Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг.

звучали иронией.

Прошло после этих слов всего несколько месяцев, и Италия заняла позицию, явно враждебную интересам как Германии, так и Австрии. Но нападение Италии на Турцию, как, впрочем, и вся дальнейшая история Европы после агадирского инцидента, непонятна, пока не выяснена истинная природа и характерные особенности ближневосточного вопроса в последние годы пред мировой войной.

Мы увидим, что если в мароккском деле Антанта и Германия своими действиями, как бы наперерыв и соревнуясь друг с другом, обостряли и приближали военную опасность, — то, пожалуй, еще в гораздо большей степени это их поведение сказалось в ближневосточных делах. Но тут на первом плане мы видим не столько Францию, Англию и Германию, сколько Италию, Австрию, Россию, Сербию.

Глава X БЛИЖНЕВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС ПОСЛЕ МЛАДОТУРЕЦКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1908–1913 гг

1. Историческое значение младотурецкой революции

Когда летом 1908 г. в Турции произошел переворот и вся полнота власти перешла из рук старого Абдул-Гамида в руки младотурецкого комитета, в Европе это событие было истолковано прежде всего как реакция национального чувства самосохранения против явных и близких опасностей, возникших для существования Турции вследствие англо-русского соглашения. Конечно, Англия еще не перешла тогда на платформу раздела Турции, и в этом отношении планы и фантазии некоторых публицистов, вроде Ноэля Бакстона, вовсе не являлись планами английского правительства. Но было ясно, что отныне Англия уже не хочет и не сможет так противодействовать попыткам захватов со стороны России, как прежде, в 1854– 1855 гг. или в 1878 г., и именно потому, что Англии важно будет направить Россию против Германии и против ее новых интересов, связанных с Багдадской железной дорогой. Участь Персии, только поделенной на русскую и английскую «сферы влияния», стояла пред глазами турок, примкнувших к революционному движению против Абдул-Гамида.

Но в Европе многие круги безмерно на первых порах преувеличивали «моральную» высоту и политическую глубину мышления младотурецких заговорщиков, так быстро и, казалось, легко низвергнувших старого деспота. Во французской прессе их сравнивали с вождями Великой французской революции, с итальянскими героями, вроде Маццини и Гарибальди и т. д. У нас либеральная печать была полна приветствий и похвал, и одна большая и серьезная политическая газета («Речь»), рассказывая о революционном духе в школах, где учились будущие деятели младотурецкого переворота, писала: «Молодежь, воспитанная в этих школах, первая прониклась чувством стыда за ту роль, которую играла Турция в Европе. Особенно сильно проявляется это чувство после армянских убийств». Все это — одно сплошное, вопиющее недоразумение и незнание истинных фактов. Младотурки не только в 1915 г. истребили большинство армянского народа и хвалились этим, но они и в 1908 г. уже пришли к власти с этим твердым методом: разрешать национальные вопросы физическим истреблением всех национальностей, кроме турок и тех, кто согласится немедленно стать турком. Когда один из главарей младотурок, Энвер-паша, сейчас же после революции восклицал, что отныне «нет» болгар, «нет» греков, «нет» македонцев, «нет» арабов, а все «равны» и все «оттоманы», то он, в прямую противоположность сентиментальным домыслам европейских либералов, именно так и понимал дело: или все эти племена, живущие в Турции, станут турками и поэтому станут все «равны», или их «нет», т. е. мы их вырежем, потому их «не будет». Прямым продолжением и реальным комментарием к этой речи Энвера в 1908 г. были слова его ближайшего друга и соратника Талаат-паши, истребившего вместе с Энвером ²/₃ армянского народа в 1915 г.: «Армянского вопроса уже больше нет, потому что армян нет».

Если брать (с некоторой натяжкой) европейские термины, то скорее всего младотурок по их программе и стремлениям можно было бы назвать представителями городской и особенно сельской мелкособственнической буржуазии: ремесленник, мелкий и средний торговец, крестьянин-собственник, крестьянин-скотовод — таковы элементы, на которые старалась, особенно вначале, опереться младотурецкая власть. Второй их опорой оказались представители иностранного капитала и лица, занятые в предприятиях торгово-промышленных, строительных и т. д., принадлежавших европейцам или в той или иной степени связанных с европейским капиталом. Вся эта экономическая сила надеялась на то, что с водворением младотурецкого режима европеизация Турции пойдет быстро вперед и будут созданы внешние правовые и бытовые условия, при которых иностранный капитал будет чувствовать себя свободнее и безопаснее в стране. Таковы были опоры, на которых хотел основываться младотурецкий режим. Немногочисленный богатый слой мусульман, после некоторых колебаний и выжиданий, убедившись в безнадежном провале Абдул-Гамида, тоже перешел на сторону победителей.

Если младотурки, творцы буржуазно-централистской революции, так неистово и беспощадно тиранизировали и истребляли греков и армян, среди которых именно и была сильна денежная буржуазия, то делали они это единственно потому, что и греков и армян (и болгар и сербов в Македонии) подозревали — и в этом подозрении нисколько не ошибались — в желании просто разрушить Турцию или оторвать от нее отдельные части территории, чтобы присоединиться вместе с соответствующими частями территории к Греции, к Болгарии, к Сербии, к будущей «Великой Армении». В беспощадной борьбе с инородцами младотурки видели единственное средство снасти Турцию от раздела.

Планы младотурок были по существу невыполнимы. Сохранить в своих руках все еще громадную империю без сколько-нибудь развитого денежного хозяйства они никак не могли; а угнетая и искореняя те народности, в исключительном распоряжении которых находились капиталы в стране, они подрывали денежное хозяйство Турции и уж становились в прямую и безусловную зависимость от иностранного капитала. В частности, возрастало и без того огромное значение промышленного ввоза из за границы, со всеми последствиями для торгового баланса и для задолженности государства.

Таким образом, получался заколдованный круг: мероприятия, имевшие целью спасти Турцию от распада, способствовали окончательному и бесповоротному экономическому закабалению страны. Упрощенный метод разрешения трудных задач практиковался младотурками не только в области национального вопроса. «Социального вопроса в Турции не существует», — заявили (и писали) они с первых же дней своего владычества. В Турции, конечно, был и рабочий класс, хотя и немногочисленный, и наблюдались полная нищета и правовая беспомощность рабочего класса в борьбе против эксплуатации, и жестокое ростовщичество, разорявшее деревню, и много других явлений того же порядка; но… «социального вопроса в Турции не существует», и на этом дело и кончилось в смысле каких бы то ни было социальных реформ. И так они распоряжались со всеми вопросами, которые им казались трудными.

Собственно, они умели хорошо делать только одно дело — воевать, что и доказали если не в 1912 г., то в 1914–1918 гг. Больше они ничего не умели делать в области функций государства, и в этом смысле они, собственно, только продолжали турецкую национальную традицию. Они сумели низвергнуть сначала (в июле 1908 г.) военным переворотом власть султана, а потом, когда приверженцы султана вздумали (13 апреля 1909 г.) устроить переворот, то младотурки мастерски подготовили контратаку, собрали в одну неделю армию больше чем в 20 тысяч человек и быстрым походом овладели Константинополем, где и водворились окончательно. Для них и управление сводилось прежде всего к удержанию за собой власти, а все остальное им удавалось плохо. Значение нового султана, посаженного ими взамен окончательно низложенного и заточенного Абдул-Гамида, сводилось к представительству, значение «парламента» — тоже только к представительству, а реальное всемогущество было в руках их центральной партийной организации «Единение и прогресс». Выдвинутые этим комитетом Энвер-паша, Талаат-паша, Мудхат-Шукри и другие отличались большой энергией, полной бестрепетностью и решимостью в самых неистовых массовых и индивидуальных избиениях, но интеллектуально не поднимались