Нечего удивляться, что пять медных грошей и один серебряный тенрий быстро испарились, как ночной призрак, попавший в полосу света от фонаря. Прошла какая-то седмица, а у бродяги-гнома уже с вечера не было ни капли во рту, и вездесущий Вчера вновь стал ему докучать своим гнетущим присутствием.
– И нечего там нашептывать, – пробурчал себе под нос Нор-Тегли. – Скоро тебе снова на покой… О чем бормочешь? Хе-хе… Да-да, дружок. – Бородач резко дернул головой, будто получил крепкую затрещину, и несколько раз судорожно моргнул. – У меня есть еще… еще кое-что… Вскоре я куплю себе много эля. На пару-тройку деньков мы простимся с тобой… Я знаю, что не должен отдавать его, но… кто мне что скажет или сделает? Дрикх спустится самолично, чтобы покарать меня? Да будь он таким прозорливым, уже отбил бы мне голову своим молотом только за мысли о том, чтобы хотя бы просто расстаться с его знаком – не то чтобы продать его. Ты не отговоришь меня, Вчера… Я так устал от тебя… я уже не могу… Но все, тише- тише. Не произноси ни слова. Я уже вижу этого человека. Не стоит мне с тобой общаться при нем… Меня все и так считают из-за тебя безумцем. Еще бы – к ним же не приелась, словно репейник, проклятущая тень… Все. Тсс!..
Гном вышел на площадь, точнее, просто на обширное заболоченное пространство между нависающими домами, которые в тумане казались угловатыми обломками скал. В центре располагался колодец, говорят, вырытый так давно, что никто и не упомнит, когда именно. Только здесь во всех предместьях можно было раздобыть чистую воду. Да и то – приходилось платить за каждое ведерко по медяку тому, кто объявил себя единственным хозяином этого места!
На ободе колодца восседал человек, облокотившись спиной об одну из опор навеса. Тощий, как изголодавшийся лис, плут был одет слишком пестро для окружающей серости, но он всегда был не прочь выделиться. Все знали того, кто хозяйничал у Дырявого колодца. Это был ар-ка, или по-простому – цыган. Звали его Мельк, но больше он гордился своим прозвищем – Заплата, что говорило о его жадности и длинных цепких ручонках, способных отодрать от любого бедняги последнюю заплатку (образно говоря, конечно).
Мельк всегда появлялся в зеленом кафтане с тиснеными манжетами и высоким воротником, расшитым рисунками из Жизни Дороги. На одном рукаве были изображены кони и кибитки, тянущиеся вдаль по тракту, контуры детей и женщин с тюками за плечами, на другом – Танцующие с огнем: мужчины с цепями в руках, на конце цепей виднелись скованные из двух тонких полос металла шары, внутри которых плясало пламя. Ар-ка носил широкие алые штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги с острыми носами и щегольскими отворотами. За пестрым нарядом Заплата скрывал или каторжное клеймо на левом плече в виде колеса – цыганского символа, или же гнилую прочерствевшую насквозь душонку. А скорее всего – и то и другое.
Стоило бородачу подойти, как ар-ка подбоченился и принял истинно королевский вид.
– Не спится, друг-гном? – Уж кто-кто, но Мельк Заплата никогда не путал этого нищего с человеческими карликами. – Клянусь пылью с трактов, солнце еще не скоро пробьется через этот туман!
– В горле что-то пересохло, – хрипло хохотнул низкорослый бродяга и резко дернул подбородком. Цыгану было не привыкать к разнообразным странностям своих многочисленных знакомцев.
– Я в долг не даю, ты же знаешь, Лори Дарвейг…
– Я не в долг… Я принес… тут… Почем нынче золото?
Цыган вскочил на ноги так стремительно, будто нечто жуткое и клыкастое вылезло из темных глубин колодца и куснуло его за тощую задницу.
– Неужели у тебя есть что-то еще?! – Округлившиеся глаза цыгана приобрели форму двух полированных блестящих монеток. – Я всегда, всегда знал, что эти пройдохи-гномы вечно прячут что-нибудь про запас.
– Да-да, – не стал спорить Дарвейг. Скрепя сердце он полез за пазуху. Он не должен был… Ему было горько и больно… но пальцы сами вытаскивали на свет большой золотой ключ на золотой же цепочке.
Ар-ка пораженно распахнул рот, его скрюченные пальцы потянулись к невиданному сокровищу. Кончик пальца человека был всего в дюйме от заветного ключа, когда его руку самым неожиданным и бесцеремонным способом с силой оттолкнули в сторону.
– Не смей! – раздался вдруг сбоку знакомый низкорослому хриплый голос, а в запястье Дарвейга кто-то вцепился.
Лори ошарашенно повернул голову. На него глядел хмурый Нор-Тегли в темно-красном плаще с капюшоном. Его длинная холеная борода была столь же рыжей, как хвост проказливой лисицы, яростно прищуренные глаза – налиты сталью. Нищий не мог не узнать своего старинного друга.
– Рубин? – вздрогнул гном. – Что ты здесь?.. Как ты меня нашел?..
Точно железные, пальцы рыжебородого давили на запястье бродяги с силой все сжимающихся кузнечных тисков. Было больно, но Дарвейг не замечал боли – ужаснейший стыд травил душу намного сильнее. Эти глаза… эти осуждающие глаза… Его друг… Больше всего он боялся, что Дори увидит его таким, и вот – он увидел.
– Почтенный! – с приторной полуусмешкой обратился к Рубину цыган. – Клянусь всеми спицами на колесах фургонов ар-ка, вы, должно быть, не заметили, что у нас здесь с господином дела! Еще мой прадед, обочина тракта ему на века, говаривал, что очень некрасиво влезать в чужой разговор!
Дори смерил человека презрительным взглядом. С подобными хлыщами у него разговор был всегда короток, но беспечный цыган пока еще об этом не знал. Мерзавец стоял, уперев руки в бока и выпятив живот, всем своим видом проходимец напоминал почти пустой кожаный бурдюк для воды. Глаза гнома задержались на вещи, примечательной даже на фоне такого цветастого образа: из мешка за плечами мошенника виднелась резная рукоять арбалета. На красивом дереве рунами азрала можно было разглядеть только часть надписи, но Рубин знал ее целиком – сколько раз приходилось видеть.
– Нравится, да? – проследил за взглядом гнома ар-ка. – Мой трофей.
Рубин пристально поглядел на друга. В глазах Лори стояли слезы. «Трофей»…
– Даю пятьдесят золотых тенриев, – сквозь зубы проговорил рыжебородый.
– Ого! Клянусь ветром, что шелестит пологом кибитки, это немалые деньги! Но ведь здесь четыре резных рога и две звонкие тетивы из нервущегося волоса кобольда!
– Семьдесят, – поднял цену Дори.
– Мой добрый низкорослый господин, должно быть, туман настолько въелся в твои глаза, что ты не видишь рукояти из черного вяза и тончайшей резьбы на ней? Не нужно забывать и о золотых украшениях в виде… в виде…
– …ловкого зверька неру, – подсказал багровый, точно свекла, Лори, не в силах поднять глаза на свое любимое оружие – родовую вещь, что передавалась от отца к сыну еще со времен Великого Раскола, когда дети Дрикха разделились на Дор-Тегли и Нор-Тегли.
– Да, и ловкого зверька неру, – согласился ар-ка, быстро закивав. – Позволь тебе еще поведать, носитель огненной бороды, о замечательном самовзводном механизме. Таких вещиц ты не встретишь в Гортене.
– Сколько же ты хочешь, сын дороги? Сотня золотых?
Цыган громко и пронзительно расхохотался. Он ткнул пальцем в ничего не понимающего Дори.
– Эта диковинка не продается! Она останется у меня, что бы ты себе ни возомнил! Я ведь еще не падал с коня вниз головой, чтобы продавать подобным тебе такую красоту и редкость! Как тебе моя шутка? Ну, давай же посмеемся вместе, удивленный толстяк! – Здесь утративший всякий стыд ар-ка был уже не прав: гном не удивлялся. Недоумение давно сменилось злостью в гневно сузившихся глазах Рубина.
– Знаешь, человече, я не люблю шуток над собой и своими друзьями.
– Так этот жалкий пропойца твой друг? И что же ты сделаешь, карлик? – скривился цыган, перестав смеяться. Он поднес свое немытое лицо прямо к лицу Дори. – Вы, Нор-Тегли, сильно отличаетесь от своих Подгорных собратьев. Мне стоило бы опасаться какого-нибудь темного Дор-Тегли, что больше жизни любит убивать и которому нравится вид крови. Но вы… – Глаза человека расширились, из перекошенного рта вырвалось сдавленное хрипение.
– Что мы? – поинтересовался Дори, нанося удар за ударом. Одной рукой он сжимал расписной ворот
