Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг.

Ллойд-Джорджа. В течение этого и нескольких следующих дней во всей Британской империи это радостное возбуждение не прекращалось. Ллойд-Джордж поторопился учесть это настроение и поспешил произвести, не теряя времени, общие выборы. Расчет его удался. Программа правительства была (перед самыми выборами) сформулирована Ллойд-Джорджем так:

1) суд над Вильгельмом;

2) наказание всех немцев, виновных в зверствах во время войны;

3) полнейшее (fullest) возмещение Германией всех причиненных ею убытков;

4) «Британия — для британцев»;

5) помощь и вознаграждение всем, потерпевшим от войны;

6) обеспечение лучших условий жизни для всех (a happier country for all).

Все это было рассчитано на господствующие в массе настроения и вообще было крайне неопределенно (особенно пункты 4 и 6). Но в пылу первых восторгов от одержанной победы эти звонкие и бессодержательные в основе своей формулы доставили Ллойд-Джорджу полный успех. (Нечего и говорить, что все эти обещания выполнены не были.) Все это он считал нужным и уместным в разгаре выборов, сейчас после победы, когда еще не остыло раздражение по поводу налетов цеппелинов на Лондон, потопления судов подводными лодками, расстрела германскими властями в Бельгии английской сестры милосердия, мисс Кэвель (обвиненной в «помощи неприятелю») и т. д., и т. д. Не забудем, как все это подносилось долгие годы ежедневно «министерством пропаганды». И поскольку дело шло о победе на выборах, Ллойд-Джордж достиг наилучших для себя результатов.

Предстояло выбрать в новый парламент 706 депутатов. Выборы произошли 14 декабря 1918 г. Коалиция, поддерживавшая Ллойд-Джорджа, получила 484 места (консерваторов 338, либералов 136, национально-демократической партии 10), а противники коалиции получили всего 222 места (59 рабочей партии, 48 крайних консерваторов, 26 либералов, не захотевших войти в коалицию, 73 синнфейнера и 16 человек разных мелких течений).

Но, несмотря на эту воинственную и германофобскую предвыборную платформу, Ллойд-Джордж после перемирия стал постепенно переходить на позицию, которая совершенно не совпадала с позицией Клемансо. В сущности Англия уже получила в момент перемирия все то, из-за чего она-воевала:

1) Германский военный флот кончил свое существование.

2) Германский торговый флот был в полной власти англичан, и было ясно, что они из этого флота возьмут себе все, что захотят взять.

3) Все африканские колонии Германии, все австралийские островные ее владения были в руках англичан, и тоже было ясно, что за вычетом, может быть, Камеруна и Того, которые придется отдать французам, все остальное останется за Англией.

4) Багдадская железная дорога или значительная ее часть тоже несомненно должна была достаться Англии.

5) Проигранная война со всеми ее последствиями страшно подрывала экономическое процветание Германии, вычеркивала ее вовсе как возможного конкурента в деле захвата рынков сырья и сильно сокращала все германские шансы в соперничестве с Англией на внеевропейских рынках сбыта.

Вот, собственно, и все, что Англии требовалось от Германии: ведь главная территориальная добыча Англии была не в Германии (и даже не в германских колониях), а в Месопотамии, Аравии, Палестине. Мы еще коснемся этой стороны дела, когда перейдем к Севрскому миру с Турцией. Германия же была по отношению к Турции и былым ее владениям несуществующей величиной: без флота, совершенно отрезанная от Малой Азии (и от Балканского полуострова) вновь возникшими государствами — Чехословакией, Югославией, — совершенно обессиленная, что могла предпринять она против английских планов, если бы даже она посмела об этом подумать? Итак, уничтожать и губить Германию еще и дальше многие представители английского империализма (хоть и далеко не все) находили бесцельным, мало того — даже вредным, поскольку дальнейшее уничтожение Германии могло дать французам гегемонию над континентальной Европой и отчасти воскресить наполеоновские времена полного преобладания Франции на континенте. Все это вовсе не входило в английские расчеты.

С другой стороны, Германия и Англия еще до войны были связаны многочисленными торговыми и финансовыми операциями, и Германия была крупнейшим рынком сбыта для английских товаров (вторым по своему значению для Англии). Полное разрушение Германии и с этой точки зрения было для Англии нежелательно. Таковы были разнообразные мотивы, по которым Ллойд-Джордж готовился к открытию мирной конференции 18 января 1919 г. как к началу трудной и длительной дипломатической борьбы с французским премьером Клемансо, «старым тигром», как его называли не только во Франции, но и в Англии.

Наконец, третий властелин — Вильсон — являлся в момент окончания войны величиной еще не вполне разгаданной и для побежденных врагов и для внимательно (и уже давно) присматривавшихся к нему союзников.

Конечно, в галерее Белого дома, где сохранены портреты всех президентов, глаз посетителя всегда будет искать прежде всего Вашингтона, Линкольна и Вильсона. Но угрюмая фигура последнего несравненно загадочнее двух других, которым тоже привелось сыграть большую историческую роль. Тут мы, конечно, не можем задаваться целью представить сколько-нибудь полную его характеристику и только отметим некоторые черты его политики, без понимания которых трудно разобраться в его действиях.

Прежде всего, конечно, нужно отбросить прочь все бесчисленные слащавые восхваления, в стиле жизнеописаний святых божиих подвижников, т. е. всю литературу о Вильсоне, написанную в духе книги Бэкера «Вудро Вильсон»[182]. Все эти попытки сделать из Вильсона возвышающегося над суетными людскими страстями и интересами апостола гуманности, прогресса и демократии, конечно, не имеют ни малейшей исторической ценности. Несомненно, теоретически он был сторонником демократии и лично был, например, доволен уничтожением во время войны четырех военных монархий (русской, германской, австрийской и турецкой). Но никогда эти и вообще теоретические соображения не играли решающей роли в его действиях.

Когда, например, он (к изумлению непредупрежденного американского посланника O'Shahanessy) систематически через посредство своих секретно посылаемых доверенных агентов губил мексиканского генерала Хуэрту и поддерживал в Мексике убийственную для страны анархию, то он это делал не из любви к демократии (противники Хуэрты были гораздо реакционнее его), а только потому, что успокоение и политическое укрепление Мексики были невыгодны нефтепромышленному капиталу Соединенных Штатов[183].

Когда он носился с проектами Лиги наций, учреждения, с которым он навеки связал свое имя, то он не забыл ясно и определенно дать понять, что эта будущая Лига наций ни в каком случае не должна иметь права вмешиваться в отношения между Соединенными Штатами и другими государствами американского континента, т. е. слабыми республиками Центральной и Южной Америки, потому что это вмешательство противоречило бы «доктрине Монро» (о невмешательстве европейских держав в дела американского континента). Другими словами, слабые державы Европы (или Азии) имеют возможность искать защиты у Лиги наций, если на них нападет или их обидит сильный сосед, но Чили, Боливия, Никарагуа, Мексика, Парагвай и т. д. не должны иметь этой защиты, если президенту Вильсону или его преемникам покажется уместным присоединить какое-либо из этих государств к Соединенным Штатам: такая защита воспрещена предусмотрительно вставленной Вильсоном статьей 21 статута Лиги наций. Государства Южной и Центральной Америки были этой статьей очень обижены и встревожены.

В таком духе он действовал всегда, без всякого исключения. Никогда не бывало так, чтобы его политические, социальные, религиозные и моральные «идеалы» накладывали бы на его волю хоть самое незначительное ограничение или вызывали бы для Соединенных Штатов хоть какой-нибудь ущерб, расход, стеснение или отказ от какого-либо преимущества. Клемансо, не любивший Вильсона, сказал о нем на приеме делегации радикальной партии через несколько дней после перемирия[184], когда один сенатор восхвалял идеализм Вильсона: «Это — не идеалист. Идеалист, это — тот человек, который строит социальное здание по своему идеалу. Вильсон же — практический человек, который сначала строит для себя хороший дом, очень просторный, на солидном фундаменте, а когда дом готов, он водружает на