момент, провоцировать и оскорблять речами, но не действиями. Можно было ораторствовать (ни с того, ни с сего, в эпоху глубокого мира и спокойствия) перед новобранцами, приглашая их на будущее время стрелять в собственных отцов, как приглашал их Вильгельм II, приводя их к присяге, но в Германии никак нельзя было в самом деле стрелять без малейших поводов в рабочих, проводящих чисто экономическую забастовку в частном предприятии, как это сделал во Франции Клемансо в 1907 г., тотчас же подтвердивший, что и впредь будет так поступать, и оставшийся во главе кабинета.
Можно было разыгрывать из себя монарха, правящего божьей милостью и ответственного лишь перед небом, но нельзя было даже пытаться фактически нарушить конституцию, хотя бы в самом ничтожном вопросе. Если все это принять к сведению, то, даже не зная фактов, о которых сейчас будет речь, пришлось бы сделать сам собой напрашивающийся вывод: если вопрос о колониях и тесно с ним связанный вопрос о постройке военного флота могли занять такое место в германской политической жизни, если политика империи так же, как политика Англии, Франции, России, четыре раза за десять лет приводила к преддверию войны, а в пятый раз вызвала, наконец, катастрофу, то, значит, рабочий класс далеко не был единодушен ни в колониальном, ни в военно-морском вопросах, значит, имперское правительство могло не опасаться большого революционного протеста в случае любой вызванной им войны. И действительно, если бы кто начал только присматриваться к настроениям в недрах единственной партии, представляющей собой в годы империи германский пролетариат, то сейчас же увидел бы, что такое предположение совершенно правильно.
Здесь не место излагать историю германской социал-демократии в последние годы перед войной, а также историю ревизионизма и борьбы с ревизионизмом на партейтагах[17] , в партийной прессе, на партийных митингах. Читатель, не знающий иностранных языков, может обратиться хотя бы, например, к указываемой в библиографии, переведенной на русский язык книге £ Франца Меринга или Лукина; при знании немецкого языка % можно обратиться, папример, еще к книге Dorzbacher'a «Die deutsche Sozialdemokratie und die nationale Machtpolitik» [18] .
Мы тут постараемся лишь высказаться об основных исторических причинах, породивших ревизионизм, и так как для нас это по связи с только что сказанным более всего важно, мы рассмотрим в самых общих чертах, как эволюционировали взгляды части рабочего класса на колониальный вопрос и теснейшим образом связанные с ним проблемы международной политики. Мы не будем останавливаться здесь на всех побочных и сопутствующих явлениях, способствующих росту ревизионизма. Конечно, справедливы часто повторяющиеся и в немецкой и в русской литературе указания на роль громадного и влиятельного (по своему положению и функциям) бюрократического механизма партии, на проникновение отчасти мелкобуржуазной, отчасти специфически чиновничьей идеологии в этот особый мир, снизу доверху (а «верхи» при дисциплине и централизованности партии играли колоссальную роль); не могут быть обойденными молчанием и те нарекания на (правда, малочисленных) «академиков», т. е. на лиц из интеллигенции, прошедших высшую школу, — нарекания, которые слышались долгие годы из рядов левого крыла партии; слева обвиняли этих лиц в привнесении оппортунизма, в мелкобуржуазном страхе перед революцией и т. д.; наконец, бесспорно, часть средней и мелкой буржуазии и даже часть плохо оплачиваемого мелкого государственного чиновничества сплошь и рядом отдавали при тайной подаче голосов на парламентских выборах свои голоса социал-демократам. Эти элементы были настолько драгоценны, так как существенно способствовали избирательным победам партии, что с ними приходилось считаться, и, конечно, это обстоятельство тоже подкрепило ревизионистскую тактику, ревизионистские заявления и выступления. Но все эти и им подобные явления, за которыми нельзя отрицать известного значения, конечно, не могут сами по себе исчерпывающе объяснить, как случилось, что огромная партия германского пролетариата, еще в 1875 г. официально шедшая под флагом революционного марксизма, уже в 1891 г. на партейтаге в Эрфурте начала как бы раздваиваться в своих настроениях и убеждениях, прислушиваясь к речам Фольмара и его сторонников, затем с 1891 по 1898 г. пережила все более и более углубляющуюся раздвоенность настроений и тенденций, а с 1899 г. часть (и довольно значительная) устремилась за бернштейновскими лозунгами и покинула революционизм для «реформизма», и тактика парламентской борьбы и легальной оппозиции заняла первенствующее положение в партии, революционной не только по своему происхождению, но и по основам все еще официально принимаемой и повторяемой доктрины.
Основное объяснение явлений, конечно, следует искать в характерных особенностях того периода, который переживала вся германская экономика. Революционизм в германской социал-демократии в конце XIX и в начале XX в. стал уменьшаться в напряженности и в степени влияния по причинам, аналогичным тем, по которым в Англии в середине XIX в. бесследно исчез чартизм; и, параллельно, расцвет германских профессиональных союзов в конце XIX и начале XX в. был аналогичен расцвету английского тред- юнионизма в 60-х, 70-х, 80-х, 90-х годах XIX в. Профессионализм, экономизм, борьба за улучшение экономического положения, рост аполитизма, равнодушие к революционным лозунгам — все эти явления, которые пережила Англия раньше, Германия пережила позже, в те времена, когда промышленность страны шла от успеха к успеху, когда новые и новые рынки завоевывались чуть не ежедневно, когда капитал считал наиболее выгодным для себя помещением именно промышленные предприятия, когда часто не рабочий (особенно квалифицированный) искал нанимателя, но предприниматель искал рабочего, а иногда и заискивал перед рабочим. Как раз когда для Англии кончались эти времена, для Германии они начинались; и, как мы видели, именно отчасти потому это процветание и кончалось в — Англии, что для Германии оно начиналось и Германия отбивала у Англии рынок за рынком. Дело было не только в общем повышении благосостояния для широких категорий рабочего класса, но и в том, что с каждым десятилетием необычно быстро возрастала масса квалифицированных рабочих с сильно повышенной заработной платой, еще более живо и непосредственно чувствовавших тесную зависимость своего положения и всех перспектив своей карьеры от дальнейшего подъема и интенсификации промышленной деятельности. Профессиональные союзы, чисто экономические требования и чисто экономические забастовки, организационно и материально поддерживаемые профессиональными союзами, — вот что начинало явственно первенствовать в идейной и общественной жизни многочисленных и влиятельных категорий рабочего класса.
Социал-демократическая партия напоминала о себе по разу в пять лет: перед выборами в рейхстаг — и не во всех германских государствах — при выборах в местные ландтаги; она напоминала о себе время от времени митингами, парламентскими речами партийных членов, ежегодными партейтагами. Профессиональный же союз был ежедневно нужен и важен и часто касался самых жизненных интересов рабочего и его семьи. После отмены в 1890 г. закона о социалистах партийная пресса широко развилась в Германии, существовавшая степень политической свободы и личной обеспеченности не была так ничтожна, чтобы сама по себе могла вызвать революционный гнев рабочего класса. Восстать же немедленно, с надеждой на социальный переворот, при существовавших условиях, а главное при указанной экономической конъюнктуре, неблагоприятной для революционного движения, не считало возможным даже левое крыло партии, продолжавшее борьбу с ревизионизмом.
Мы можем тут ограничиться очень немногими фактическими напоминаниями. С самого эрфуртского партейтага 1891 г. ревизионистское движение не переставало усиливаться. В 1899 г. вышла книга Эдуарда Бернштейна «Die Voraussetzungen des Sozialismus und die Aufgaben der Sozialdemokratie» («Предпосылки социализма и задачи социал-демократии»). В этой книге Бернштейн в сущности совершенно отказывался от революционного марксизма и не только от «предпосылок», но и от логических последствий этой доктрины. Реформизм, профессионализм, сотрудничество с буржуазными партиями — вот что выдвигалось на первый план. Первый же партейтаг, собравшийся после появления книги Бернштейна (в Ганновере в 1899 г.), формально не стал на сторону этого «ревизионистского манифеста», но фактически реальная деятельность руководящих верхов партии все больше и больше строилась на ревизионистской, а не на революционной идеологии. Теория неизбежной катастрофы капитализма, учение о диктатуре пролетариата, частичный, но важный вопрос о возможности массовой политической забастовки как о первом этапе пролетарской революции — все это сдавалось Бернштейном и его последователями в архив, и все это руководящими верхами партии поминалось все реже и реже и все с большим и большим скептицизмом. Старому парламентскому бойцу и лидеру Бебелю удавалось ловкими формулировками на партейтагах при вотировании резолюций прикрывать теоретическое отступление от былых лозунгов, но это мало кого обманывало.
