Мужики влили ему в глотку бутылку беленькой, надели ватник и повезли на буровую. Первое, что пришло им в голову, — с зоны парень сбежал. Через неделю, правда, сложилось другое мнение: не иначе — инопланетянин. Основанием для подобного заключения послужили весьма необычные его свойства. Во- первых, изначально русский ему явно знаком не был, но уже через неделю он бойко лопотал на каком-то странном русско-татарско-хохляцком наречии (в полном соответствии с национальным составом бригады). Во-вторых, он играючи, в одиночку удовлетворял буфетчицу Нюрку, неисправимую нимфоманку, которой и целой бригады всегда было мало.
Отличался он также недюжинной физической силой. Лишь слегка напряглись под фуфайкой бугры каменных мышц, когда незнакомец вытягивал из болота ушедший в него по самую кабину бульдозер. И припомнили буровики, что за пару дней до обнаружения загадочного белокурого секс-гиганта Степка Корягин видел в небе НЛО. Но поскольку был он пьяница и раздолбай, то никто ему не поверил. Теперь же задумались…
Пошукав, нет ли чего в округе подозрительного, в паре десятков километров к северу на снегу обнаружили очень подозрительную круглую, пятнадцати метров в диаметре, обугленность, а рядом — продолговатую в человеческий рост. Это были следы летающей тарелки, эвакуированной поисковой командой арктогеанцев, и останки испепеленного ими же Волка. В скором времени НЛО в небе над буровой стало возникать по нескольку раз в сутки. Словно бы искало чего.
Мужики все в бригаде подобрались бывалые, не робкого десятка, а все же не по себе становилось от этих пульсирующих тревожно-неземным светом херовин над головой. Надо было что-то предпринять. Бригадир Иваныч предлагал вернуть «инопланетянина туда, откуда взяли», Степка — продать программе «Очевидное — невероятное», а еще лучше американским миссионерам какой-то космической религии, обосновавшимся недавно в Муравьенко. Но Нюрка резко воспротивилась обоим проектам и заперла сверхчеловека (а это, ясное дело, был он) в своем вагончике. Спорить с ней не стали и коллегиально порешили дождаться окончания вахты (оставалось меньше недели), а там уж и глядеть, чего да как.
Палач притаился за барханом. Зорко через прибор ночного видения вглядывался в дорогу, ведущую к развалинам древней башни. Вглядывался уже третьи сутки подряд. После бутырских кошмаров в себя он пришел поразительно быстро. Излечение и реабилитация заняли каких-то три дня. Правда, точнее сказать он не мог, поскольку сразу после беседы с Орешкиным был усыплен и пробудился свежий, как огурчик. «Видно, сильно им приспичило», — понял он сразу. Однако до какой степени, Палач и не представить себе не мог.
«Настройка» Берией демонологов дала изумительные результаты. Они не только запеленговали борменталевские нычки (запасов крови, по самым скромным подсчетам, должно было хватить на полгода. «Сука», — только и сказал при их обнаружении Лаврентий Палыч), но и сумели, воодушевленные кровавым оскалом Цербера, засечь самого Басаврюка.
Оказалось, что Тарас Опанасович снюхался теперь с главарями секты ассасинов, всеми почитавшейся давно изничтоженной. Но не тут-то было. Остатки строжайше законспирированных нелюдей обитали в пустынной и гористой местности на территории Ирака. И владели, судя по всему, некой зловещей тайной.
Недоумевал по поводу такой загогулины Берия не долго. Ровно до тех пор, пока не получил подробного отчета о ямальских событиях.
«Главная тема в этой истории — башня сатаны, — понял нарком. — Как-то оно все связано. Не иначе Опанасыч в этой дьяволиаде не последнюю скрипку играет. Вся эта хрень на Северах — его рук дело. Ну, ничего, не все потеряно», — бормотал под нос нарком, делая себе очередную кровавую прививку. Но в голосе его не звучало прежней стальной уверенности. Чуял Лаврентий Палыч какой-то подвох.
Берия издавна был осведомлен обо всех этих магическо-географических штуках. Ему прекрасно было ведомо, что главная, самая зловещая башня располагалась в окрестностях развалин Вавилона.
«Вот и потащился он туда, — сообщил Церберу осененный догадкой Берия. — Никак, он там батарейки свои подзарядить задумал. Хочет круче гор стать и сияющим, как лампочка Ильича. Собрался все наши влияния одной силой мысли давить, сука. Только забыл он, видать, что на каждую хитрую жопу есть хуй с винтом», — резюмировал Лаврентий Палыч.
Берия еще пару дней назад решил разобраться с личностью Глебова. Всестороннее, в том числе астральное, изучение его контактов дало совершенно поразительные результаты. Таинственный соратник Палача по штурму шаманской сопки, судя по целому ряду признаков, был святым, причем весьма высокого уровня. Тело сраженного пулеметной очередью неизвестного, несмотря на все усилия, обнаружить не удалось, зато была проведена генетическая экспертиза кровавой лужи, вмерзшей в склон сопки.
Сказать, что Берия его итогами был ошарашен, — значит ничего не сказать.
«Ну, Коля, ну ты дал, — только и повторял, судорожно сглатывая воздух, нарком. — Высоко ты взлетел Николай», — шептал он, чуть придя в себя, глядя воспаленным взглядом в глухо-беспросветную подземную ночь.
И только теперь он понял, что этот новый статус бывшего его спецагента как нельзя кстати. «Ничего, — усмехнулся нарком, — мы тебя все равно про погоны твои, про присягу вспомнить заставим. Крестничка-то своего ты в беде не бросишь. Верно ведь?» — заорал вдруг Лаврентий Палыч, грозя невидимому небу кулаком.
Глебов, под угрозой немедленной и лютой ликвидации его старушки матери, получил приказ срочно вместе со сверхсекретным спецподразделением внешней разведки отбыть в Ирак, где он должен был обнаружить, непременно захватить живым и доставить в Москву круглолице-усатого субъекта (образ ему транслировали прямо в мозг).
Прощаясь, Архип Гаврилыч произнес с некоторым усилием (чувствовалось, что смысл фразы ему был не ясен):
— Вам настоятельно советуют молиться святому Николаю.
Ванька не хотел исчезать. Он зубами, ногтями, что там еще есть удуши, цеплялся за присутствие, за бытие. Но тот, кто поселился в его гибком, мускулистом, таком им любимом теле, был гораздо сильнее. Плотная и тяжелая черная масса, ухмыляясь, выдавливала его, выпихивала в никуда. Не в геенну огненную он рухнет, чуял Мванга, когда окончательно утратит контроль, не начнет путешествие по кругам вечной муки, нет, он провалится в ничто, он исчезнет окончательно, необратимо. Полностью, без остатка его все более зыбкое сознание растворится в клокочущих мутно-серых водах там — внизу.
Сквозь рваные раны, образованные укусами Волка, влезла в него эта неодолимая тьма. Демоны далекой родины, похоже, мстили за его упорство и несговорчивость. Обычным людям-леопардам они оставляли до времени их «я», Ваньку же методично стирали ластиком небытия. Оно леденило Мвангу своей неотвратимостью, но и налеты на северные поселки, когда он, а вернее его плененное, то звериное, то человеческое тело творило запредельное, были невыносимы. Все же Ванька был добрым малым. В этом опытный душевед Палач не ошибся.
И однажды африканец не выдержал. Отвращение и ужас от творимого опрокинули его навзничь. По скользкому желобу он выскользнул в бездну.
С тех пор неистовая орда совершенно осатанела. Демон, лишивший Ванькину душу жилплощади, начал покусывать своих ненецких сподвижников, заселяя их тела своими клонами. Вирус оборотничества распространялся стремительно. Дикая охота носилась по тундре из конца в конец: от жутких дьявольских пирамид из оленьих черепов, возведенных в незапамятные времена всевластия Нга на оледенелых утесах над морем, до окраин Надыма и Нового Уренгоя.
В населенных пунктах теперь главным образом захватывались пленники, которых самыми чудовищными способами приносили в жертву абсолютному злу на древних алтарях забытых кровавых культов. Погони, организуемые ментами, засады не давали никаких результатов. Как только по всадникам преисподней открывали огонь, разом невесть откуда налетала метель, и они в ней бесследно растворялись.
Ужас поселился в тундре. Стада обезумевших оленей влетали в города, спасаясь от преследования
