Гасили снегом жар во лбу, А я лежал, как труп в гробу. Моя болезнь гнилой горячкой Слыла тому сто лет назад. Стояла смерть в углу за печкой, И ведьмы обложили сад, И черти по стене скользили, Усевшись на свои хвосты, И с непомерной высоты К постели жмурики сходили: – Погибли мы, и ты погиб! Угробит всех Преступный Тип! 5 Зима прошла. Весною ранней Очнулся я — один, один, Без помощи, в сплошном тумане, В дурмане, без гроша в кармане… За стенкой — тихо на диване, И всюду тихо. Из глубин Души нахлынув, слезы льются… Дверь настежь! Вижу донце блюдца И руку. Слышу: – Гражданин! Возьмите огурец соленый! — И блюдце брякнулось на стул, И все затихло. Пораженный Явленьем жизни возрожденной, Не выплакавшись, я заснул. Соседка с мужем возвратилась Домой, когда уже в окне Луна сквозь облачко светилась. И что она сказала мне? – Какая радость! Ваша милость Для новой жизни пробудилась! Ура, ура! Мы с муженьком Сейчас напоим вас чайком. Весна была, как Боттичелли, И лиловата, и смутна. Ее глаза в мои глядели Из приоткрытого окна, Ополоумев, птицы пели, Из сада муравьи ползли. Так снизошло к моей постели Благословение земли. 6 Настал июнь, мой лучший месяц. Я позабыл угарный чад Своих январских куролесиц, Метелей и ломброзиад. Жизнь повернуло на поправку: Я сам ходил за хлебом в лавку, На постном масле по утрам Яичницу я жарил сам, Сам сыпал чай по горсти в кружку И сам себе добыл подружку. Есть в птичьем горлышке вода, В стрекозьем крылышке — слюда, — В ней от июня было что-то, И после гласных иногда В ее словах звучала йота: – Собайка — – Хлейб — – Цвейты — – Звейзда. Звучит — и пусть! Мне что за дело! Хоть десять йот! Зато в косе То солнце ярко золотело, То вспыхивали звезды все. Ее душа по-птичьи пела, И в струнку вытянулось тело, Когда, на цыпочки привстав, Она вселенной завладела И утвердила свой устав: – Ты мой, а я твоя. — И в этом Была основа всех основ, Глубокий смысл июньских снов, Петрарке и другим поэтам Понятный испокон веков. 7 Искать поэзию не надо Ни у других, ни в словарях, Она сама придет из сада
