегу полностью расслабленный, затем он открыл глаза, чистые и ясные, просто как зеркала, и возникло отражение: туман, сливающийся с морем. И неожиданно из тумана и из моря поднимается красный диск --, восходящее солнце.
Эти хайку являются словесными картинками. Абсолютно необходимо для этого иметь медитативный ум в качестве основы. Никто, за исключением медитирующего человека, не может написать хайку.
В настоящее время многие люди на Западе пишут хайку. Они не понимают, что без медитации вы не можете написать хайку. Вы можете сочинить стихотворение, но это сочинение исходит от ума, а хайку появляется из не-ума, из полной тишины, когда вы лишь зеркало - не из мысли, а из не-мысли.
Маниша спросила прямо:
Да, Маниша. Это очень сложный вопрос, хотя кажется простым. Я же должен обратиться к Зигмунду Фрейду. Зигмунд Фрейд - первый человек в мире, кто сказал, что стремление к нахождению истины, освобождению, спасению возникает исключительно в результате лишения. Ребенок жил в утробе матери девять месяцев, одно целое с мамой. Это был его целый мир, его Вселенная; он больше ничего не знал.
Утроба была Вселенной, и это было так прекрасно, так спокойно. У него не было забот о надвигающемся банкротстве, у него не было тревог за жену и детей. Все питание обеспечивала мама, весь кислород давала мама - все поступало без каких-либо запросов. В течение девяти месяцев он жил в раю.
Но после девяти месяцев его выбросили из рая, так же как Адама и Еву выбросили из эдемского сада. Тут он вступает в целый мир - такое беспомощное дитя, а мир этот слишком
