Никто и не подумал возражать. Эксперты закрыли дыру в полу полиэтиленом, и через миг в подвале никого не было. Оказавшись снаружи, Сигурд Оли первым делом сорвал с себя маску и стал жадно заглатывать воздух, словно боялся куда-то не успеть; его примеру последовали все остальные.
О ходе операции на Северном болоте Эрленду доложили по дороге из Кевлавика. Группа вызвала службу по борьбе с вредителями, и пока все живое в подвале не отправится в мир иной, никаких действий полиция предпринимать не намерена. Сигурд Оли уехал домой, Эрленд поймал его по телефону в душе.
Элинборг тоже вернулась домой, а на Северное болото приехали химики. Пока они работали, вход в подвал охранял часовой. Всю ночь у дома дежурили две полицейские машины.
В начале десятого Эрленд попал наконец к себе, дверь отцу открыла Ева Линд. Спасенная из притона невеста уехала, сказав Еве Линд, что направляется к мужу, узнать, как и что. Не знает, соберется ли с духом рассказать ему, почему сбежала со свадьбы. Ева Линд долго уговаривала ее не молчать, к чему ей покрывать подонка, который после всего этого не смеет даже называться ее отцом. Покрывать его до сих пор — последнее, что нужно делать.
Эрленд и Ева Линд сели друг напротив друга в гостиной, и отец рассказал дочери все, что успел выяснить с начала расследования, все свои идеи, все, над чем думал последнее время. Пересказ, Эрленд знал это, помогает самому лучше понять, что в деле к чему, а за последние дни случилось столько, что неплохо попробовать еще раз составить ясную картину. Он рассказал дочери почти все, что произошло с момента обнаружения тела Хольберга в подвале, — про запах в квартире, про записку, про старинный снимок в письменном столе, про грузовик и компьютер с порнографией, про эпитафию, про Кольбрун и ее сестру Элин, про Ауд и ее неожиданную смерть, про собственные кошмары, про встречу с Эллиди в тюрьме, про исчезновение Гретара, про идеи, которые ему подкидывает Марион Брим, про поиски второй жертвы Хольберга, про человека под окнами дома Элин, возможно, сына Хольберга. Попытался, пересказывая дочери все это, составить четкий и логичный план всей истории, задавал самому себе вопросы, рассматривал свои теории с разных сторон. Наконец Эрленд зашел в тупик и замолчал.
Ведь он не стал говорить Еве Линд про мозг девочки — которого не было в черепе. Куда он мог деться и как это могло произойти, Эрленд до сих пор не понимал.
Ева Линд слушала отца, не перебивая, заметив только, что Эрленд все время массирует себе грудную клетку. Ей показалось, она понимает, как глубоко дело Хольберга задело отца, как тяжело ему. Он устал, он словно бы отступает, уступает врагу — раньше с ним подобного не бывало. О несчастной девочке ему особенно трудно говорить — голос такой, словно пытается от самого себя спрятаться, не давать волю эмоциям.
— Ты, когда орал на меня с утра, говорил про какую-то девочку. Это и есть Ауд? — спросила Ева Линд.
— Ага, ага. Она, кажется, ну, в смысле, ее мать считала, что дочка — это ей дар божий, — сказал Эрленд. — Она ее любила, любила и до смерти, и еще сильнее после. Извини, я не хотел на тебя кричать, совсем не хотел, но пойми, когда я гляжу на твою жизнь, как наплевательски ты относишься к себе, как не бережешь себя, как не желаешь себя уважать, когда я вижу, какие травмы ты сама себе наносишь, — у меня опускаются руки. И когда я на фоне этого вижу крошечный гробик, я совсем перестаю понимать, что к чему в этом мире. Я не понимаю, что за черт здесь происходит, и я хочу…
Эрленд замолчал.
— Вышибить из меня последнее дерьмо, — закончила за отца Ева Линд.
Эрленд пожал плечами:
— Я сам не знаю, чего хочу. Может быть, лучшее — не делать вообще ничего. Пусть жизнь идет своим чередом. Может, надо обо всем забыть, уволиться к черту, заняться каким- нибудь полезным делом. Почему мне надо во все это вмешиваться? Зачем мне вся эта грязь? Вся эта мразь? Зачем мне говорить с людьми вроде Эллиди, заключать сделки с подонками вроде Эдди, наблюдать, как люди вроде Хольберга получают удовольствие от своих фокусов. Зачем мне читать отчеты об изнасилованиях, вскрывать полы домов, под которыми кишмя кишат крысы. Зачем мне выкапывать из земли детские гробы…
Эрленд все сильнее давил себе на грудь.
— Когда ты начинаешь, ты думаешь, это все ерунда, тебя это не касается. Думаешь, ты сильный, ты крепкий, ты выдержишь, чужая боль пройдет мимо тебя. Думаешь, ты закован в этакие доспехи, которые к тому же с годами будут делаться все прочнее, думаешь, что можно смотреть на всю эту мерзость издалека и жить своей жизнью, как будто то, что ты видишь на работе, — не твое дело, чужая жизнь. А вот и нет. Нет никакого «издалека», нет никаких доспехов, ты гол как сокол, и сил в тебе — шиш! Отвращение, омерзение преследует тебя с утра до ночи, тебя тошнит, ты словно одержим злым духом, который лезет тебе в душу и не оставит тебя в покое, пока ты не поверишь: эта мразь, эта мерзость — и есть жизнь, и нет никакой другой жизни. Пока ты не забудешь к черту, как живут нормальные, обыкновенные люди. Вот это мое дело нынешнее — из таких. Оно словно злой джинн, которого выпустили из бутылки, — ему вольно пытать тебя, травить тебе душу и тело, пока не упадешь замертво, пока не станешь калекой.
Эрленд тяжело вздохнул.
— Чертова трясина, вот что это такое!
Отец не стал продолжать, и Ева Линд тоже хранила молчание.
Некоторое время спустя она встала, села рядом с Эрлендом и обняла его одной рукой. Как резво, ритмично бьется у папы сердце, как капли дождя, под этот стук так хорошо засыпать! В итоге она и заснула, со счастливой улыбкой на лице.
30
На следующий день, около девяти утра, полиция и судебные эксперты собрались перед домом Хольберга. Было еще совсем темно, как обычно, шел дождь. Утреннее радио сообщило, что Рейкьявику осталось недолго до повторения рекорда по выпавшим осадкам, поставленного в октябре 1926 года.
Канализационную трубу очистили, всю насекомую и прочую живность ликвидировали. Дыра в полу была расширена, так что в нее одновременно могли пролезть два человека. Перед входом в подвал топталась группа жильцов с верхних этажей. Они собирались вызывать водопроводчиков чинить трубу и ждали разрешения полиции.
Вскоре выяснилось, что полость вокруг канализационной трубы не очень большого объема, всего около трех квадратных метров, и не имеет выходов — грунт просел не под всем полом. Труба треснула в том же месте, что и много лет назад; старая пайка хорошо видна, и земля под трубой отличается от той, что вокруг. Эксперты обсуждали, не стоит ли расширить дыру еще и не удалить ли весь грунт, пока не станет ясно, что на самом деле происходит под полом.
Обсудив возможные действия, эксперты решили, что пол треснет, если удалить весь грунт целиком, поэтому лучше просверлить еще несколько отверстий тут и там и воспользоваться мини-камерами.
Сигурд Оли стоял поодаль, пока эксперты сверлили дыры в полу, запускали туда камеры и настраивали два монитора. Камеры были совсем маленькие — этакие узенькие трубки на шарнирах и с лампой на конце; их можно было поворачивать в разные стороны с помощью дистанционного управления. Эксперты находили места, где из-под пола раздавался гулкий звук, сверлили там дырки, запускали в них камеры и смотрели, что показывают мониторы.
На мониторах была черно-белая и, с точки зрения Сигурда Оли, весьма низкокачественная картинка. Уж он-то знает, что такое качество — у него дома немецкий телевизор за целых полмиллиона крон.
Эрленд приехал на место, когда все камеры были установлены и можно было начинать осмотр подпола, вскоре после него появилась и Элинборг. Сигурд Оли заметил, что босс сегодня брит и одет в чистое, да что там, кажется, его одежду даже погладили. Невероятно!
— Ну как дела? — спросил Эрленд, зажигая сигарету.
— Сейчас включат камеры и будут смотреть, — сказал Сигурд Оли. — Мы можем присоединиться — вон там экраны, все как по телику.
— В канализации ничего не нашли? — Эрленд со смаком втянул дым.
— Почему же. Миллионы жучков и крыс.
— Боже, какая чудовищная вонь, — поморщилась Элинборг и вынула из сумочки наодеколоненный носовой платок. Эрленд предложил ей сигарету, она отказалась.
— Хольберг мог запихнуть Гретара под пол через дыру, которую проделал водопроводчик, — сказал Эрленд. — Идея могла прийти ему в голову, когда он понял, что под полом есть пустое место, а после того, как он запихнул туда Гретара, он мог лопатой прикопать его, благо земли тут полно.
Все трое собрались за спинами экспертов перед экранами, но толком ничего не могли разобрать. Лучик света бегал туда-сюда, вверх и вниз. Иногда на экране показывался бетон — пол снизу, иногда — грунт, просевший в разных местах на разную глубину. Кое-где грунт подходил прямо к полу, но в других местах были провалы почти на метр.
Некоторое время коллеги провели, наблюдая за мониторами. В подвале было шумно — эксперты постоянно сверлили новые дырки. Вскоре у Эрленда кончилось терпение, и он вышел на улицу, за ним Элинборг, за ней Сигурд Оли.
Все трое сели к Эрленду в машину. Босс еще вчера рассказал коллегам, почему внезапно укатил в Кевлавик, но подробно обсудить случившееся у них пока времени не было.
— Так что вы понимаете, это событие — отличная пара к записке на трупе, тут явно что-то есть. И если человек, которого видела Элин, и правда так похож на Хольберга, то это вписывается в мою теорию насчет его второго ребенка.
— Откуда мы знаем, что у Хольберга был этот второй, то есть первый, ребенок, — принялся рассуждать Сигурд Оли. — У нас нет никаких доказательств, только слова Эллиди, будто бы Хольберг изнасиловал другую женщину. А Эллиди — чертов кретин.
— Никто из знакомых Хольберга никогда не говорил, что у него был сын, — добавила Элинборг.
— Из наших информантов Хольберга вообще никто толком не знал, — возразил Сигурд Оли. — В этом все и дело. Он был одиночка — общался с парой коллег по работе, и только, скачивал из интернета порнуху, вел дела с подонками вроде Эллиди и Гретара. Не удивительно, что про него никто ничего не знает.
— Я вот чего не могу понять, — сказал Эрленд, — если сын Хольберга в самом деле существует, то откуда он узнал об Элин, тетке Ауд? Ведь это, наверное, значит, что он знает про Ауд, что она его сестра, так? Если он знает Элин, значит, он должен знать и про Кольбрун и про изнасилование. Но откуда, как он смог все раскопать? Ведь в прессе не было никаких сообщений о подробностях нашего расследования. Откуда у него эта информация?
— Может, ему это сам Хольберг рассказал? — предположил Сигурд Оли. — Как думаешь?
— Ага, может, он его пытал перед тем, как убить, — сказала Элинборг.
— Прежде всего, мы не можем быть на сто процентов уверены, что этот человек, сын Хольберга, существует, — ответил Эрленд. — Элин была в истерике, когда увидела его. И даже если он существует, у нас нет никаких оснований полагать, что он убил Хольберга. Мы даже не знаем, знал ли он о том, что Хольберг его отец, что он родился при таких вот ужасных обстоятельствах. Эллиди говорил, что женщине, которую он изнасиловал до Кольбрун, досталось еще больше, чем ей, как это он выразился, «Хольберг порвал ее на куски». И если она забеременела, то я не представляю себе, как бы у нее хватило духу рассказать об этом сыну. Ведь она даже в полицию не пошла. У нас нет на Хольберга никаких материалов по этому делу. Нам очень нужно найти эту женщину, если она, опять-таки, существует в природе…
— Да-да, а мы тем временем готовим к сносу жилой дом в поисках человека, который, может быть, никакого отношения к этому делу и не имеет, — заметил Сигурд Оли.
— Может, Гретара и нет вовсе в этом подполе, — сказала Элинборг.
— Каким это образом? — не понял Эрленд.
— Ты что думаешь, он еще жив? — уточнил Сигурд Оли.
