Разбойник, подумал я, зачем ты пасешься в этом доме? Медом тебе здесь намазано или малый кусок ты урвал, пользуясь чужим горем?
— По пути встретил вашего прапорщика, он сказал — лекаря чуть не убили. — Я кивнул. — Беглый! — уверенно определил исправник. — Надо ловить, пока новой беды не учинил. — Лужин присел на скамью. — Напрасно вы мне его не отдали. От нас еще никто не убегал. Потому что мы старательно охраняем.
Я промолчал.
— Так вы, значит, следствие проводите? — спросил Лужин.
— Приказано, — ответил я. — Вот семейство Володковичей опрашиваю.
— У них заботы, заботы. Горе, — исправник скорбно вздохнул. Отцовское горе! Еще хорошо, если по- житейски рассудить, что семья большая, другие дети есть. А как у меня один сын?! Не приведи господь, случится беда — не пережить.
— А что, хороший у вас мальчуган? — полюбопытствовал я.
— Славный! — улыбнулся исправник.
— В отца, в мать?
Лужин не скрыл гордости:
— В меня!
— Приятно слышать, — сказал я, подумав, однако, с горечью, что еще одним вымогателем станет больше.
Предмета для разговора не было, молчание затягивалось, я ожидал, когда он уйдет.
— Давайте по-человечески поговорим, — вдруг сказал Лужин.
— Только так и умею, — ответил я.
— Ну, так вот, вы можете мне объяснить, зачем вам это следствие, расспросы, допросы, подозрения, — все эти сложности. Ей-богу, не понимаю.
— Что ж тут неясного? Ранен мой товарищ…
— И этот странный побег мятежника, — продолжал он. — Вы, с большим опытом офицер, снимаете караул… И легкомысленная дуэль… Удивительный вы человек.
Было отчего потеряться, и я потерялся — минуту не находил, что сказать, что спросить и в какой форме, а изумленно глядел в хитрые — и видел: очень хитрые — глаза моего нежданного собеседника. Мысли мои разбегались, как толпа под обстрелом. Что он хочет? Кто сказал?.. Володкович?.. Михал?.. Красинский?.. Куда клонит?.. Откровенничать… Стоять патриотом?.. А дуэль?.. Угрожает?.. Провоцирует?.. Я — гвардейский офицер, слуга государя… Оскорбиться?.. Успею оскорбиться…
— О каком поединке вы говорите, Афанасий Никитович? — вкрадчиво спросил я.
— Да вот совершенно точно знаю, что между вами и Николаем Красинским была дуэль…
— Вы, приходится думать, это собственными глазами видели?
— Собственными не видел, да все ль надо лично наблюдать? И не в том дело. Дуэль не дуэль — мне дела нет, если без осложнений. Я хочу помочь вашим интересам.
— Признателен, — сказал я, — но не понимаю.
— Вы думаете: Лужин — простофиля, не видит очевидного. А вам стоило только оком повести, и уже вся картина здешней жизни предстала в ясности. Мы с вами тет-а-тет, я откровенно говорю. Вам уже, думаю, известно, что Северин запятнал себя участием в мятеже. И мне известно. Но я вот молчу, хоть и нарушаю этим распоряжение. Потому что я не только исправник, но и человек. И сознаю, что семья Северина в его глупости неповинна. И представлять к наказанию за черную овцу все, так сказать, стадо мне совесть не разрешает. Убит Северин или застрелился? Вопрос сложный, склоняюсь к последнему. Но допустим — убит. Допустим, нашли преступника. Что ему? А ничего: он мятежника застрелил, человека вне закона, он — вне ответственности. Кто в ответе? Семья. Семья благопристойная, порядочная…
— Все, что вы мне говорите, для меня удивительно, — сказал я. Чрезвычайно вам благодарен.
— Плох бы я был как исправник, не будь у меня в каждой деревне, околице, усадьбе своих глаз и ушей, — продолжал Лужин. — Есть такие люди и в этом доме. Одна из служанок слышала ваш разговор с Михалом.
— Ну и что, — улыбнулся я. — Я сказал Михалу то, чего в натуре не было. Мне хотелось свои догадки уточнить. И скажу вам с полной уверенностью, Афанасий Никитович, что стрелял в нашего лекаря вовсе не беглый…
— А приятель его, — вставил Лужин.
— И не приятель его, и совершенно не мятежник…
— Кого же, в таком случае, ищут ваши солдаты?
— Ищут они того, кого им приказано искать, — стрелка.
— Вы меня не понимаете, — сказал Лужин, — потому что, чувствую, неправильно трактуете нашу встречу и мои побуждения. Мы пикируемся, а я здесь не для того. Я не скрывая говорю, но только вам, вам одному: мне искренно жаль семью Володковичей: славные люди, добрые, отзывчивые… И вдруг такое испытание — смерть сына… Вот Михал. Ну, кто он? Еще юноша глупый. Молодо-зелено. Я мог бы, конечно, взять его в оборот: зачем ездил на Шведский холм? Почему не сказал о визитерах? Зачем вез деньги? И что ж его — к наказанию? Но я понимаю: мятежникам нужны деньги, они парня прошантажировали, а у него сердце мягкое — он и поддался…
— Вы вчера допросили пленного, — продолжал Лужин. — Он, я полагаю, признался, что требовал у Михала денег, которых в силу своего поступка не доставил Северин. Вы этому ужасному для Володковичей признанию могли дать официальный ход, но так не поступили, решив проверить все лично, из чего я заключаю, что вы порядочный и понимающий жизнь человек…
Иными словами, подумал я, что я — такой же взяточник и негодяй, как ты.
— Бегство мятежника, которое, без сомнений, можно назвать чудом, продолжал Лужин, — означает, что шантажист получил волю и может повторить свой визит. Ему требуются деньги. Но они нужны всем…
— Кому нужны, а кому — нисколько, — ответил я. — Лично мне нужно схватить разбойника, сделавшего выстрел. И кроме этого — ничего.
— Вы, нисколько не сомневаюсь, хороший артиллерист, но с юриспруденцией мало знакомы, — сказал Лужин. — Схватить нетрудно, трудности следом идут — какие у вас доказательства вины. Есть, знаете, очень стойкие, заупрямится: 'Не я стрелял!' — и хоть ты его зарежь, стоит на своем. Лужин улыбнулся: — Приходится отпускать.
— Справедливо! — отметил я.
Мы поднялись и пошли к дому.
— Мне кажется, я вас нисколько не убедил, — сказал Лужин. — А жаль.
— Наоборот, убедили во многом.
Возле подъезда стоял наготове экипаж. Лужин сел на заднее сиденье, кучер дернул вожжи и повез своего господина вон.
— Прощайте, господин штабс-капитан! — крикнул исправник, уже отдалившись.
Я вернулся в дом. Господин Володкович стоял в дверях гостиной. Две почтенные дамы, то ли прибывшие, то ли отъезжавшие, просили его крепиться.
— Вы хотите поговорить с Людвигой, — сказал мне Володкович, — сейчас позову.
— Нет, — ответил я. — Мне надо поговорить с вашим экономом Томашем.
— Эля! — позвал Володкович старую служанку. — Посмотри, где Томаш. Пусть придет.
Минут через пять служанка сообщила, что Томаш недавно уехал к лавочникам в местечко.
— Вот незадача. Извините, господин штабс-капитан, — сказал Володкович. — Вы не предупредили, а я и не подумал о нем. Да ничего, он к ночи вернется, тут близко. Я сразу его пришлю.
И Федор подтвердил, что скоро по приезде исправника какой-то мужчина верхом выехал из усадьбы. Судя по описанию, это был Томаш.
XXX
