Но, во-первых, было ясно, что Антанта рассчитана вовсе не на немедленное военное выступление и что России сначала дадут оправиться; во-вторых, уже и сейчас нужно было готовиться к дипломатическому противодействию России на Балканах, да и всюду, так как, попав в фарватер британской политики, русская дипломатия неминуемо должна была принять антигерманское направление; в-третьих, наконец, непосредственные результаты экономического раздела Персии затрагивали интересы Германии, так как было ясно, что и Россия на севере Персии, и Англия на юге будут иметь отныне такой огромный вес и смогут так жестоко и непрерывно давить на персидское правительство, что, сколько бы Германия ни подтверждала свои собственные права на свободную торговлю и т. д., фактически все равно положение в Персии немецких купцов и промышленников окажется рано или поздно очень неприглядным; а кроме того, и Россия, и Англия получали теперь возможность сильно вредить Багдадской немецкой железной дороге, да и стратегически эта дорога оказывалась и под русским и под английским ударами. Выходило, что образованная будто бы с «оборонительными» целями Аптапта начала с завоеваний: с дележа Марокко и Персии.
Помимо всех этих соображений, было еще одно: ведь, как сказано в своем месте, именно эти годы — 1901–1914 — были годами такого неслыханного, бурного развития германской промышленности, такого огромного роста внешней торговли, что подобного темпа развития даже и подозревать было нельзя еще, например, в начале царствования Вильгельма II. Сообразно с этим не по дням, а по часам росли притязания и влияние всех консервативных и полуконсервативных — вроде национал-либеральной — партий, которые требовали скорейшего превращения Германии из великой державы (Grossmacht) в державу мирового значения (Weltmacht), скорейшего утверждения ее влияния в Африке, в Азии, на мировом рынке вообще. Пангерманцы в своих завоевательных мечтаниях в сущности только вслух высказывали то, к чему в той или иной степени стремились многие консерваторы и национал-либералы да кое-кто и из партий, стоявших левее. Именно в эту пору также те элементы рабочего класса, которых впоследствии публицисты левого крыла назвали термином «рабочая аристократия», стали обнаруживать все больший и больший интерес к успехам и задачам империалистской политики своего правительства. И Кальвер и другие (менее заметные) ревизионистские публицисты определенно стали настаивать на необходимости колониальных завоеваний во имя интересов рабочего класса. И вот, создание Антанты, помимо всего прочего, кладет предел этим охватившим широкие слои стремлениям и надеждам и как бы переводит Германию от нападения к необходимости обороны.
Именно в это время начинают учащаться и в консервативной, и в либеральной немецкой прессе нарекания на неспособность и необдуманность руководителей германской внешней политики; повторяются все чаще жалобы на то, что вербуемые исключительно из высшего дворянства дипломаты никуда не годятся, что, тратя на армию и флот колоссальные деньги, имея первостепенные вооруженные силы, германское правительство ничего не сделало, чтобы помешать развитию и блистательному успеху губительной для Германии и ее будущего политики Эдуарда VII. Правда, были и оптимисты вроде бойкого публициста (очень тогда читавшегося) Рудольфа Мартина, который уверял своих читателей[41], что политика английского короля «имеет большое сходство с политикой Наполеона I и Наполеона III и будет тоже иметь неудачный конец, но эти успокоения успеха не имели. От имперского правительства влиятельные слои населения требовали через посредство большой политической прессы ответа на «политику окружения».
На этой-то почве в 1908–1909 гг. произошли два события, которые можно назвать двумя новыми попытками разрушить Антанту (сначала лишь средствами дипломатическими). Первая попытка, как мы видели, была сделана Вильгельмом II в 1905 г. на почве борьбы за Марокко. Мы видели также, что ему удалось — до поры до времени — оградить Марокко от полного подчинения страны французам, но не удалось оторвать Францию от Англии. Теперь, в 1908 г., после того как Россия примкнула к Антанте, решено было нанести новый удар, на этот раз с целью оторвать от Антанты только что примкнувшую к ней Россию.
Произошла эта вторая попытка в октябре 1908 г. Нужно сказать, что 10 июля (н.с.) 1908 г. в Ревель на свидание с Николаем II прибыл английский король, и в речах, которыми они обменялись, подчеркивалось полное сближение обеих держав. Это посещение необычайно раздражило германское правительство, и Вильгельм II напомнил вскоре после этого, что если «они» хотят «нас окружить», то Германия этого не боится и будет обороняться. Он это сказал в чисто военной компании (в Деберице), и речь не была официально оглашена, но все о ней знали. Настойчивее всего в Европе говорили о том, что на тайных совещаниях в Ревеле между Извольским и Эдуардом VII было решено вмешаться в турецкие события: как раз тогда (в июле 1908 г.) началась младотурецкая революция, которая привлекала к себе всеобщее внимание. На этой-то почве — на почве балканских дел — и суждено было Антанте подвергнуться новой пробе и испытанию ее крепости.
Младотурецкая революция, начавшаяся 3 июля 1908 г., в три недели одержала полную победу. Старый Абдул-Гамид был лишен всякой власти (ему оставлен был лишь титул, которого он лишился в следующем году), управление делами перешло в руки младотурецкого комитета «Единение и прогресс», приступлено было к выработке новой конституции и к выборам в Национальное собрание. Все это было запоздалой попыткой перестроить Турцию на основе европеизации. Мелкобуржуазные централисты, младотурки, захватившие власть в 1908 г., управляли фактически диктаторским образом вплоть до разгрома Турции и сдачи ее на капитуляцию в конце октября 1918 г. Главная их цель — сохранение еще уцелевших остатков Турции, превращение ее в строго централизованную державу — не только не была достигнута до конца всего десятилетия их диктатуры, но уже на первых порах стало ясно, что она и не может даже начать осуществляться. Эта революция запоздала по крайней мере на сто лет. Произойдя накануне мирового пожара, она только ускорила дальнейшую ликвидацию некогда великого государства.
Дело началось с аннексии Австрией Боснии и Герцоговины. Обе эти провинции прежней Турецкой империи были заняты Австрией еще в 1877 году, в эпоху русско-турецкой войны. С тех пор эта территория находилась во «временной оккупации» Австрии, и было ясно, что австро-венгерское правительство отдаст ее кому бы то ни было, исключительно подчиняясь силе, но не иначе. Босния и Герцоговина, где преобладающее население — сербского происхождения, давно составляли предмет открыто высказываемых мечтаний Сербии. Эта земледельческая и скотоводческая страна, не имевшая выхода к морю, надеялась на то, что в более или менее отдаленном будущем при благоприятных обстоятельствах Босния и Герцоговина с ней соединятся, и сербы не только получат выход к морю, но и значительно увеличат свою земельную площадь; выход же к морю им был нужен, по их словам, прежде всего, чтобы избавиться от такого положения, когда их соседи, австрийцы, являлись фактическими монополистами по закупке всего, что только мог дать сербский рынок. Тотчас после подписания англо-русского соглашения в Сербии опять стали высказываться мысли о том, что Россия, наконец, «вернется» теперь на Ближний Восток, что теперь Сербии опять есть на кого опереться в борьбе против австрийцев и «швабов» (т. е. немцев). Что Извольский тоже думает о перенесении центра тяжести русской политики на Балканы, это было хорошо известно.
Таковы были обстоятельства, когда австрийский министр иностранных дел, барон Лекса фон Эренталь, затеял объявить аннексию Боснии и Герцоговины Австро-Венгрией, т. е. превращение «временной оккупации» в вечное владение.
Эренталь затеял это еще до младотурецкой революции и даже совещался с Извольским и с итальянским министром иностранных дел Титтони относительно условий, на которых Россия и Италия согласились бы признать аннексию Боснии и Герцоговины. Но из этих переговоров ничего не вышло, и австро-венгерское правительство решило действовать самостоятельно и идти напролом.
29 сентября (п.с.) 1908 г. Франц-Иосиф личным письмом уведомил Николая II о готовящейся аннексии, а спустя несколько дней (7 октября п.с.) аннексия была формально провозглашена. Русские протесты и неудовольствие были выражены в нескольких официальных документах, особенно в длинном письме, которое Николай II (или, точнее, Извольский) написал Францу-Иосифу 17 декабря 1908 г., где русский император, между прочим, говорит: «По сведениям, которые до меня доходят, твое правительство принимает военные меры в таком масштабе, из коего можно предположить, что оно готовится к возможному в ближайшее время конфликту с твоими южными балканскими соседями. Если подобное столкновение произойдет, то оно вызовет в ответ большое возмущение не только на Балканском полуострове, но также и в России, и ты поймешь то особо трудное положение, в котором я окажусь. Избави нас, боже, от подобной перспективы, которая положит конец всякой возможности сохранить хорошие отношения между Россией и Австро-Венгрией и может привести Европу к общей войне». Но Франц-Иосиф твердо знал, что Россия
